Наверное, просто еще не время. Однако теперь я уверена только в одном – раз он у меня есть, значит, у меня хватит сил его вырастить и воспитать. И хоть я пока не знаю, где именно скрыты мои ресурсы – надо только ждать и верить, что все будет хорошо. Наверняка будет.
– Мань, ну что? Что делать-то будешь? – дернула меня на рукав халата Римма, когда я все же добралась до работы в то утро. От невероятности преподнесенного мне сюрприза я все время улыбалась и утирала наворачивающиеся слезы. Я уже успела позвонить Диме на оставленный мобильник, наговорить глупостей, поблагодарить и пообещать отдать деньги. Как только, так сразу.
– Мне ничего отдавать не нужно, – твердо сказал он. И я знала, как много это для него значит. Еще бы, при его-то трепетной и нежной любви к деньгам!
– Отдам обязательно. Может, правда, лет через двадцать, когда мой сын придет из армии, – сквозь слезы ответила ему я. И теперь, на вопрос Риммы, я подробно рассказала ей мой план. И о том, что произошло утром, тоже, естественно, растрепала. У меня не было никаких сил, чтобы сдерживать что-то в себе.
– Бывает же! – удивленно причмокнула она, и побежала разносить мою историю по подстанции. А я не удержалась, и снова открыла свою беременную тетрадь.
…«Малыш, спасибо! Я знала, что ты что-нибудь придумаешь. И это было действительно гениально, потому что Дима отдал мне не просто деньги. Он вынул из меня огромную ржавую иглу, которую я забыла у себя внутри. Теперь нам будет гораздо лучше. Ты тоже это чувствуешь? И меня, ты знаешь, не оставляет чувство, что я попала в параллельную реальность, где происходят одни сплошные чудеса. Хочешь, вечером сходим с тобой куда-нибудь? Я уже отдала заявку в агентство, так что мы спокойно можем побалбесничать и пошляться. Я обещаю, что за весь вечер не выкурю больше одной сигареты»…
…«Не больше двух, ладно? Максимум три, но очень легкие!»…
– Маша?! – раздался голос за моей спиной. Я вздрогнула и застыла на месте, уставившись на написанные буквы. Не слишком ли много знакомых мужских голосов для одного дня. – Манечка?
– Митя? – наконец, обернулась я. Это было уже чем-то совершенно невероятным, невозможным. Как он материализовался в моей диспетчерской, в августе вместо сентября и с таким жадным страстным взглядом. Я вскочила и подлетела к нему. Однако спиться в него страстным поцелуем мне не удалось. Потому что его страстный взгляд стал вдруг испуганно-потрясенным и переместился вниз.
– Ты что, беременна? – ахнул он. – От кого?!
– От тебя, – развела руками я, и села обратно. Эх, надо было все-таки как-то его подготовить. Кто его сюда пустил? Это же режимный объект, охраняемая территория. Где бдительность!
– Это невозможно, – растерянным тоном замахал головой он.
– Уже почти полгода, – цыкнула зубом я. Кстати, пора опять сходить к стоматологу. Бдительность прежде всего. О чем я! Митя приехал, вот невероятный день.
– То есть…, – вытаращился он, – когда я уехал, ты уже была беременна?
– Точно, – с готовностью подтвердила я. Митя стоял, забавно вращая глазами. Лицо демонстрировало весь набор сложной смеси чувств под кодовым названием «кажется, я попал».
– Но, постой, ты же говорила, что этого быть не может…
– Врачебная ошибка! – развела руками я. – И знаешь, я в суд подавать не собираюсь.
– Ага, ага. Понятно, – ошалело кивал он. Потом присел и глубоко задумался. Я вдруг подумала, что мне все это надоело. В конце концов, кто не с нами, тот против нас. Я так долго его ждала, но теперь знаю – если надо, все сложится само. А если нет – значит, мне этого и не надо.
