– Хоромы!
– Не то слово! Хожу и жмурюсь! – кудахтала от удовольствия я.
– И что, ты совсем ничего за это не платишь?
– Я отдаю натурой, – улыбнулась я. И это была правда, хотя речь шла о совсем не той натуре, о которой вы сейчас подумали. Мое длинное, полное костей сутулое тело привлекало внимание только борцов с анорексией. И иногда, в порядке исключения, голубоглазых незнакомцев в старушечьем халате. Высокий рост в совокупности с худобой давал мне определенные преимущества при выборе одежды. Кроме того, удавалось выглядеть немного моложе своих лет, видимо из-за относительно здорового образа жизни, если не считать пары сигареток в день. Ну, ладно – десятка. Да, я курю! И что? Зато не пью (хотя могла бы) и не употребляю допингов (хотя есть такая возможность). В остальном мой длительный сексуальный опыт показывал, что мужчины предпочитают женщин, у которых все-таки есть попа, или, там, скажем, грудь. У меня же, если честно, вперед выступает разве что нос. Это не слишком-то заводит мужчин, поэтому моим главным достоинством считается любовь к сексу без дополнительных обязательств и угроз взаимной свободе. Но этого было бы недостаточно для оплаты Степанцовской квартиры. Так что речь идет, естественно, о моих умениях врача. А началось все с рядового вызова. Я тогда только перешла на Сходненскую подстанцию.
Наш район изобилует алкашами и старушками, населяющими пяти-девятиэтажки. Это и есть наш основной клиент. Типический. Именно такой пациент может вызвать скорую, если вдруг порежет пальчик или подавится чаем. Или даже без этого. Статистика показывает, что состоятельные семейные люди, обремененные делами и детьми, вызывают скорую в самых крайних случаях, на аппендюк или при отравлении. А вот бабуля вызовет Скорую, даже если она просто потеряла программу ТВ. Впрочем, я их за это не виню. Вызовы к ним – отдушина для врача. Сидишь, как в раю, меряешь давление, отдыхаешь. Никакого экстрима. Особенно если старушка чистенькая и радушная. На каждой подстанции есть клиенты, для которых день, прошедший без вызова скорой – потерян. Именно такой старушкой и была моя Полина Ильинична.
О ней ходили легенды. В ранге старушки она ходила вот уже лет пятнадцать. Когда меня только перевели на наш «завод», ребята уже делали ставки на то, сколько раз за неделю та или иная бригада сгоняет к Степанцовой. Сокол сам по себе ни к какой подстанции не относится в силу своего смежного географического положения, так что к Полине Ильиничне в течение всех пятнадцати лет приезжали то с нашей, Тушинской подстанции, то с соседних, Щукинской или из второго, северного региона. Вызывала Скорую она стабильно, без перебоев. Врачей встречала строго, но и без поощрения не оставляла. То сушками накормит, то бульону нальет. Тому, кто законстатирует Степанцову, подстанция обещала четыре ведра шампанского, ровно по количеству переведенных на нее бесплатных лекарственных средств. Но она была бодрой подтянутой старушкой, которая имела шанс пережить многих. А скорую она постоянно вызывала от скуки и от всяких фобий, среди которых основной была уверенность в насильственных намерениях со стороны ее племянниц.
– Они хотят завладеть моим имуществом, – делая круглые глаза, заверяла она всех. И пристально всматривалась в лица фельдшеров – не засланные ли казачки?! Я попадала на ее вызовы всего пару раз, хотя иные просто выли, видя в карте вызова фамилию Степанцовой.
– Сколько ж можно, гражданка Степанцова! Смотрите, в другой раз не поедем! – стращал бабку наш главврач Геннадий Дмитриевич Карлов, прозванный Карликом за миниатюрность телосложения вкупе с подходящей фамилией. Бабуся свои конституционные права знала назубок.
– Сколько вызову, столько и прикатишь, Карла поганая, – фыркала она. И ведь была права. Ей через день кололи ей то тройку для обезболивания, то эуфилин для улучшения дыхания. И аквалангом мадам Степанцова не брезговала, любила подышать халявным кислородом. Наш народ шутил, что она ввела в науку новые дозировки лекарственных препаратов – ведра.
Ну, так вот, однажды, приехав по вызову на Песчаный переулок, я застала Полину Ильинишну в каком-то нетипичном состоянии. Она была бледна, не причесана и стонала, открывая двери.
– Матушка моя, что ж такое! Третий раз за день, – пожурил ее мой напарник, Саша Большаковский. Он тогда еще не был моим любовником.
– Болит живот, сынок. Совсем эти стервы меня довели! – стандартно причитала та, однако демонстрируя типичную мученическую мимику. Я посматривала на нее из-за плеча, набирая в шприц тройку. «Эти стервы» – естественно, племянницы.
– Мы вам укольчик-то, конечно, сделаем, – ласково подступился Саша, – только ж вам его уже делали. Может, до завтра бы?
