Горожане весьма сочувствовали горю главы совета старейшин и даже объявили трехдневный траур в память о нежной Лилайи. Все три дня дом торговца стоял наглухо запертым.
Такому затворничеству тоже, конечно же, нашлась веская причина.
Все три ночи с того вечера, в который он убил свою жену, Жадред метался в постели, будя домочадцев криками и воплями. Он и в самом деле очень горевал, но вовсе не о смерти своей молодой жены. Он был просто в отчаянье оттого, что не мог убить поганую ведьму второй раз. Что ж, такова любовь.
На третью ночь, за несколько часов до рассвета, когда заходящая луна вынырнула из туч и протянула к земле бледные руки, Жадред внезапно проснулся и вскочил на постели.
И было от чего. В первый момент юноше показалось, что он просто еще не проснулся. Ибо то, что сидело в изножье его кровати, могло быть только ночным кошмаром. Морок имел образ Лилайи, имел даже ее запах, тонкий аромат ночных цветов, исходивший от ее белой кожи и медно-рыжих волос до пят. Видение, согнувшись, сосало кровь из ранки на левой щиколотке Жадреда.
Содрогнувшись всем телом, он уже набрал в грудь воздуха, чтобы позвать на помощь, но ужас, который можно испытать лишь в страшном сне, сжал его гортань. Тогда он ущипнул себя, заклиная ночное видение исчезнуть, но ночное видение подняло голову и улыбнулось ему кровавым ртом. «Лежи спокойно, возлюбленный господин мой, — проворковала Лилайя. Положив ему руку на грудь, она заставила юношу снова лечь. В ее маленьких белых ладонях таилась невиданная сила — Жадреда словно придавило каменной плитой. Меж тем Лилайя продолжала: — Чему ты так удивлен? Разве жена не обладает правом придти ночью в постель своего мужа? Ты же, надеюсь, не думаешь, что в самом деле убил меня, а? Такую плоть как моя нельзя убить, ее лишь можно обездвижить, и то на время. Ни сталь, ни железо, ни камень, ни кость, ни вода, ни огонь не могут причинить мне большого вреда. И разве ты не слышал, как мы обсуждали все это в склепе прекрасного принца?»
Весело рассмеявшись, она встала, откинула назад длинные волосы и пропала в столбе черного дыма.
«Благодарение богам, это был всего лишь сон, » — с превеликим облегчением пробормотал Жадред.
Закрыв глаза, он заснул снова. Но наутро обнаружил ранку на ноге и почувствовал большую слабость, как бывает при потере крови.
После этой ночи в доме торговца поочередно побывали три мага.
Первый явился с многочисленной свитой; когда он вошел в главный зал дома, один его паж тотчас подставил ему золоченое складное кресло, а второй лег на пол, дабы служить ему скамеечкой для ног. Яркая мантия мага пестрела письменами и загадочными символами, а в руке он держал жезл, на конце которого время от времени вспыхивала крошечная молния.
«Этот юноша, — проговорил маг, — подвергся нападению вампира.
Она жаждет не только крови, но и мести. И постарается уничтожить его, если сможет.»
«Обо всем этом мы уже догадались и сами, » — проворчал торговец.
«Я рад, что вы так хорошо осведомлены в подобных материях», — заявил маг и прищелкнул пальцами. К нему подскочил один из его слуг, держа в руках хрустальную чашу с большой зеленой жабой. Маг приподнял жабу и выдавил из нее фосфоресцирующую жидкость с резким мятным запахом. Отпив из чаши, маг продолжал: «Комната, в которой почивает юноша, должна быть убрана диким терном и шиповником. Пусть он заплетет все окна и двери. Перед сном юноша должен натереться маслом, благословленным жрецом одного из тех богов, которому доводилось воскреснуть из мертвых. И если после этого вампир все-таки посмеет приблизиться, юноша должен повторять вслух молитву, которой я тайно обучу его.»
Все было сделано так, как сказал мудрец. В городских предместьях нарубили колючего кустарника и заплели им все окна и двери. Жадреда вымазали маслом с ног до головы. Он лежал, не смея заснуть два или три часа после захода солнца, но ближе к полуночи его сморила дрема, а когда он открыл глаза, то увидел, что чертовка снова сидит на постели и сосет его кровь. Тогда Жадред принялся выкрикивать слова молитвы.
Лилайя подняла голову.
«Ни железо, ни сталь, ни камень, ни кость, ни вода, ни огонь, — сказала она. — Ни колючий терновник, ни дурацкое масло. И уж тем более ни слова.» И прежде, чем Жадред успел хотя бы пошевельнуться, она острым, как кончик ножа когтем прочертила длинную вертикальную царапину у него на груди и набросилась на струйку крови с жадностью голодного волка.
Юноша закричал от ужаса и боли, и в его спальню тотчас сбежались стоявшие на страже слуги — с мечами и копьями. Но Лилайя только рассмеялась им в лицо. Сначала ее тело сделалось прозрачным, а затем развеялось легким облачком, которому, конечно же, не могли повредить ни мечи, ни копья.
