Но старик попрежнему бодро и осмысленно смотрел на Казиева.
- Сколько вы хотите за весь материал? - Жестко как мог, спросил Казиев.
И, только теперь вспомнив о Тинке, обернувшись к ней нежно попросил, Тиночка, девочка, пойди посмотри, не заблудились ли твои подружки...
- А, ещё и подружки будут? - засмеялся старик как бы заинтересованно, а на самом деле - издеваясь.
Тинка встала и, глотая слезы, вышла.
Прогнал как собачонку. А потому, что разговор пойдет о деньгах и Тим не хочет, чтобы Тинка что-то узнала.
Никогда он на ней не женится!
Старик меж тем сообщил, как бы по доброте душевной.
- Дорогой мой, Тимофей Михайлович, эта рукопись - бесценна. У неё нет цены, понимаете? Я могу подарить её, просто отдать, завещать, но не ПРОДАВАТЬ!
- Но Роде вы хотели её продать! - Чуть не завопил Казиев.
- Там были другие дела, которые - увы - не закончились как надо. Но я не отчаиваюсь.
Старик замолчал.
Встрепенулся.
- Это все украла у меня одна девчонка! Мне жаль фото, оно единственное... От неё вы все и узнали? - Вцепился старик глазами как крючьями в лицо Казиеву.
- Совсем нет. Родерик мне рассказал... - Вдохновенно соврал Казиев.
- Родерик? Все? - Прищурился старик, будто бы для того, чтоб лучше рассмотреть Казиева.
Казиев заерзал.
- Ну, не все. Многое...
- Значит, ничего. - Уточнил старик, - ничего он вам не рассказал.
Казиев пошел в атаку снова. Неужели он не сразит этого старого гриба? Да быть этого не может!
- Но каково ваше предложение? - Казиев старался, чтобы голос его звучал твердо, но доброжелательно, - ведь с Родей вы нашли об - щий язык?
- Да-а... - Старик будто засыпал. - Как с адвокатом...
Казиев уже собирался трясти его за плечо, но старик сам взбодрился.
- Так получилось... - Усмехнулся он, продолжая какую-то свою мысль.
- Вас не интересуют деньги? Причем довольно крупная сумма... - Опять стал подъезжать Казиев. Нет, он не должен уйти отсюда с пустыми руками! В конце концов... Но это на крайний случай. Об это сейчас думать не надо. Возьмите с меня тоже, что должен был вам дать Родерик!
- Эк, вы, молодой человек, как расходились! И всего лишь за "забавную" штучку? - хихикнул старик. - Не надо никогда пытаться обмануть старого человека. Кажется - старый, ему можно наврать кучу соленых арестантов, ан нет, старый, - если он, конечно, не был дураком в свое время, - это человек мудрый, который видит на полметра вниз.
Казиев чувствовал, ощущал одним местом, которое первым всю правду-матку чует, что ничего у него со стариком этим - почему-то?! - не выгорает. Чем-то он старику не пофартил. Чем??
Придется убираться восвояси и думать, думать о том, как вытащить этот явно шикарный материал из этого полудурка. Мудрый он! Был бы мудрым, поимел бы сейчас тысячу баксов и жил кум-королю.
Откуда тебе известно, что у старика НЕТ этой тысячи баксов, вдруг подумалось Казиеву. Ну, а как он живет? Хочет так. Может, период у него застойный! А сам он - тайный миллионер или даже миллиардер... Между прочим, к разговору о деньгах он отнесся вполне равнодушно. И это не был наигрыш, Казиев следил.
- Не смею вас задерживать, - сказал официально старик, вставая.
Встал и Казиев, а что ему оставалось делать?
- Я, собственно, ждал еще, что ваша эта девочка-мальчик Ангел принесет материалы, которые она у вас стащила...
- Ничего, мы с ней разберемся. Она стащила, я стащил... Но, наверное, не она вам давала материалы? Скажите честно, не виляйте. Она девчонка не воспитанная еще, но неплохая... Подокрали у нее, а? Эта ваша цыпочка? Я ошибаюсь?