– Митя, можешь не дергаться. Успокойся. Я ни на что не претендую. Вообще, по закону ты к этому ребенку никакого отношения не имеешь. Так что, если не захочешь – ничего не изменится. Можешь встать и уйти. Или можешь просто продолжить наши с тобой длительные отношения.
– Что? – он поднял на меня глаза. Кажется, он не понял ни слова из того, что я говорю.
– Я очень тебе рада. Но если ты не хочешь ребенка, можешь забыть и про него, и про меня. Ты мне ничего не должен.
– А? Что? – снова этот взгляд затравленного зверя. Вот тупица.
– Я решила это одна, и буду отвечать за все одна, – еще раз повторила я. Теперь гораздо медленнее.
– Почему? – кажется, он все-таки отморозил себе голову в своем Ямбурге.
– А ты-то почему так рано вернулся? Тебе тетка-то от меня хоть что-то передавала? – спросила я так. Из чистого интереса. А, ну что там. Очень было забавно узнать, что ему наплела эта старая карга.
– В том-то и дело, что она вообще ничего не говорила о тебе. Словно ты взяла и выкинула меня за ненадобностью. А потом сказала, что ты вышла замуж и переехала.
– Что? – ахнула я. Да, нет придела вероломству человеческому.
– И я решил сам убедиться. А из Ямбурга я уволился.
– Уволился? – удивилась я. – От таких денег?
– А? Да нет, я получил место в другой компании. В Москве. Маш, о чем мы говорим? Ты что, действительно ждешь моего ребенка? – посерьезнел он.
– Нет, я запихнула под халат подушку, – огрызнулась я. Но Митя не отрываясь, смотрел на меня. А потом подошел ко мне, обнял и прижал мою голову к своей груди.
– Это просто прекрасно. Неожиданно, конечно, но очень, очень прекрасно. А кто будет, не знаешь? Неизвестно еще?
– Мальчик. Как зовут, еще не знаю, но это будет мальчик, – улыбалась я. Господи, как же мне не хватало именно этих вопросов, именно от этого мужчины.
– Мальчик, – повторил за мной он, и расстегнул пуговицу у рубашки.
– Так ты рад или расстроен? Я так и не поняла.
– Что? Ой, о чем ты. Я очень рад, имей в виду. И выкинь из головы все, что я тебе до этого говорил. Я просто дурак!
– Это точно, – радостно кивнула, уткнулась носом в его рубашку-поло и зарыдала. Все. Теперь можно и помирать, так я счастлива. Впрочем, о чем я, скоро моя жизнь только начнется – я стану матерью. И, похоже, что у моего ребенка будет самый настоящий отец. Что может быть лучше?
– Нам очень надо поговорить. Согласна? – спросил он. – Ты можешь отпроситься с работы?
– Не знаю, – усомнилась я. Отпроситься с работы – это совсем непросто.
– Да иди уж, – неожиданно легко согласилась Римма. Видимо, это был уж такой день.
