Кажется, даже этого… как его… ленд круизёра. Так, кажется? Итого, любитель быстрой езды получил по первым прикидкам перелом носа со смещением кости, а возможно, что и скулы, так как от удара столбом по двери он хорошенько треснулся еще и об боковое стекло. Оно даже покрылось паутинкой трещинок от соприкосновения с его крутой челюстью. Очень может быть, что и скрытые повреждения имели место. Это только кажется, что стоит затонировать машину покруче, так она становится транспортом бессмертных.
– Что с ним, доктор?! – волновался беленький. – Он будет жить?
– А вы ему кто? – заинтересовалась его сердечностью я.
– Я-то? – вдруг разозлился потерпевший. – Я ему теперь как сын. Буду на полном его обеспечении. Вот козлина. Доктор, он будет жить?
– А! Понятно, – улыбнулась я. – Будет, не переживайте. Можете шить уже себе новый кошелек.
– Это хорошо, – порадовался тот. Я стала потихоньку выводить из шока лихача. Вколола обезболивающее, продезинфицировала раны, подтащила акваланг, уже совершенно намереваясь дать ему отдышаться, но тут случилось невероятное. Я, видавшая виды тетя-доктор, которой не страшны даже кулаки местных алкоголиков, неожиданно для самой себя и для окружающих, взяла, да и грохнулась в обморок. Прямо там, глядя как уходит в дымку похожее на сырую котлету лицо водителя джипа. Опа! И меня нет, я лежу рядом с Тойотой, вся такая романтичная, в белом халатике.
– Что бы это могло быть? – с недоумением вопрошал приехавший на место происшествия врач другой бригады.
– Понятия не имею! – гордо ответила я, демонстрируя полную боеготовность. После того, как доктор вывел меня из моей временной комы, сунув в нос нашатыря, я успела немного прийти в себя. Правда, сначала меня очень некрасиво вырвало. Прямо на джип.
– Может, ты заработалась, мать?
– Не исключено, – радостно кивнула я. – Вы можете не сообщать мне на подстанцию?
– Гастарбайтер?
– Угу! – кивнула я.
– Понятно, – недовольно выдохнул доктор. Известный факт, что гастарбайтер у нас не имеет права на всякие дурацкие женские слабости типа обмороков. Не хватало еще таскать в косметичке нюхательные соли. Я так и предвкушала глумление над моей скромной персоной на летучке, если, не дай Бог, о моем промахе станет известно.
– Давайте, я сама тут всех долечу, – лебезила я.
– Давайте-ка, вы поедете домой, а я напишу вам справочку, – категорически уперся доктор. Тоже мне, коллега. Ему бы мои проблемы!
– Я вас умоляю!
– Умолять будете потом, когда доведете себя до больницы. Вы себя хоть в зеркало видели? Нет?
– Слушайте, ну что вы придираетесь? Ведь совсем маленький обморок. Просто работали без обеда. Можно подумать, у вас такого не случается.
– Вот идите и пообедайте, – с совершенно серьезным лицом заявил доктор. Так, словно на дворе было три часа дня, а не ночи.
– Отольются кошке… – сквозь зубы бубнила я, катясь в сторону подстанции. Там дежурный фельдшер долго всматривалась в мое несколько потрепанное рабочим днем лицо.
– И что, это не заразно? – поинтересовалась она.
– Думаю, что случаев заражения обмороками наука не знает, – не сдержалась и съехидничала я.
– Смейся-смейся, а я обязана реагировать на сигнал, – надулась она. – Так что отправляйся-ка ты, мать, домой и отсыпайся. А с утра явишься на медкомиссию. Будет тебе повод поумничать.
– Вот спасибо, – чуть ли не в пояс поклонилась я. Но, в соответствии с указаниями руководства пошла домой и отсыпалась все те три часа, что остались до утра. Естественно, я явилась на медкомиссию сонная и разбитая. К слову сказать, медкомиссию мы, врачи Скорой Помощи, и так проходим неимоверное количество раз. Как минимум раз в год нас проверяют вдоль и поперек, в том числе вынюхивая в нашей крови остаточные следы наркотиков. Но сейчас и этого им оказалось мало. Я сдала кровь на СПИД, сифилис, гепатит, и поблагодарила за то, что мне разрешили обойтись без справки из психо и наркодиспансера. Тем более что с моим диагнозом все стало более или менее ясно сразу после анализов крови и мочи. Я, хвала небесам, была совершенно здорова. Вот только не могу сказать, что меня это сильно порадовало.
– Вы, моя дорогая, беременны. Что же вы, сами-то не заметили? – ехидничал доктор, выписывая мне направление на УЗИ.
– Да нет, как-то повода не было задуматься, – растерянно кивнула я. Приплыли, что называется. Хорошо еще, что Большаковский вот уже больше двух месяцев как отлучен от тела. По крайней мере, с вопросом «кто отец» все более или менее ясно. Неясно только, где мне теперь этого самого отца искать.
– Скажите, а у вас нет географической карты России? – грустно спросила я.