- А хороша? Скажите, я уверен, вы - знаток женской красоты...
- решил Казиев уйти от зыбкой темы.
И тут старик разозлился. Был такой вальяжный тигр, а стал - злобным шакалом.
- Мне ценить теперь разве только саму ту, которая с косой ходит! А ваша красавица к тридцати раскоровеет, как бомба и все с ней. Грузинские женщины таковы. Они не выдерживают возраста: либо делаются коровами, либо тощими клячами... Но в юности - это цветы Эдема! Кстати, моя Ангелица получше вашей будет.
Казиев только плечами пожал. У каждого, мол, свой вкус.
Старик, уже прощаясь, спросил, - вы, конечно, копийки-то поимели? Не надо, не надо головкой трясти! Поимели. Так вот, будьте так любезны, верните мне фото. Оно дорого мне как память.
И Казиев молча вытащил из кейса фото и отдал старику.
Хотел показать, что он тоже из "благородных"? Или что? Сам не понял до конца.
Но старик не расстрогался, не кинулся ему на шею, а просто запихнул фото в карман.
Страннейший человек! Страннейшее дело!
Но Тим Казиев тоже не лыком шит, найдет он ходы-выходы к это - му пню замшелому. Замшелому, да не очень, подумал он, обернувшись ещё раз на старика, как бы для последнего - "прости" и увидев острый недобрый взгляд, устремленный ему в спину.
Так и захолодило меж лопатками, - будто уперлось туда дуло пистолета.
* * *
Казиев мчался так, что не заметил Тинку, которая как потерянная бродила по чахлому скверику, с тремя хилыми березками.
Она крикнула ему вслед - Тим! Но он не услышал.
Идея, однажды приходившая ему в голову, снова завертелась в мозгу. Можно продумать и другие. Но - потом.
27. СЛАВИНСК.
Ангел стояла у замызганного вагонного окна и смотрела, как прощаются люди через окна вагонов.
Губами, руками что-то выписывают, рисуют, пытаются объяснить нечто совершенно необходимое, досказать то, что не было сказано дома.
На самом-то деле все по двадцать раз сказано, но стоять и смотреть друг на друга в молчанку, - как бы неудобно, даже с близкими родственниками.
Ангела никто не провожал. И хорошо!
Хотела поехать Алена ( Тинка куда-то опять исчезла), но Ангел отказала ей.
Алена взяла слово, что к Новому Году Ангел приедет к ним, - она включает Ангела в расчет гостей.
От Ангела она ждет мамины малосольные огурцы, - таких Алена нигде больше не пробовала, помнила.
Пока Ангел собиралась ни о чем ТАКОМ не говорили. О чем говорить? Все ясно.
Макс куда-то испарился... Даже не попрощались они. Зачем? Ему это надо?
Старик отдал паспорт, она ему - часть рукописи и письма.
Он не сердился, был грустный, как ни странно, и дал ей триста долларов, сказав, чтобы она возместила матушке свое воровство.
Ангел ни о чем его не спрашивала, он ей ничего не рассказывал.
Чужая она приехала, чужой и уезжает.
Поезд тронулся, замелькали грязные подъездные пути к столице, серые домишки, чахлая растительность, помойки...
Дальше, - там, где есть природа и воздух, - пойдут дворцы новых русских и разных высоких персон.
Она вошла в купе, легла на верхнюю полку и проспала до Славинска.
Воскресенье. Она специально так подгадала, чтобы сразу всех увидеть и со всем разобраться.
И с матушкой, и с отцом, и с бедным Леонид Матвеичем, рукопись которого она везла.
Ангел постарается нанести Матвеичу чего-нибудь обнадеживающего, нельзя же человеку столько времени голову морочить и - ничего, пустота.
Осень подступила вплотную...
С нею придет неизбывная тоска в городе Славинске. А в Москве никто толком и не вспомнит Ангела.