Глава шестая, про мировую гармонию в одном конкретном случае
То, что должно произойти – произойдет в любом случае. Судьба предначертана каждому из нас, но это вовсе не означает, что можно сесть на пятую точку и больше не суетиться. Мне кажется, что все мы остаемся авторами и творцами своей судьбы. Конечно, остается вопрос, если кто-то все-таки садится на эту самую пятую точку и категорически ничего не делает, а, напротив, пьет напропалую – он в этот момент мешает своей судьбе или тоже ее творит? Кто знает. Но, главное, я уверена, что каждая из нас может изменить свою карму, судьбу, предначертание – назовите как угодно, подставьте любое подходящее слово. Надо только понять, в чем причина нашего брождения по кругу, почему нас постоянно суют в один и тот же тоннель. Где, в каком месте, когда и как мы ошиблись. Что сделали не так, в чем ошиблись, о чем или о ком подумали не так. В моем случае это было Дима. Именно с него началась моя жизнь, именно его я не смогла вовремя простить и понять. Может, нам было лучше расстаться еще в Тамбукане. Я думаю, он все знал с самого начала про свои чувства ко мне. Сострадание, покровительство, чувство долга – это очень по-мужски. Он так сильно привязался ко мне, что даже поверил, что из нас может выйти семья. Впрочем, не так важно, почему так вел себя он. Для меня гораздо важнее, что я – молоденькая напуганная девушка, только что потерявшая разом мать, родной дом и любимый город, была столь напугана и шокирована сошедшим с ума миром вокруг, что вцепилась в Диму, наплевав на то, что у нас может быть совершенно разная судьба. А когда он почувствовал, что пришел его предел, я не придумала ничего лучше, как нагородит смертельных обид и закрыться от жизни. И что, кто в этом виноват? Дима? Саша Большаковский? А может, правительство и политика президента? Совершенно неважно. Главное, что стоило мне просто принять мысль о том, что Дима, возможно, был прав, уйдя от меня – как все в моей жизни переменилось. Хотя, почему я говорю, все. Только одно. Рядом со мной был Митя. И мне было этого достаточно.
Мы доехали до моей еще доступной комнаты в коммуналке. Меня, главным образом, интересовала сейчас моя большая уютная кровать. Ужасно хотелось его туда затащить, насмотреться на него, наслушаться звука его голоса, гладить его по спине… все такое. Беременность – период бурной работы гормонов.
– Маня, алле? Ты о чем сейчас думаешь? – дернул меня за плечо Митя.
– А? Я? Так, ни о чем, – встряхнулась я. – Вот здесь я и живу.
– Здесь? – он некоторое время бродил по ней, шокированный и потрясенный.
– Ага. Будешь чай?
– Давай. Я никогда не думал, что можно жить в таких условиях! – поразился он. Я с недоумением осмотрелась. А что тут такого? Просто немного неубрано. Ну, сильно неубрано. Правда, у меня есть заповедь – никогда не водить мужчин в неубранную комнату. Они же могут черти что обо мне подумать! Но, во-первых, он не просто мужчина. Он – отец моего будущего ребенка. Возможно, что ему предстоит видеть меня и в гораздо более жутких видах. А во-вторых…
– Маш, а где вы тут моетесь? – вырвал меня из раздумий он. Я забыла, что там было во-вторых. Как женщина, перевалившая на третий триместр, я имела право думать медленно и плохо. Врачами доказано, что в это время мозг теряет массу кислорода из-за того, что вся кровь направляется к дитю. Вот и славно. Лишь бы он родился умненьким.
– Маша!
– Ась? Не хочешь прилечь?
– Объясни, как ты тут оказалась? И где вы тут моетесь? – продолжал недоумевать он. Я засуетилась. Вот еще, отвечать на этот форменный допрос. Я бросила сумку и тетрадку на стол, а сама пошла на кухню, вымыть руки, поставить кастрюлю. Побыть минуточку одна, подумать, что стоит говорить, а что нет. Ведь, по сути, Митя обо мне почти ничего не знает. Может, лучше, чтобы это так и оставалось. Я стояла над конфорками и смотрела, как извивается огонь, пробиваясь сквозь разделитель. Маленькие порывистые синенькие язычки. Черт, почему так плохо соображает голова.
– Маша?! – внезапно спросил меня Митя изменившимся голосом. Я обернулась и увидела, что в руке он держит мою беременную тетрадь.
– Ой, это нельзя читать. Это очень личное, – забеспокоилась я.
– Может, ты все-таки расскажешь мне свою историю. Ты что, действительно из Грозного. Но ты русская? Ты же Маша, – впился в меня вопросами он. Я испытала сильнейшее желание снова свести этот разговор к шутке и смыться. Никому, даже Лиле я не рассказывала подробностей своей юности.
– А если я чеченка, ты развернешься и уйдешь? – полюбопытствовала я. Митя потупился.