– Зачем? – несколько оторопел коллега.
– Надо мне тут посмотреть, где один город находится, – пространно ответила я.
– Какой? – он посмотрел на меня, как на умалишенную. Впрочем, с беременных какой спрос.
– Ямбург! – развела руками я.
Глава шестая, в которой я стараюсь охватить проблему всесторонне
Иногда так получается, что совсем непросто найти ответ на вопрос, который совершенно на первый взгляд очевиден. Особенно если речь идет о вопросе, который ты перед собой не ставила. И вообще не планировала ставить в ближайшее время. Дети – цветы жизни, не так ли? Известный факт, о котором кричат сейчас все, кому не лень. Политики ратуют за увеличение рождаемости. Социологи горестно диагностируют демографический кризис, и прогнозируют вымирание русской нации. И, как ни крути, они правы, потому что дети – это единственное, ради чего действительно стоит жить. Только их любовь может быть безусловной. Только им мы действительно нужны почти также, как воздух.
– В каждую семью не меньше трех детей! – пестреют симпатичными младенцами рекламные плакаты. Господи, ну конечно же, это было бы прекрасно. Однако же в условиях этого повсеместного давления огромные толпы поникших бесцветных женщин занимают очереди к гинекологу. На аборт. Думаете, им там хотелось бы быть? Я вас уверяю, что каждая (ну, или почти каждая) предпочла бы сидеть в роскошном ресторане и принимать от взволнованного и счастливого мужчины огромный букет красных роз и бриллиантовое колье.
– Дорогая, неужели?! Скажи, что ты не шутишь! Не могу поверить, неужели я стану отцом?
– Конечно же, правда, дурачок, – ласково улыбалась бы она, глядя, как он вместо нее таскает сумки из магазина. И как горделиво выискивает свои черты в сморщенном новорожденном сыне или доченьке. Однако жизнь порой поворачивается к нам совершенно другим местом. А что тут скажешь? Я и сама была в этой унылой очереди женщин, оставшихся без не то чтобы роз, но даже тройки занюханных гвоздик, причем дважды. Плавала, знаю, как сильно современные мужчины хотят детей. Как США – укрепления Китая! Поэтому можно сколько угодно кричать о необходимости увеличения рождаемости. Можно хоть весь город обклеить плакатами. В конечном счете, все сводится к одному короткому, но очень сложному вопросу, ответ на который кроется в сердце каждой конкретной женщины. Обычно он звучит так: потяну или не потяну. Смогу ли поднять одна ту маленькую жизнь, которой без моего на то желания меня наградили. И если обстоятельства складываются так, что женщина принимает отрицательное решение и занимает свое место в очереди – кто имеет право ее осудить? По практике, если кто и осуждает, то только мужчины. Им же самим никогда не попасть в подобную переделку. Вот они и упражняются в словоблудии, крича о недопустимости абортов. Лучше бы они кричали о недопустимости расставаний, о мужском долге и ценности человеческой жизни, ради рождения которой мужчине стоило бы хоть немного поступиться своим душевным и физическим комфортом. Ведь, в конце концов, еще ни один мужчина не смог обзавестись ребеночком самостоятельно, без помощи женщины. Почему же так пугающе много обратных ситуаций?
– Может, наши мужчины просто не в состоянии содержать ребенка? – защищает мужиков Тамарочка, мой известный примиритель. – Может, проблема в социальном факторе? Будь у мужчин больше зарплаты…
– А как тогда объяснить тот факт, что для мужчин из числа гастарбайтеров – армян, таджиков и тому подобных жителей окраин СНГ – дети как раз являются единственным, что составляет смысл их жизни. Они в них души не чают, эти смуглые мужчины с Исламским вероисповеданием. А ведь у них денег-то не больше нашего!
– У них другой уклад, – отвечает Тамара.
– Да не в укладе дело. И не в деньгах, естественно. А в людях. Мы просто живем в эру одиночества, где человек жрет, спит и тратит деньги. Ничего никому больше не надо!
– Кроме гастарбайтеров, – усмехнулась она.
– Ага. Это просто традиционно у всех сложился образ грязных, грубых и двуличных негодяев с рынка, которых гнать бы надо с просторов нашей необъятной родины обратно в горы. А ведь это люди, которые поставлены судьбой на колени. Как и мы с тобой, они никому не нужны, ни там, ни здесь. А вот живут. Работают.
– И тянут по трое детей! – кивнула Тамара. – И не тяжело им. И в голову не приходит, что в одиночку легче прожить. Дешевле.
– Что же стало такое с нашими мужиками? Почему же им не нужна семья?
– Отчего же, дорогая. Вот твой Дима женился и не разводится. И детей у них, как я слышала, двое.
– Интересно, и зачем ты это мне рассказываешь, – моментально завелась я. Самое обидное, что это была правда. Неугомонные доброжелатели сообщили мне, что у Димы родился второй ребенок – девочка.
– А затем, чтобы ты подумала, прежде чем натворишь глупостей, – замахала на меня Тамарочка.
