За плечами на ремне весела винтовка последнего образца, что отвергало даже мысль о том, будто Генри нуждается в защите.
Речел, не мигая, смотрела на мужа. Он выглядел воинственно и, вместе с тем, забавно. Позади стоял граф, держа в каждой руке по большой коробке.
– Доброе утро, Речел! – произнес Люк. Усмешка не сходила с его губ.
– Доброе утро, – ответила Речел, не сводя глаз с Генри. Он же тем временем привязал лошадь к задней стенке фургона. Затем снял седло, намереваясь положить его на пол.
В дверях гостиницы показался коридорный, который вынес круглую разноцветную картонку:
– Вы забыли это.
Генри поднял глаза, нахмурился, кинул седло в фургон на деревянный пол и поспешил к коридорному. Речел нагнулась, надевая через голову патронташ, затем закуталась в плащ.
– Речел, можно куда-нибудь это поставить? – спросил граф.
– Да.
Она указала рукой в угол фургона.
– Это для Генри, – сказал граф, укладывая принесенные коробки на свободное место. – Свадебный подарок. Будьте добры, отдайте ему, когда приедете домой.
Она только успела кивнуть. Генри принес картонку со шляпкой, которую Речел хотелось бы больше никогда не видеть. Подавая ее жене, Генри произнес недовольным голосом:
– Женщины любят терять платки и прочие безделушки, зная, что возлюбленные всегда подберут и вернут их…
Речел посмотрела мужу в глаза:
– Что вы собираетесь делать?
Генри небрежно бросил шляпку в фургон и пожал плечами.
– Мы, англичане, очень щепетильны по части ритуалов. Не годится, чтобы жена Эшфорда покидала город без сопровождения! – с истинно придворным изяществом Генри подсадил Речел на сиденье, но тут же смазал весь эффект, когда, оборачиваясь к брату, ударился ногой о колесо и грубо выругался.
Речел сначала обрадовалась, что муж проводит ее до окраины. Но вспомнив, что потом им придется расстаться, вновь почувствовала себя покинутой. Она хотела как-то ответить на любезность Генри, но не нашла слов. Что она могла сказать? Что благодарна за его щепетильность? Если он заботится о таких вещах, то она, наверное, последний человек, в отношении которого Генри проявляет эту самую «щепетильность».
Краем глаза Речел наблюдала за мужем, сидящим напротив графа. Молчание Генри свидетельствовало о сдерживаемом гневе и гордости. Напряжение и скованность – о нежелании разрывать крепкие узы родства.
– Смотри за ней, Генри – сказал граф, и в голосе его прозвучали одновременно и предостережение, и уверенность.
– Если судить по ее вооружению, Речел сама может о себе позаботиться.
Граф кивнул:
– Тогда, надеюсь, вы будете заботиться друг о друге.
Он протянул брату руку. Генри стиснул ее и замер на месте, как будто оказался у последней черты, на которой заканчивалась одна часть его жизни и начиналась другая, и не знал, к которой из них ему обратиться. Граф шагнул вплотную к Генри, и братья, не замечая любопытных взглядов прохожих, крепко и искренне обнялись, как люди, которых связывают глубокие переживания.
Речел отвернулась и подобрала вожжи, потом хотела посмотреть на дорогу, ведущую из города, но глаза застелила пелена. Она понимала, что вражда, неприязнь и взаимные упреки братьев, как ни странно, лишь укрепляют дружбу и любовь между ними.
Фургон качнулся, когда Генри запрыгнул на сиденье рядом с женой и взял из ее рук вожжи. Речел скептически улыбнулась. Через несколько часов у него заноют ноги и спина, а белая рубашка потемнеет от пыли. Но Речел не решилась давать мужу советы. Если он захочет переодеться или отдохнуть, то сделает это сам.
Городские дома медленно оставались позади. Управляя фургоном, Генри насвистывал и приподнимал шляпу, приветствуя прохожих, словно ехал на пикник. Речел смотрела прямо перед собой, вспоминая времена, когда их с матерью сопровождали по дороге из города шериф и священник.
Генри неожиданно остановил фургон – из лавки выбежала женщина и окликнула его:
– Мистер Эшфорд, доброе утро!
Генри кивнул ей.
– Вашей жене понравилась шляпка? – спросила женщина, стараясь при этом заглянуть в лицо его спутнице.
– Моей жене понравилась шляпка?
Шепот Генри был настолько тихим, что Речел не сразу поняла, что вопрос обращен к ней. Она растеряно оглянулась, узнала лавку модистки и витрину, в которой уже появилась новая шляпка.
– Очень красивая, – сказала она и встретилась глазами с хозяйкой.
Та удивленно уставилась на Речел, когда разглядела под соломенной шляпкой ее лицо.
– Это ваша жена?
Не дожидаясь ответа Генри, модистка насмешливо произнесла:
– Значит, я была права, когда говорила, что ваша жена не стоит моей шляпки?
Не зная, о чем идет разговор, Речел почувствовала, как внутри у нее поднимается волна страха.
