Успех был оглушительный. Но это было первое и последнее представление в театре.
На следующий день де Ментенон написала Расину: "Наши девочки сыграли "Андромаху" настолько хорошо, что больше играть ее не будут, равно как и любую другую из ваших пьес".
Даже в этой высокой трагедии она обнаружила падение нравов, античность она рассматривала только как язычество. Король был очень печален. Он жалел о женитьбе.
Он пожалел бы о ней гораздо больше, если бы ему открылось невероятное. Мадам де Ментенон вовсе не была такой фригидной, очевидно, Людовик просто не волновал ее как мужчина.
Старожилы двора жалели Людовика, зная его пылкий нрав, а некоторые говорили, что он "пустил в постель толстую и холодную гадюку". Но и они с их интуицией не все знали.
Мадам де Ментенон оказалась хитрее всех, вовсе она не была холодной гадюкой, а, как выяснилось, очень даже страстной. Неожиданно поползли сплетни, что де Ментенон взяла себе в любовники одного из своих камердинеров. Сначала это воспринималось как анекдот, потом многие современники короля говорили об этом с полной уверенностью. Вот что пишет Бюсси-Работен, состоявший в свите де Ментенон, в своей хронике "Галантная Франция":
"Однажды лакей, служивший ей для любовных упражнений, отпросился у нее на два дня в деревню, но то ли он встретился с кем-то из знакомых, то ли хотел набраться побольше сил, он задержался там дольше, чем было условлено. Его не было целую неделю, и мадам де Ментенон, которая не привыкла к столь долгому воздержанию, написала ему послание и отправила с ним доверенную девицу. Однако к этой девице уже давно пристраивался другой воздыхатель прекрасной Франсуазы. Этим воздыхателем был не кто иной, как преподобный отец де Лашез, исповедник Людовика XIV".
О времена, о нравы! Но дочитаем до конца откровенные "показания" Бюсси-Работена.
"Ему (отцу де Лашезу. - Е.Л.) удалось выпросить у девицы послание де Ментенон, отрывок из которого мы приводим: "Возвращайся и не оставляй меня в одиночестве при короле: я люблю тебя в десять раз больше, чем его. И если не хочешь, чтобы я заболела или умерла, приходи в полночь прямо в мою спальню, я распоряжусь, чтобы дверь не закрывали, и ты сможешь войти..."
Дальнейшему изложению событий позавидовал бы и сам Боккаччо с его "Декамероном".
Прочитав записку, священник тут же придумал, как ему занять место лакея. Бюсси пишет, что он сразу же написал молодому человеку, сообщая, что отец его тяжело заболел, а сам назначил свидание в полночь фрейлине мадам де Ментенон.
Придя в назначенное время, он обнаружил поджидавшую его сообщницу. Дальше вновь процитируем Бюсси:
"Он разделся, надел ночную рубашку и колпак, которыми пользовался лакей, после чего вошел в спальню, приблизился к постели, осторожно проскользнул под простыню и, ни слова не говоря, пошел на штурм. Хотя она уже заснула, но, почувствовав ласку, пробудилась; полагая, что к ней подвалился знакомый бычок, она сжала его в объятиях с такой страстью, что бедный отец едва не отдал Богу душу, почти задохнувшись в мощных руках своей прелестницы. Игры их были столь сладостными, что им было не до разговоров, и, возможно, так бы прошла вся ночь, но простуженный отец де Лашез вдруг не к месту раскашлялся. Мадам де Ментенон вскрикнула и хотела броситься вон из постели; но он удержал ее, принеся свои извинения..."
Действительно, галантная Франция!
Заканчивает свои заметки Бюсси так: "В общем, они пришли к доброму согласию и развлекались до утра, а потом и в другие дни, и так будет продолжаться, пока у них хватит сил; ибо она только для короля была мулом, а для лакея мустангом и для Лашеза кобылицей".
Принцесса Пфальская, которая не могла простить королю мезальянса, открыто называла де Ментенон шлюхой.
При дворе стали говорить о том, что школа для благородных девиц в Сен-Сире была основана де Ментенон для того, чтобы поставлять девочек королю. Об этом написал все тот же Бюсси:
"Страшась подступающей старости и опасаясь, что король с его долгой молодостью отвратится от нее, как от многих других, она выказала себя достаточно ловкой и предприимчивой, чтобы учредить сообщество молодых девиц в Сен-Сире, дабы иметь возможность развлекать время от времени короля и привлекать его к тем, кто мог бы ему понравиться. В похвалу мадам де Ментенон можно сказать, что она никогда не принадлежала к числу докучных любовниц и ревнивых женщин, которые жаждут удовольствия только для себя. Я знаю, что многие критики именовали это заведение сералем, но они не правы, ибо некоторые девицы вышли оттуда такими же целомудренными, какими вступили. Однако мадам де Ментенон сочла, что с помощью этого заведения всегда останется распорядительницей интрижек короля, и нашла способ навечно сохранить его расположение, ибо в любовных связях во все времена он отдавал предпочтение самым доступным. Не собираюсь рассказывать в деталях, что происходит в этом прекрасном доме, туда никого не пускают без разрешения; но знаю точно, и из самых надежных источников, что едва король обратит внимание на какую-нибудь нимфу, как мадам де Ментенон берет на себя труд уговорить ее и приготовить таким манером, чтобы она должным образом ответила на честь, оказываемую ей королем".