Второй маг был одет в мрачный черный балахон и не имел при себе даже мальчика на побегушках. Его лицо закрывала искусно вырезанная деревянная маска, в темных прорезях которой горели два недобрых глаза.
Из-под маски доносилось непрестанное бормотание: маг возносил молитвы своим богам, ежеминутно напоминая им, что не забыл об их существовании. И когда он обратился к торговцу, его речь звучала столь же монотонно, как речитатив служки в каком-нибудь храме.
«Да склонится твой слух к речам недостойнейшего служителя всеблагих и всемогущих, — пробубнил он. — Исходя из скудных знаний моих, кои собрал за десятки лет неустанных трудов и опасных странствий, я посоветую вам сделать вот что:» По его словам, юноша должен будет поститься весь этот день и от рассвета до заката семь раз омыться в холодной воде. За час до наступления сумерек он должен явиться к месту успокоения своей жены, один или в сопровождении доверенных лиц, которым тоже следует выдержать пост и омовения. Войдя в склеп, они должны выждать, пока край солнца не коснется горизонта, тогда быстро вскрыть саркофаг. Возможно, они увидят там совершенно нетронутый тлением труп, возможно, она даже откроет глаза и встанет. Но прежде, чем она успеет что-либо сделать, ее муж должен отрубить ей голову, вырезать из груди ее сердце и бросить то и другое в огонь. После чего разделить на части остатки тела и сжечь на семи разных кострах.
«Но ведь она сказала, что ни сталь, ни огонь не могут причинить ей вреда, » — попробовал возразить Жадред.
«Слушайся голоса моих богов! — сурово прогудел из-под маски маг.
— Им лучше знать!»
Жадред был в большом сомнении, но проделал все в точности так, как велел этот старец в черном. Хотя семь ледяных купаний пришлись ему совсем не по вкусу.
На закате он и несколько слуг подошли к пышному склепу, в котором лежали останки его жены.
Едва солнце коснулось земли, они сорвали покров с саркофага и сняли тяжелую каменную крышку. Как и ожидалось, Лилайя лежала в гробу прекрасна и свежа, словно спящая принцесса. Люди переглянулись в нерешительности — ни у кого не хватало духу поднять на нее оружие первым.
Но тут умертвие открыло глаза, и Жадред не стал более мешкать.
Одним ударом меча он отсек ей голову, а затем исполнил все действия мерзкой процедуры, предписанной магом. Но когда расчлененное тело положили на семь костров и подожгли, в треске сучьев всем послышался торжествующий женский смех.
Разметав прогоревшие костры и развеяв пепел, люди отправились домой. И каждому из них, особенно Жадреду, постоянно мерещилось, что кто-то невидимый идет за ними след в след. Войдя в дом, они крепко заперли двери и окна. Все мужчины дома, вооружившись, собрались в большом зале, ожидая и страшась неизвестности. Черный маг, закрывшись маской, бормотал молитвы в углу.
Так прошло несколько часов. И уже под утро, за час или два до света, страшный удар обрушился на двери дома, сорвав их с петель. Пепел и зола семи костров вихрем ворвались в зал, запорошив людям глаза. А вслед за вихрем в зал вошла смеющаяся Лилайя. На ее прекрасном теле не осталось ни царапины, она по-прежнему была жива и невредима.
«Ни железо, ни сталь, ни камень, ни кость, ни терновник, ни масло, ни слова, ни костры, ни ритуалы, ни тем более бормотание старого глупого мага не могут разлучить меня с тобою, мой любимый! — прокричала она. — Я так люблю тебя, что осушу до дна! Не сегодня, нет, я подожду, когда ты будешь один. Завтра я приду за тобой. И если с тобой по-прежнему будет охрана, я убью их всех одним мановением руки. Защищайся, бормочи молитвы, но помни: ничто не спасет тебя от меня. Я выпью твою кровь, я высосу мякоть из твоих костей. Дождись завтрашней ночи, господин мой. А пока я возьму себе на память вот это!»
В один прыжок она оказалась рядом с Жадредом, схватила его левую руку, откусила большой палец и исчезла, растворившись в воздухе.
«Благие боги, спасите меня, ибо я проклят!» — вскричал несчастный юноша. Выхватив меч, он хотел пронзить себе сердце, но слуги успели удержать его от этого силой.
Разумеется, второй маг был немедленно изгнан из разоренного дома. А на рассвете явился третий маг.
Он был одет в обычный наряд и поношенный, видавший виды плащ. Длинную седую бороду не украшали амулеты, а крепкий ясеневый посох походил скорее на дорожную палку, чем на магический жезл.
Взглянув на бледного Жадреда, он промолвил успокаивающим тоном:
«Никогда не надо отчаиваться, молодой человек.» Затем он попросил вина и уселся с отцом и сыном за большим столом у камина, обсуждая предмет их волнений так же спокойно, как если бы речь шла о цене на зерно.