– Вы правы, – так же насмешлива ответил Генри. – У моей жены столько достоинств, что ваша шляпка ничего не прибавит.
Модистка открыла рот, отступила назад и чуть не споткнулась о порог собственной лавки. Речел почувствовала, как загорелись ее щеки, страх отступил, и она перевела дух. Генри защитил ее, и это было первым и таким приятным проявлением уважения.
– Почему вы прислали мне шляпку, мистер Эшфорд? – поинтересовалась Речел, пытаясь понять истоки столь противоречивых поступков мужа.
– Потому что у вашей соломенной очень жесткие поля, – отозвался он. – Не хочу, чтобы они лезли мне в глаза…
Речел посмотрела на Генри, пытаясь по выражению его лица отгадать правду. Но так ничего и не поняла. Однако Речел не сомневалась, что если мужчина что-нибудь дарит, то всегда преследует какую-то цель. Сколько раз Речел наблюдала, как в доме Розы появляется посетитель с подарком для «любимой девочки», чтобы та по достоинству «отблагодарила» его. Затем этот клиент возвращается к жене и преподносит шляпку или бусы, чтобы купить ее терпение.
Неужели обмен товаров на услуги – это единственно возможные отношения между мужчиной и женщиной? Даже в браке? Разве это такая уж несбыточная мечта – дружба, уважение, совместные трапезы в кругу любящих друг друга родителей и детей? Как ни странно, Речел это казалось недостижимым, пока она не встретила Генри Эшфорда.
Генри ответил на ее взгляд насмешливой улыбкой и подстегнул лошадей, заставляя фургон двигаться быстрее, перестав обращать внимание на прохожих, которые окликали их или свистели вслед. Так как Генри объявил модистке, что его жена – само совершенство, Речел выпрямила спину, подняла подбородок и с гордостью оглядывала горожан.
– Вы знаете этих людей? – спросил Генри.
– Некоторые… немного знакомы, – осторожно ответила она.
– А я здесь ни с кем не успел познакомиться, – признался Генри. – И слава Богу! Здесь обитают одни дикари.
Речел не смогла сдержаться. Сначала все ее эмоции, накопившиеся за последнюю неделю, выдала кривая нервная усмешка, а потом начался приступ истерического хохота. Она пыталась закрыть ладонью рот, но еще долго не могла успокоиться. Дикари… Если Генри считает таковыми жителей Шайенна, то что он подумает об обитателях дома Розы?..
Эта мысль отрезвила Речел, и она перестала смеяться. Генри хмуро посмотрел на жену и подхлестнул лошадей. Им овладело язвительное настроение. Проезжая мимо лучших и самых известных в Шайенне зданий – театров и салунов, церквей и борделей, – Генри давал им далеко не лестную характеристику.
Вскоре они выехали из города. Далеко впереди простирался бескрайний горизонт, позади клубилось серое облако пыли. Фургон трясло на неровной дороге. Теперь Генри ругал только лошадей. Речел думала о своем. Страх или надежда – а может, и то и другое, – мучили ее, мешали сказать Генри, что она не держит его и освобождает от дальнейших обязательств.
Проехали еще милю, и еще одну: город, оставшийся позади, давно исчез из виду. Речел, не в силах скрыть волнение, сжала пальцами край сиденья. Она больше не могла ждать, не могла выносить волнения, мешавшего ей дышать.
– Вы разумно поступили, что собрались уехать к себе домой, – неожиданно произнес Генри, начиная разговор.
– Я всегда разумно поступаю, – безразлично ответила Речел.
– Неужели? Именно поэтому вы оставались в городе и ждали возвращения мужа, который вовсе не собирался возвращаться?
– Каждый вправе надеяться, – ответила она, не глядя в его сторону.
– Какая вы терпеливая… – иронично сказал Генри.
– Вы можете остановиться здесь, – в едином порыве на выдохе произнесла Речел. – Мы уже отъехали слишком далеко…
Ответа не последовало. Речел посмотрела на горы, возвышавшиеся вдалеке, и твердо добавила:
– Дальше я могу ехать одна. Спасибо за…
– Вы меня прогоняете?
Он резко повернулся к ней и прищурился.
– Нет, – ответила Речел, с удивлением заметив его пристальный взгляд и особую мягкость в голосе, будто Генри был охотником, а она – добычей, которую он боялся спугнуть.
– Нет… – повторил он. – Тогда в чем же дело?
– Вы уже проводили меня до окраины города. И если сейчас поедете в другом направлении, никто об этом не узнает.
– Ах, вот оно что! Теперь вы поняли, что ваша сделка неудачна, и решили вовремя расстаться со мной!
На этот раз его голос звучал небрежно и нетерпеливо. Таким же тоном Генри подгонял лошадей. Он осмотрел свою одежду и начал стряхивать пыль с рубашки и брюк.
– Нет, – снова произнесла Речел, не зная, что добавить, боясь вообще что-либо сказать.
– Сначала вы ждете меня, затем намекаете на то, чтобы я вас покинул, потом возражаете и против этого. Я не умею читать мысли, Речел. Скажите, что у вас на уме?