И хороша же она будет, когда явится как деревенская родственница на Новый Год с огурцами, грибами и другими солениями-варениями, в мешке через плечо! Хороша!
Ни на какие Новые Года она в Москву не поедет.
Никогда.
Во двор своей пятиэтажки она вошла как в чужой. И как на чужую загляделись и зашептались бабки, сидящие у всех четырех подъездов.
Только одна, самая востроглазая, выкрикнула, - да это Зойки и Володьки девка! Которая в Москву сбежала и деньги ещё скрала, мать-то как выла!
... Ну, как говорится, началось, подумала Ангел и злобно глянула на старушку, но та глаза не отвела, а нахально, с улыбочкой, продолжала смотреть. Остальные сделали вид, что ничего не слышали и не знают.
Вот так и будет.
Одни будут гадости в глаза говорить, - да чего там, "гадости"! правду! Другие за спиной шептаться. Что лучше и что хуже
- неизвестно.
В квартиру она вошла до странности незаметно, - проскользнула к своей двери и открыла её. Немая сцена как в "Ревизоре".
За столом, накрытым к выпивке, с селедочкой и лучком, с горячей картошечкой и знаменитыми малосольными огурцами, - посередине красовалась литровая бутыль водки, - сидели все трое, кого она, Ангел, обидела и обманула: мать, отец и Леонид Матвеич.
Она бросила рюкзак в угол, достала из внутреннего кармана триста баксов, положила их на стол и сказала, - принимаете, про - щаете, блудную дочь или как?
Отец молчал, явно наливаясь злобой, - он уже "принял", это было заметно по его красному лицу и яркости синих глаз, которые будто плавали в маленьких озерцах воды.
Он ещё свое слово скажет, это не ходи к гадалке!
Матушка охнула и боязливо глянув на мужа, все же встала за столом, и сказала, проливая светлые слезы, - дочушка моя, родимая, вернулась, и денежки привезла, да сколько! Я же говорила, не за так она в Москву поехала! Что ей здесь...
- Заткнись! - Грохнул кулаком по столу папаша, - мы ещё с ней поговорим, что она там заработала и где!
Леонид Матвеич молчал, улыбался пьяноватой улыбкой и в глазах его была сплошная доброжелательность и никаких вопросов.
Вся эта картина так диранула Ангела за сердце, что она кинулась в ноги матушке, положила голову ей на колени и заплакала и зашептала, прости меня, мамочка, прости меня, дуру, если можешь...
А сама думала, что, сложись по-другому её обстоятельства в Москве, она бы ещё год-два, а может и никогда, не приехала сюда.
Посылала бы деньги, - это да, но что деньги по сравнению с самой дочечкой, которая вот она, здесь, рядом.
- Ну что вы так Ангелку принимаете! - загудел Леонид Матвеич,
- ей с дороги умыться да за стол. А мы послушаем, чем Москва дышит! А то один орет, другая нюни пустила... Вы чего?
И как-то все стало на свои места, как всегда бывало, когда Леонид Матвеич брал бразды в свои руки.
Учитель, - одно слово.
С прежним обожанием смотрела на него Ангел. Только свербило на сердце, что ничего хорошего она ему сказать не может.
Он, кажется, и сам понял это, но смотрел на Ангела добро и с любовью. Знал он эту Москву, столицу нашей Родины!
Ангел сейчас остро почувствовала, что не усидит она в родном дому, уедет. Не в Москву, так в Питер или работать за границу, нянькой, кем угодно, чтоб заработать денег, а там купить в Москве скромную квартирку, и быть на равных со всеми. И дружить с кем хотеть.
Дружить ей хотелось с Аленой, а любить - Макса.
Но то заоблачные мечты.
Папаша больше не стал собачиться, матушка утерла слезы, лишь подшмыргивала изредка носом, улыбался Матвеич.
За столом стало как бы и весело.
Ангел сказала, что приехала насовсем, но к Новому Году её ждут, что Леонид Матвеич получит от Казиева письмо, не успел написать, все работа, работа...