– Я никуда не уйду. Почему ты думаешь, что я сволочь? Почему ты ничего не хочешь мне рассказать? И зачем, черт возьми, сюда приходил Дима? Что за игла? – Митя явно прочитал все разрозненные куски мыслей, которые я набросала в тетрадь. Надо же, читать умеет, а понимать – нет.
– Он принес мне денег на аренду квартиры. И пришел, чтобы мы помирились. Это все так сложно.
– Очень. С тобой всегда все очень сложно. Слишком. Почему ты уехала от Полины Ильиничны?
– Потому что она умерла, – пояснила я. – А я ей – никто.
– Как это? – нахмурился он. Я вдруг поняла, что либо мне придется распечатывать все мысли и воспоминания, либо он уйдет. К этому я точно не была готова.
– Ты действительно хочешь во всем разобраться?
– Да.
– Тогда садись и слушай, – решилась, наконец, я. – Когда мне исполнилось двадцать три года, я покидала Грозный, только-только потеряв мать… И еще. В тот раз, когда я болела. Это был выкидыш. Думаю, и это ты тоже имеешь право знать.
Знаете, это оказалось совсем не трудным. Доверять было ничуть не труднее, чем не доверять. Митя слушал, спрашивал, снова слушал, прижимая меня к себе. Про то, как Дима ходил по Грозному с автоматом, потому что там «просто все так ходили». Про глаза людей, который вчера были хорошими соседями. Про смерть соседского сына, про дочь знакомой по работе в поликлинике, увезенную и пропавшую без следа в горах. Про то, как мы с Димой переходили границу, моля Бога только о том, чтобы выбраться из Ичкерии живыми. Про серые лица русских, которым некуда было ехать. Про аборты. Про то, как мы с Димой узнали, что от нашего родного квартала не осталось камня на камне. Про то, что чувствуешь, понимая, что больше у тебя нет дома. Нигде. Никогда. Никак.
– Манечка, девочка ты моя родная, – прижал меня к себе Митя. – Что же мы все такие поломанные?
– Ерунда, – сквозь слезы отмахнулась я. – Это все в прошлом. Хочешь потрогать, как пинается твой сын?
– Очень! – с готовностью кивнул он. Я прижала его ладонь к своему пузу, и мальчик внутри любезно шарахнул по ней ножкой. Живот забавно задергался, а Митин взгляд стал таким удивленным, что я рассмеялась.
– Что еще тебе рассказать? – спросила я, показывая, что отныне между нами никогда не будет ничего скрыто.
– Больше ничего, кроме того, как ты видишь нашу дальнейшую жизнь? Если честно, я бы забрал тебя отсюда сегодня же. И нам надо расписаться, чтобы у тебя был повод посылать подальше мою невыносимую тетушку.
– Я, вообще-то, планировала снять квартиру в Подмосковье, – поделилась планами я.
– Знаешь, я был бы рад, если бы ты эти деньги вернула своему Диме. Я ему благодарен, конечно, что он вытащил тебя из того кошмара, но… теперь я и сам о тебе позабочусь.
– Все-таки, все вы чертовы собственники. Если ты действительно женишься на мне, я в тот же день верну Димке деньги. Тем более, если только он не изменился до неузнаваемости, то будет страшно рад.
– Тогда поехали жениться прямо сейчас, – азартно блеснул глазами Митька. Надо же, а обещал, что при одном упоминании о детях исчезнет за горизонтом.
– Маш! Тебя к телефону, – постучала в дверь соседка, та самая, черноволосая. Она была единственной, кто еще не уехал из квартиры.
– Сейчас, – крикнула я в ответ и пошла в коридор.
– Ты надолго? – спросил Митя.
– Это, наверное, с работы, – скривилась я. Видимо, Римкина доброта уже иссякла и она хочет предупредить, чтобы завтра я явилась без опозданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31