– Не доживу, – пугнула его старушенция.
– Ну, уговорили, – кивнул он. Я всадила ей обезболивающий спазмолитический препарат, и мы укатили.
– В следующий раз буду ей магнезию колоть, чтоб добро не переводить, – ворчал Большаковский.
– Магнезия – это правильно, – согласилась я.
– Главное, чтоб больно было. Это для них первейшее дело.
– Любят бабки магнезию, – механически кивнула я. Однако меня мучило некое невысказанное дурное предчувствие. Я была новенькой, и для меня жалобы бабки еще не стали рутиной. А опыт подсказывал, что не симулировала Степанцова. Только сегодня в виде исключения не симулировала.
– Может, вернемся? – предложила я. Так, на всякий случай. Саша испепелил меня взглядом и проигнорировал столь дурацкую идею. Однако смутные сомнения не утихали и продолжали меня терзать. Поэтому вместо обеда (наших скорбных получасовых дыр в вызовах, которые назначаются диспетчером вне зависимости от нашего желания кушать) я упросила водителя довести меня до бабки. Картина, как я и чувствовала пятой точкой, уже спрогрессировала. Еле живая бабка отомкнула мне околицу и практически рухнула на услужливо подставленные руки. С трудом доволочив полуобморочную старушку до машины, я диагностировала острое пищевое отравление. По дороге, после уколов и капельницы Полину Ильиничну наконец вырвало, и она стала давать сумбурные показания.
– Это они! Они! Отравить меня хотели! Их грибы!
– Значит, вы ели грибы? – обрадовалась я, поняв, откуда ноги растут. Может, и в первый раз все разъяснилось бы, будь Большаковский повнимательнее. Но если вы кому-то пятнадцать лет колете тройку, и все так поступают, то переключиться сложно.
– Ела, – кивнула бабуля. В целом, не смотря на очевидность симптомов, мы с Максом проворонили отравление грибочками. Надо сказать, он мне потом только что руки не целовал за эту мою интуицию. Поскольку если бы бабка умерла, да еще при каком-нибудь повторном вызове, не миновать нам обоим вылета из родной конторы. Тем более что проступок гастарбайтера наказывается сразу, неумолимо и по полной программе. Но, как говорится, обошлось. Выжила бабка. Собственно говоря, после промывания желудка ее состояние неминуемо стабилизировалось, но пришла в себя она, уже имея в голове пару нетривиальных выводов. Первый, касательно грибов. Грибы действительно передала одна из племянниц, и хотя они были фабричного производства, и никак не могли быть специально отравлены, Полина Ильинишна раз и навсегда решила, что дурацкие дочери ее несчастного, ныне покойного брата имеют умысел на ее убийство. Не иначе как с целью завладения имуществом оной, включая сушки и половички. Во-вторых, что ей Бог послал знак в лице меня, пришлепавшей обратно и спасшей ее от неминуемой гибели. Сколько я ей не объясняла, что идея вернуться к ней связана исключительно с желанием сохранить работу, она и слушать ничего не желала. И стала уговаривать переехать к ней.
– Немедленно переезжаешь ко мне! – скомандовала она. Я онемела.
– Зачем?
– Ты же работаешь на Сходненской подстанции? – спросила она, проявив недюжинную осведомленность в вопросах расположения подстанций Скорой Помощи. Еще бы, пятнадцать лет вызывала!
– Ага, – кивнула я.
– От меня ближе ездить! – Степанцова от удовольствия аж разрумянилась. – Значит, будешь у меня жить.
– Это, наверно, дорого, – засомневалась я.
– Дорого? А, ты о квартплате? Это я и сама оплачу. Я член ЦК КПСС с девятьсот… не помню… тридцать пятого, кажется… Пенсия персональная. Льготы…
– А что, вы не хотите, чтобы я платила за аренду? – искренне удивилась я.
– Платить? Нет. Уколы будешь делать, следить за моим состоянием. Еду готовить, – перечислила явно продуманный список бабуля. Я поняла, что к ее благодарности в пропорции один к трем примешался здравый смысл и трезвый расчет. Я еще немного поупиралась, но в комнате на Курской все так сильно напоминало о Диме, что я решила ехать.
– Дорогая моя, – со своим чудесным спокойствием напутствовала меня Тамара, – ты говорила, что чудес не бывает? А это, по-твоему, что?
– Действительно, – хмыкнула я.
– И что, ты готова профукать чудо Божье? – приподняла правую бровь она. Я профукать чуда была не готова, поэтому упаковала вещи, попрощалась с Тамарой, и переехала на Сокол. Я только боялась, что разругаюсь с Полиной Ильиничной вдрызг еще до наступления выходных.