Так что мадам де Ментенон вовсе не была такой холодной и высоконравственной, как старалась казаться. Она позировала обнаженной, когда была подругой Нинон де Ланкло. Этот портрет можно увидеть и сегодня в замке Виларсо.
Итак, слухи поползли, и остановить их было ничем нельзя. Было только одно средство, одно оружие против этого - стать королевой. Именно для того, чтобы пресечь все эти слухи, она и стала умолять короля сделать ее королевой Франции. Король задумался во второй раз. И кто знает, к какому выводу он пришел бы, если бы не его верный министр Лувуа. Он восстал против такой возможности с нехарактерной для него резкостью.
- Убейте меня, чтобы я не был свидетелем гнусности, которая обесчестит вас в глазах всей Европы! - сказал Лувуа королю. - Едва вы поддадитесь этой слабости, как умрете, не вынеся позора и отчаяния!
И он добился от короля обещания никогда не объявлять публично о браке с мадам де Ментенон. Так она и не стала королевой.
Но влияние ее на короля нисколько не уменьшилось, по ее инициативе было сделано немало. Она продолжала наставлять короля на путь истинный, осуждая всю его прошлую греховную жизнь.
- В течение многих лет вы умножали блудный грех. Святой же Фома говорит, что вторжение или посягновение на чужое брачное ложе есть злокозненное деяние. Значит, вы оскорбили Господа, и не раз. И этим самым подали пример своему народу. Вам необходимо исправить ущерб через покаяние и богоугодные дела, - говорила королю его жена.
Под воздействием этих постоянных проповедей король опять стал задумываться о своей греховности и о том, как снискать милость Небес. Наконец совершенно серьезно ему пришла в голову идея, которую, пожалуй, не смог бы родить самый талантливый комедиограф Франции, коих при дворе Людовика было немало. Людовик XIV издал указ, поставивший адюльтер вне закона во всем французском королевстве. Даже рогоносцы встретили это распоряжение громовым хохотом. Самым смешным в этом указе была даже не его абсурдность, а то, что издал его король Людовик XIV, большой поклонник адюльтера.
Современники Людовика сразу догадались, что указ был издан не без участия мадам де Ментенон. "Это решение короля доказывает, - пишет мадам де Монморанси, - что все совершается по желанию мадам де Ментенон, которая, видимо, еще не забыла время, когда подобное распоряжение могло и к ней самой относиться..."
Естественно, этот призыв к добродетели, сдобренный грозным указом, не произвел никакого впечатления на бравых подданных французского короля, которые продолжали, как и прежде, награждать ближних своих рогами. Король быстро понял, что совершил ошибку, и забыл об этом глупом указе.
Король прожил с мадам де Ментенон многие годы, несмотря на постоянные пересуды о том, что она дурно влияет на политику, вмешивается в то, в чем ничего не понимает, и приносит много зла. С ней он дожил до глубокой старости.
3 мая 1715 года король встал рано, чтобы наблюдать затмение солнца, весьма необыкновенное - на 15 минут наступила полная темнота. Король следил за затмением во всех подробностях, беседуя с астрономом Кассини, и к вечеру очень утомился. Поужинав у герцогини Беррийской, он возвратился к себе и около 8 часов лег в постель. Чувствовал он себя нездоровым.
С тех пор Людовик стал испытывать постоянные недомогания, слабость. Весь август он был прикован к постели. Мадам де Ментенон держала спящего короля за руку. Он проснулся и посмотрел на нее.
- Милостивая государыня, - сказал Людовик, - меня утешает в смерти только то, что скоро мы опять соединимся.
- О чем вы плачете? - спросил король двух молодых лакеев, сидящих у камина. - Разве вы думали, что я бессмертен? Что касается меня, то я никогда так не думал, и вы, при моей старости, давно могли б приготовиться к тому, что лишитесь меня.
Последними словами Людовика XIV перед агонией, после которой он скончался 1 сентября 1715 года, не дожив четырех дней до своего 77-летия, были:
- Боже, помоги мне!
Мадам де Ментенон удалилась в монастырь Сен-Сир, который сама же и основала.