Расспросив их обо всем до мельчайших подробностей, маг проговорил:
«Очень жаль, что ваш дом — не единственный в городе, пораженный этой чумой, и жаль, что об остальных восьми так ничего и не известно. Об этом следует позаботиться во вторую очередь. Что же касается твоей бывшей жены, Жадред, то о ее племени известно немногое, но уж что есть.
Это правда, что род этих существ древен и темен. Они ненавидят и презирают людей, но вынуждены жить с ними бок о бок, ибо те дают им пищу. Видимо, когда-то их род был един с человеческим племенем, но в силу каких-то причин разделился. Думаю, это произошло во время сильного голода, когда людям, чтобы выжить, пришлось пожирать собственных собратьев. И те, кто выжил тогда, уже не могли отказаться от человечины.
Их начали преследовать, а они продолжали учиться выживать. И поскольку учеба длилась столетиями, они постигли это искусство в совершенстве. Мы называем их умертивиями, потому что, убитые, они каждый раз встают из могилы, но на самом деле название неверно, эти существа гораздо живее, чем мы с вами. Поэтому нет никакого смысла снова и снова убивать ту, что называла себя Лилайей. Ибо с каждой новой смертью ее искусство воскресать только совершенствуется.»
«Значит, я обречен, » — горестно сказал Жадред.
«Я так не думаю. Если ты наберешься храбрости попробовать еще раз и будешь достаточно проворен, тебе, быть может, удастся отнять у нее большую часть сил, так что она не сможет ничем повредить тебе в дальнейшем.»
«Как это?» — спросил Жадред и надежда блеснула у него в глазах.
«Слушай меня очень внимательно. На земле не существует ничего, что не отбрасывало бы тени. Не имеют теней, если захотят, лишь воистину бессмертные. Ибо что такое тень? Препятствие на пути прямого света. Не отбрасывает тени лишь то, чье тело или субстанция настолько прозрачны, что свет беспрепятственно проходит сквозь них.
«А Лилайя?»
«А Лилайя, судя, по всему, тень имела. Ибо это ты заметил бы сразу, можешь мне поверить. Нет, племя Лилайи, как и мы, имеет тени, но их тени сильно отличаются от наших. Человек состоит из обычной плоти, плоть же таких существ, как Лилайя, совсем иная, необычная. Тень человека — просто более темное пятно, тень вампира — его немаловажный орган. Ибо когда на их тела падает свет, он проходит сквозь плоть, отдавая тени немалую часть их сил. Именно поэтому они так не любят больших источников света и не выносят солнца. Попади они в его лучи, две трети их сил ушло бы в тень.»
«И что же?» — нетерпеливо спросил Жадред.
«А вот что. Нынче вечером не ложись в постель вовсе. Просто сиди в своей спальне и жди. Позволь ей подойти к тебе вплотную. Но в спальне должна находиться яркая лампа, а у тебя под рукой — припрятан кинжал.
Умоляй ее, сули ей сокровища, упади перед ней на колени — ибо эти существа тщеславны и властны, они любят видеть людей униженными и молящими о пощаде. Но встань так, чтобы она развернулась против света, чтобы ее тень легла у нее за спиной. А затем режь эту тень своим кинжалом у самых ее пяток. Отрезав, хватай эту тень, поскольку она вполне материальна, и прячь в какой-нибудь сосуд или мешок, который можно накрепко запечатать или завязать. Но учти: и то, и другое не должно пропускать ни воздуха, ни света. Лилайя бросится к тебе, будет умолять и сулить все земные сокровища — не вздумай поддаться на эти уговоры! Ибо она пустит в ход все свои чары, теперь, впрочем, неопасные, поскольку лишится своей силы.»
«И тогда я смогу убить ее?» — спросил Жадред, сверкнув глазами.
«Такую тварь, как она, убить не так-то просто, — ответил маг. — Но ты увидишь, что она во многом станет подобна обычной смертной женщине. Ты сможешь по своему желанию запереть ее под стражу или отослать в иные земли и таким образом избавиться от ее происков.»
Солнце свершило свой круг по небу и неспешно закатилось за край мира. На землю спустилась ночь, и Жадред заступил на свою бессонную стражу в собственной спальне. Подле его кровати горела яркая лампа, а под подушками был спрятан острый кинжал.
Последние краски заката отгорели в распахнутых окнах, их сменила черная тьма, словно весь дом погрузился в недра могилы. Жадред в беспокойстве мерил шагами маленькую комнату. Наконец рядом с окном, над самым полом, сгустилось облачко лунного света. Оно превратилось в высокий дымный столб, а из столба вышла Лилайя.
«Любимая, — тотчас сказал Жадред. — Я знаю, что ты явилась убить меня. Ты ведь поклялась в этом.»
«Вот именно, » — заявила ведьма и подняла руку с острыми, как ножи, ногтями.
«Об одном прошу я тебя, дай мне несколько мгновений, и я объясню тебе кое-что.»
«Твоя кровь и раздробленные кости послужат лучшим объяснением всему, » — ответила Лилайя, но не двинулась с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19