В общем красно врала, как она умела, а матушка все разглаживала рукой деньги, привезенные дочкой, - они для неё были и не деньги, а символы. Честности, заботы и любви дочери.
Знали бы они, что их дочери пришлось пережить!
А что если рассказать о Сан - Тропе?..
- Я ведь во Францию летала, в Ниццу, прожила три дня на курорте, сказала Ангел и оглядела всех.
Матушка побелела, ей, конечно же, представился какой-нибудь хлыщеватый господин, который возил с собой её дочечку...
Леонид Матвеич загорелся весь, чуть не подпрыгнул на стуле, при его-то толщине!
- Расскажи, чего же ты молчала! В подробностях.
Он не был ни завистливым, ни злым, - он был почти святым, а может, и вовсе святым, - пьющим и курящим, и иной раз пуляющим матерком, - как бывает на Руси. Такая уж она, Русь-матушка!
Папаша презрительно ухмыльнулся, - ну и чего эта Ница твоя? Ерунда! Вот мы были в Сибири, плоты гоняли, в молодости еще, так там, я вам скажу...
И он долго и неуклюже рассказывал, как сплавляли, как пили вечерами водку у костра, под печеную рыбку, как играли на двух гитарах и пели незабываемые песни, он даже спел куплет "Я люблю тебя жизнь", единственный, который знал.
Его слушали внимательно, потому что папашу лучше не перебивать.
Только Леонид Матвеич подморгнул ей, - потом, мол, поговорим. Ангел страшно обрадовалась: Учитель подскажет ей, как дальше жить...
Ночью Ангел не спала. Непривычно тихо было за окном после Москвы, только брехали собаки да доносились пьяные песни, видно сегодня где-то в городе играли свадьбу. Их квартира опустела к вечеру: кого пригласили, а кто и сам пошел, - поглазеть да ухватить рюмочку с хорошим шматом закуси. На свадьбе ведь не чинятся и не жмутся, а то и жизнь пройдет у молодых жадная да скаредная.
Ангел думала о Максе. Где он сейчас?.. Она же ничего не знала. Не знала и того, что Макс снимает квартиру и теперь тоже не спит и, как ни странно, думает о ней, вернее, о нем, - странном парнишке по имени Ангел, который как появился из ниоткуда, так и канул в никуда...
28. КАЗИЕВ НЕ ДОГАДЫВАЕТСЯ, ЧТО САМ ВЕДЕТ ДЕЛО К РАЗГАДКЕ...
Как фурия ворвался он в свою квартиру.
Каков старикашка! Не прост, очень далеко - не прост. Похож на сидельца, авторитета, вора в законе! Такому на фига деньги! У него - общак, греби, сколько пригребется.
Да и стар, - каждый воран принесет долю да ещё поклонится! Чем ему приглянулся Родька? Неумный Родька, не с такими уж большими свободными деньгами?.. Что им друг от друга было надо?
А вот Казиев, с его талантом, с его известностью, возможностями, ведь он вхож в самые высокие круги, куда того же Родьку на порог бы не пустили!.. - Казиев не нужен.
Старик, - как его зовут по-настоящему, - не знает, конечно, никто, что-то хочет, но что?..
Если Казиев догадается, то все окей.
Он чуть-чуть успокоился, надев свой толстый драный халат, сняв с себя "наряды", которые последнее время стали тяготить его: надо менять имидж, что-нибудь не очень новое, из каких-нибудь сороковых-пятидесятых, но - верх той элегантности, хорошо бы с кожаными настрочками на локтях. Надо посоветоваться с кем-нибудь из наших самых известных кутюрье, скорее всего, со Славой Зайцевым.
Говорят, таков английский стиль в высоком обществе. Он сам ещё не был в Англии почему-то. Америку извозил только так, - вдоль и поперек, но Америка - фуфляндия, а вот Англия!..
Сейчас надо выпить и девочку, чтобы снять напряжение и приближение депрессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36