Речел облизнула пересохшие губы и услышала свой ответ, словно исходивший от другого человека:
– Я думаю о том, что в одиночку будет трудно путешествовать. И вам и мне.
– Разве нам по пути? Я даже не знаю, куда вы отправляетесь.
Они обменялись взглядами.
– Я еду домой, мистер Эшфорд. В дом, который, как я полагала, предназначен для нашей семьи.
Генри чертыхнулся. Речел не поняла, в чей адрес – ее или лошадей.
– Тогда нам, действительно, лучше расстаться, – сдержанно произнес он.
– Почему?
– Черт побери, неужели не понятно, что я никуда не годный муж! – почти крикнул Генри. – Вы слышите? Нет ничего глупее, чем создавать со мной семью, на которую мне наплевать!
– Почему вы считаете, что вы никуда не годный муж? – спокойно поинтересовалась Речел.
– Спросите любого, кто меня знает!
– Я спрашиваю вас.
– Я знаю, что я такой, какой есть. И я не собираюсь меняться.
Они продолжали ехать. Если бы Генри остановился и отправился своей дорогой, Речел не стала бы его удерживать. Если бы у нее хватило смелости, она рассказала бы мужу правду о матери и выдержала бы все его насмешки. Если бы Генри стал унижать ее, она не придала бы этому никакого значения. Она и так слишком часто обращала внимание на вещи, которые того не стоили.
Но Генри начал спокойно и негромко, словно разговаривал сам с собой:
– Видите ли, никто не любит признавать свою неправоту и собственное несовершенство. Приходится лгать самому себе и другим. Одни Бог знает правду. А знакомые просто считают меня высокомерным ублюдком, который хочет присвоить себе чужие привилегии.
– И вы действительно такой? – спросила Речел, не совсем понимая, о чем речь, но готовая поддержать разговор.
– Высокомерный – да. Ублюдок – нет. По крайней мере, не в прямом смысле, – Генри пожал плечами. – Больше я о себе ничего не могу сказать. – Он неожиданно натянул вожжи, и лошади, захрипев, остановились. Генри снова дернул поводья, но лошади не трогались с места. Речел склонилась к мужу и помогла ему подстегнуть лошадей. Когда фургон тронулся, Генри зло усмехнулся:
– Вот видите, я ни на что не способен! Никчемный человек…
Лицо Генри приняло угрюмое выражение. Он замолчал. «Затишье перед бурей», – подумала про себя Речел. Но у нее самой на душе стало гораздо спокойнее. Во-первых, Генри пока еще ее не бросил. Во-вторых, после его монолога Речел подумала, что у них с мужем есть что-то общее. Что именно, она еще до конца не поняла. Но это «что-то» поможет им обоим вместе построить новую жизнь.
Речел хотела многое узнать о прошлом Генри, но решила его не расспрашивать. Если прошлым нельзя похвастаться, лучше поскорее о нем забыть. И потом, не обо всех секретах нужно рассказывать.
Но у нее еще оставалась надежда.
– Никого из нас нельзя назвать совершенством, мистер Эшфорд… – сказала Речел.
Генри поднял глаза:
– А вы хотели бы стать совершенством? Речел вздохнула и посмотрела вперед на дорогу:
– Да. А вы – нет?
– Мне это ни к чему. Хотя, кто знает? Может, через пять лет я превращусь в образцового мужа.
– Пять лет… – задумчиво произнесла Речел, не обращая внимания на его иронию. – Достаточный срок, чтобы начать новую жизнь…
– …Или превратить ее в ад. Так и происходит чаще всего, – уверенно закончил Генри. – Значит, мы едем дальше, к вам домой?
Речел хотела ответить «нет». Она устала спорить с человеком, который постоянно противоречил ей, ставил под сомнение ее заветную мечту. Но если Генри уйдет своей дорогой, то вместе с ним уйдет и ее мечта.
– Да, – произнесла Речел тверже, чем того хотела. – Ведь нам обоим больше некуда ехать.
Она ответила «да».
Сила воздействия этого простого слова вывела Генри из равновесия. В груди стало тесно, как будто сердце увеличилось в размерах и кровь в жилах потекла в два раза быстрее. Генри на миг показалось, что его душа вновь возвращается в жизни. Но разве такое возможно? Она умерла много лет назад, и виноват в этом только он сам.
Отделена от тела и похоронена. Мир ее праху.
Никем не оплакана…
Генри правил лошадьми уже несколько часов, и его сомнения росли быстрее, чем слой пыли на одежде. Что он здесь делает? Почему так безропотно принял все условия Люка и в ответ не поставил свои? Неужели погрузился в такую глухую апатию, что стал заботиться только о том, как поспокойнее дожить до следующего дня? Не касаться проблем жизни… и избегать ее прикосновений? Зачем он едет с незнакомой женщиной в какую-то дикую глушь?
Мысль о Речел прервала поток бесполезных вопросов. Ведь кое-что об этой женщине он уже знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35