Во дворце провозглашали нового короля. А священники, врачи и служанки перенесли тело покойного на парадное ложе. Все были взволнованны и не обратили внимания на одну пикантную деталь.
Тело короля было выставлено в Версале на постели с изумительным балдахином. Это был тот самый балдахин, который заказала для короля мадам де Монтеспан, и на нем был изображен ее портрет. Но обнаружили это только тогда, когда балдахин стали сворачивать, так что король пролежал под ним десять дней. И все десять дней на него глядело изображение его бывшей любовницы. До самой могилы Людовика XIV сопровождало воспоминание о незаконной любовной связи.
Это было очень символично. Женщины Людовика XIV всегда шли с ним по жизни. Они влияли на политику короля, а значит, и на великую эпоху, как называют царствование Людовика XIV. Мария Манчини - своей чистотой и образованностью, Луиза де Лавальер - изяществом и нежностью, мадам де Монтеспан - хитроумным коварством, мадам де Ментенон - умом. Все они так или иначе способствовали расцвету великого века.
Роль женщины в истории Франции трудно переоценить, как ни банально звучит эта фраза. Но, видит Бог, точнее не скажешь.
Дети-любовники Жорж Санд
В девичестве Аврора Дюпен, в замужестве баронесса Дюдеван, в последующей творческой и личной жизни Жорж Санд. С этим именем она вошла в историю. Писательница, во многом опередившая свое время, создавшая новый стиль не только литературы, но и философии жизни, в которой внутреннему миру женщины отведено не меньше, если не больше, места, чем сложному миру мужчины.
Презирающая любое проявление мещанства, имеющая аристократические корни, Жорж Санд вела жизнь художника, для которого материальные лишения не играли особой роли. Она жила в мансардах Парижа, и порой ей не на что было купить еды, не говоря о платьях. В мужском костюме и с мужским именем она эпатировала местную аристократию не потому, что ставила своей целью шокировать благовоспитанное общество. Просто ей было так удобнее жить.
У тех, кто мало знает ее биографию, может сложиться образ сухой и черствой эмансипе. Глубокое заблуждение! На протяжении всей своей жизни Жорж Санд была окружена любовью и... любовниками. Кто-то занимал в ее жизни больше места, кто-то меньше, но всегда Жорж Санд отдавалась своей любви целиком, без остатка. И всегда оставалась верной тому человеку, которого любила. Каждая новая любовь давала ей силы для творчества. Но были в ее жизни трое мужчин, которые во многом определили ее судьбу. На примере отношений с ними лучше всего виден характер этой удивительной женщины и ее особая, только ей свойственная способность любить.
Малютка Жюль
1830 год. Имение в Ноане. Двор с цветущими акацией и сиренью, поросль белого бука, посыпанные песком дорожки. Тихая размеренная жизнь, нарушаемая приключениями баронессы Авроры Дюдеван. Ей 26 лет, она замужем за Казимиром Дюдеваном, имеет семилетнего сына Мориса и полуторагодовалую дочь Соланж. Одним словом, солидная дама. Однако такая жизнь - жизнь матери благовоспитанного семейства и хозяйки имения не для нее. А ее муж "человек с длинными ногами, но с ленивым умом", и Аврора чувствует, что родилась для какой-то другой жизни, только не для этого хоть и благополучного, но такого унылого времяпрепровождения.
"Вы знаете, как живут в Ноане: вторник похож на среду, среда на четверг и так далее. Только зима и лето вносят некоторое разнообразие в это прочно застоявшееся существование..." - пишет Аврора своему другу Жюлю Букуарану.
Аврора не позволяла дать себе увязнуть в рутине. Она садилась на лошадь и скакала в соседние замки небольшого городка Ла-Шатр, где ее ждало общество блестящих молодых людей, которые восхищались ею и наперебой за ней ухаживали. Они называли ее властной тигрицей и своей музой. Хотя сюжеты будущих романов находились разве что в зародыше, и о них никто еще не подозревал.
...Жюль Сандо был очаровательный блондин, "завитой, как маленький Иоанн Креститель на рождественских картинках", - такое определение дала молодому человеку сама Аврора. Он не любил охоты, шумных сборищ. Хрупкий мечтатель с вечной книжкой в руках.
Они встретились в замке Шарля Дюверне, куда Аврора приезжала развеяться в компании своих поклонников. Как только Жюль увидел ее, он скромно уединился на скамейке под яблоней с книгой в руках. Этим невольно он и обратил на себя пристальное внимание Авроры. Ее задело такое пренебрежение к своей особе (которое было, скорее, наоборот, - повышенным смущением от встречи с яркой женщиной). Она привыкла к восторженным комплиментам светских молодых львов.
Поближе познакомиться с этим молодым человеком стало ее главной целью. Она предложила всей компании переместиться к той яблоне, в тени которой спрятался Жюль Сандо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40