С тех пор прошло три года моего сияющего, лучезарного, восхитительного одиночества. Моя бабуся имеет бесплатную, неотложную и безотказную скорую помощь на дому. Кроме того, она, как торговец черным деревом, сдает меня в аренду всем окрестным старушкам, в связи с чем я и влипла в знакомство с моим Димой-next, который, кстати, так мне и не позвонил ни в тот же день, ни на следующий. Я испытывала противоречивые чувства в этой связи. Сразу после инцидента в тридцать второй квартире я мечтала никогда не услышать его голоса, и, ложась спать, даже отключила телефон. А вот к утру следующего дня я неожиданно поймала себя на том, что стараюсь не отходить подальше от сладкоголосого аппарата. Ради этого я даже не пошла на рынок за продуктами, что была недальновидно, ибо я еще могу перебиться, а Полина Ильинична – никогда.
– Маша, где моя черешня? – капризно спросила меня она, когда на обед я выставила на стол одну только вчерашнюю жалкую курицу с картошкой.
– Она… я, я еще не ходила, – неуверенно промямлила я, потому что именно в этот момент поняла, что я на самом деле жду звонка.
– Что с тобой, ты плохо себя чувствуешь? – всмотрелась в мое лицо бабуся. Я почувствовала, что не могу справиться с собой и краснею.
– Я – нет, с чего вы взяли. У меня все хорошо! – голос немного сорвался. Я облизнулась и снова непроизвольно посмотрела на телефон.
– Нет, ты определенно заболела. Можешь не ходить за черешней, – вздохнула бабуля. Она явно считала свой отказ от черешни своего рода подвигом. Я разозлилась на себя. Он еще не позвонил, а проблемы я уже имею. Так что я немедленно пошла за черешней. И намеренно долго ходила по рынку, заворачивая в магазины, коим на Ленинградском шоссе несть числа. А когда пришла, то все ждала, что старуха моя сама скажет, что звонил неопознанный, но очень сексуальный низкий мужской голос.
– Ты будешь смотреть новости? – крикнула Полина Ильинична из своей кухни.
– Нет, спасибо, – отказалась я, хотя вообще-то люблю новости. Потом, ругая себя на чем свет стоит, все-таки спросила, – мне никто не звонил?
– Я не слышала звонка. А ты что, кого-то ждешь? Тамарочку? – естественно, за три года я их давно познакомила.
– Да, нет, никого не жду. Просто так спросила, – я закусила губу. На тебе, получай. Романа захотелось? Красивого романа со стройным, немного морщинистым мужиком? Забыла, чем это кончается, тогда не удивляйся. С чего ты взяла, что он позвонит. Ложись лучше спать, и не раскатывай губу.
– Сволочи они, все-таки, – всхлипнула я.
– Это к лучшему, – заверил меня мой здравый смысл. Однако, вопреки нему, я так и не смогла внять разуму. И, впервые за три года, очень долго вертелась и не могла уснуть.
Утром, пока трамвай вез меня до подстанции, я с прохладцей листала глянцевый журнальчик и делала вид, что мне АБСОЛЮТНО ВСЕ РАВНО, что он не позвонил. Я – взрослая женщина, которая давно не верит в любовь. И вообще никак и ни во что не верит. Не понимаю, почему я испытываю непередаваемые приступы возбуждения при воспоминании об одном только облике этого странного соседа из Ямбурга. Может, попить пустырника? Или валерианки? А то впереди длинная, наполненная идиотизмом смена, а у меня перехватывает дыхание при мысли, что он может именно сейчас звонить, а меня нет дома.
– Думай о работе, дура. А то останешься еще и без зарплаты, – сказала я себе и жестким усилием воли сосредоточилась на статье «как провести отпуск». Журнал советовал составить план безумств, которые надо обязательно совершить на курорте. Н-да, что-то давно я не была на курорте. Вообще никогда не была, если не считать детства в Грозном. Как ни крути, а места у нас там сказочные. Эх, оказаться бы сейчас на каком-нибудь Красном море. Да с этим Димой… Черт, хватит!
– Привет, Маришка. Как дела? – радостно улыбнулся наш водитель. Я тряхнула головой и все-таки переключилась на работу. Она у нас такая, что исключает всякие посторонние мысли. Для начала обед дали в двенадцать, когда рабочий день только начал набирать обороты. Я как назло, плотно позавтракала. В прошлый раз, когда я решила не завтракать, диспетчерша назначила обед в три часа ночи. Нам, труженикам здоровья, обед полагается два раза в день по полчала, и только диспетчеру ведомо, когда он будет. Поэтому я приехала, основательно набитая овсянкой и бутербродами с докторской колбасой. Я вполне была готова откатать день без еды. Наверное, диспетчерша обладает даром ясновидения. Или умеет читать мысли. Как бы там ни было, а в полдень она передала на наш бортовой компьютер, именуемый в простонародье «тамагочи», сигнал обеда.
– Да что ж такое! – всплеснул руками Саша Большаковский, мой постоянный партнер по смене и по просиженному дивану в комнате отдыха. Мой постоянный любовник. Женат, естественно. – Она что, специально выслеживает сытых?
– А у нас закон подлости работает с точностью закона земного притяжения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31