– Интересное кино, это ты о чем? – нахмурилась я.
– Рожать тебе надо! И все наладится.
– Ага. Особенно мне твои слова помогут, когда я одна с ребенком останусь на улице, – зло добавила я. Позицию Тамары по поводу моей неожиданной беременности я знала. Но это был мой вопрос, и я считала, что только я знаю на него ответ. Как было бы хорошо, если бы наши русские мужчины переняли это самое трепетное отношение к семье, столь характерное для восточного мужчины. Только это, и более ничего. Просто взяли бы, на минуточку остановились, поставили рюмки на стол и задумались, что дети – это очень большой подарок. Главный подарок, который может сделать женщина своему любимому человеку. И что делать аборты – это для женщины очень страшно.
– Мир не без добрых людей. Помогут, – уверенно говорила Тамара.
– Знаешь, я ведь уже совсем успокоилась. И смирилась с тем, что наших мужиков не переделаешь. И Митя, и Дима, и еще сто тысяч других – все они одинаковы. Во всем обвинят женщину и оставят ее одну. Но теперь-то выясняется, что я не просто в той же самой «Ж», а даже гораздо глубже. Просто никакого просвета. Потому что теперь я совершенно одна, с тошнотой, подкатывающей к горлу всякий раз, стоит мне только подумать о копченой колбасе, или, например, о жареной картошке. Я не могу запихнуть в себя ничего, кроме плавленых сырков, у меня проблемы на работе, я живу у старой бабки, фактически в услужении. И, естественно, на птичьих правах. Потому что если, не дай Бог, с бабкой что-нибудь случится, ее «добрые» племянницы немедленно выставят меня вон.
– Ну зачем ты так плохо думаешь? Может, все обойдется, – не отступала она.
– А как ты думаешь, может что-нибудь случиться со старушкой, давно перевалившей восьмидесяти пятилетний рубеж? Я лично вполне допускаю такую возможность, – огрызнулась я.
– И все равно, ты должна хорошенько подумать.
– О чем ты говоришь! – всплеснула руками я. Как только я узнала правду о своей тошноте и аллергии, я только и делала, как хорошенько думала. Господь свидетель, он знает, как я хочу родить ребенка. Всегда хотела, еще и с Димой. А теперь, когда у меня появилась возможность сделать это только для себя, и остаться единственной полноправной владелицей орущего одеяла с младенцем, я тряслась от желания плюнуть на все и родить, ни о чем не задумываясь. Но имею ли я право вот так поступить с моим будущим ребенком. Имею ли я право привести его в этот мир, когда у меня нет практически ничего из того, что я обязана ему дать. Я не говорю о полноценной семье. Но рожать, не имея даже собственного угла – это ли не преступление по отношению к ребенку? Где он будет жить? У Полины Ильиничны? Совершенно не факт, что она не выгонит меня из дому, если только узнает, что ей предстоит пережить. И даже если не выгонит. Что будет стоять у ребенка в свидетельстве о рождении? Г. Грозный? Отлично, то есть у него не будет даже прописки.
– Значит, ты не хочешь рожать? – подвела она итог, пытаясь систематизировать мой сумбурный бред.
– Почему не хочу? Не могу!
– Не можешь? Почему? Ты больна? – снова переспросила она.
– Нет. Не больна, но…
– Что «но»? Знаешь, что, дорогая. Если ты пришла ко мне за советом, то вот он. Бог дал – значит, так надо. Рожай. А боишься остаться без денег – напиши отцу ребенка. Может, он согласится помогать.
– Ага. Он согласится. Как же! У него и так есть ребенок, да еще и жена, которая его лишила квартиры. Он наверняка решит, что я пытаюсь его ограбить с помощью ребенка.
– Знаешь, выпей вина. Потом езжай домой и ложись спасть. Тебе нельзя волноваться, – Тамара все говорила и говорила, убаюкивая меня своим спокойным бархатным голосом. У грузинок удивительно красивый выговор, мягкий, округлый, журчащий, как морская галька. Так бы слушала и слушала.
– Значит, считаешь, надо рожать? – в последний раз спросила я, одевая босоножки.
– Решай, как тебе подсказывает сердце. Скажи, ну почему ты не хочешь, написать этому твоему Диме.
– Мите, – поправила ее я. – Потому что Митя уж точно не обрадуется, узнав, что его случайная мимолетная связь имеет такие далеко идущие последствия.
– Как знать! Ну, тебе виднее.
– И потом, я даже адреса его там не знаю. Нет, Митя мне в этом деле не подмога.
– Береги себя, – Тамара поцеловала меня в щечку и заперла за мной дверь. А я пошла по улице в сторону Курской. Если честно, то эффект от нашей с ней беседы был ровно обратным к тому, которого она добивалась. Я вспомнила, как ужасна была моя жизнь в этой огромной, набитой людьми коммуналке. А ведь именно это меня ждет, если Полина Ильинична не захочет принять меня с ребеночком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31