Мы сами очень старались прийти к соглашению с Германией по вопросу о вооружениях, но никогда, как я уверял его, мы не предприняли бы ни одного шага, который мог бы заставить нас пожертвовать нашей дружбой с Россией или Францией. Мы надеялись поэтому, что и русское правительство в своих переговорах с Германией будет точно так же стоять на страже наших интересов.
Ввиду чисто исторического интереса я вкратце опишу ход затянувшихся переговоров между русским и германским правительствами. Они требовали постоянного вмешательства с моей стороны, ибо, если прежнее правительство не спохватилось во-время, что есть пункт, дальше которого оно не имеет права пойти, следующее правительство чуть-чуть не привело к серьезному разрыву между державами Согласия.
В начале декабря 1910 года Сазонов вручил германскому послу проект соглашения, содержавший результаты потсдамских переговоров. В первом пункте Россия обязуется не противиться постройке Багдадской жел. дор., не противодействовать каким бы то ни было образом участию иностранного капитала в этом предприятии под условием, что от нее не потребуют экономических или денежных жертв. Во втором она обязуется соединить Багдадскую жел. дор. с будущей Северно-Персидской жел.-дор. сетью. В третьем Германия обязуется не строить сама и не поддерживать материально или дипломатически постройку каких бы то ни было железных дорог в зоне, расположенной между Багдадской линией и русско-персидской границей к северу от Ханикина. В четвертом Германия объявляет, что она не преследует в Персии политических целей, что ее интересы там носят только коммерческий характер; что она признает специальные политические, стратегические и экономические интересы России в Северной Персии и не будет стараться получить территориальные уступки к северу от линии, идущей от Казри-Хирик через Испагань, Иезд и Хах к афганской границе на широте Газрика.
Обязательство, принятое Россией в первом пункте, касалось, по заявлению Сазонова, только участка линии Конья - Багдад и давало русскому правительству в отношении участка залива свободу сотрудничества с Великобританией в будущем, как это было и ранее. В начале января газета "Evening Times" опубликовала текст проекта соглашения, и чтоб доказать, что эта версия не точна, оба правительства согласились издать полный текст. Теперь переговоры вращались главным образом вокруг вопроса о соединении обеих железнодорожных сетей, так как Германия старалась обязать Россию начать постройку соединительной линии, как только ветка от Садидже дойдет до Ханикина. Этот вопрос осложнялся тем фактом, что русское общественное мнение противилось трате денег на железную дорогу, которая откроет персидские рынки для германской торговли до того, как постройка линии Энзели - Тегеран окажет такую же услугу русскому капиталу. Чтобы преодолеть это затруднение, Сазонов предложил, чтобы британские и французские финансисты субсидировали постройку обеих линий: Энзели - Тегеран и Ханикин - Тегеран; но, за отсутствием гарантий со стороны русского правительства, это предложение не было принято. Единственная другая возможность - разрешить немцам построить линию на свой счет - была отклонена нами из тех соображений, что контроль над линией перейдет тогда в руки Германии, чем она может воспользоваться для перевозки войск. 21 февраля Сазонов вручил германскому послу пересмотренный проект, по которому Россия обязывалась получить концессию на постройку соединительной линии, как только будет закончена ветка Садидже - Ханикин, а текст первого пункта первоначального проекта был изменен в том отношении, что обязательство России - не противиться постройке Багдадской жел. дор. относилось только к участку Конья - Багдад. Россия также выставила условия, что в случае уступки ею своих прав на соединительную линию какой-либо третьей стороне, все другие обязательства соглашения должны остаться в силе.
Переговоры были прерваны, вследствие серьезной болезни, выбившей из строя Сазонова более чем на девять месяцев, но были закончены управляющим министерством иностранных дел г-ном Нератовым, который в июле передал еще более измененный проект.
Ход переговоров был теперь несколько ускорен, так как оба правительства были заинтересованы в скорейшем их окончании. Германия, с одной стороны, только что начала переговоры весьма деликатного характера с Францией относительно Марокко и считала момент подходящим для опубликования документа, который докажет, как она надеялась, существование близких отношений между нею и союзницей Франции. С другой стороны, России, ввиду внутренних беспорядков в Персии, было необходимо получить заявление о незаинтересованности Германии в этой стране, чтобы не быть связанной в случае, если бы положение в Персии потребовало ее вмешательства. Германия отказывалась принять понятие о Багдадской жел. дор. в том сокращенном смысле, который ей придала Россия, или требовала взамен отмены третьего пункта первоначального проекта соглашения, по которому она обязывалась не строить никаких железных дорог в зоне севернее Ханикина. Германский посол дал, однако, категорическое устное заверение от имени императора Вильгельма, что Германия в этой зоне будет строить только такие дороги, которые ей разрешит концессия Багдадской жел. дор. Далее она требовала для себя концессию на линию Ханикин - Тегеран, если Россия или общество финансистов, которому она уступит свои права, не начнет ее постройки в течение двух лет по окончании ветки Садидже - Ханикин. Все ее требования, в конце концов, были удовлетворены, и окончательное подписание соглашения было дипломатической победой Германии. Первоначальная ошибка, совершенная Сазоновым тем, что он в переговорах с Кидерлен-Вехтером дал словесные обещания, полного смысла которых он в то время не мог охватить, никогда не была исправлена. Он заставил Россию, без предварительного совещания с Великобританией и Францией, отказаться от противодействия плану проведения Багдадской жел. дор., и, хотя он в дальнейшем старался ограничить свое обязательство участком Конья - Багдад, ясно было с самого начала, что Германия будет настаивать на точной букве соглашения.
Как бы то ни было, но если ускорение хода переговоров было вызвано желанием России быть спокойной в отношении Германии в случае необходимости ее активного вмешательства в Персии, то на самом деле подписание русско-германского соглашения вскоре повлекло за собой ухудшение отношений с Великобританией. Это ухудшение было первоначально вызвано тем, что персидское правительство, несмотря на повторные протесты России, приняло к себе на службу г. Шустера и других американских советников. Одним из первых действий г. Шустера было поручить майору Стоксу (бывшему одно время британским военным атташе в Тегеране) задачу организации таможенной жандармерии. Назначение британского офицера во главе жандармерии, область действия которой простиралась на всю Персию, включая русскую сферу на севере, было принято русским правительством, как нарушение англо-русского соглашения; и только после строгого представления в Тегеране, в результате которого назначение было отменено, нам удалось уверить русское правительство в наших дружественных намерениях.
Но только что удалось удачно ликвидировать этот инцидент, как невнимание г. Шустера к особому положению России в Персии вызвало еще более серьезный конфликт. Считая себя совершенно свободным в вопросах налогов и жел.-дор. концессий, он нанес России серьезное оскорбление тем, что назначил финансовым агентом в Тавризе англичанина (г. Лекофра). В ноябре он завершил свои действия, захватив имение, принадлежащее Шоаде-Солтане, заложенное в русском банке, и заменив там охрану из персидских казаков таможенными жандармами. Российское правительство немедленно пред'явило ультиматум с требованием извинения и отозвания персидских казаков в течение 24-х часов; когда персидское правительство отказало в этом требовании, был отдан приказ отправить в Казвин достаточно сильные подкрепления, чтобы ранее посланная часть могла занять Тегеран.
Напрасно я старался указать тогдашнему министру иностранных дел на те серьезные последствия, которые могло иметь занятие Тегерана для сохранения англо-русского согласия. Уверив меня, что Россия не имеет намерения нарушить принцип целости Персии, он не только отказался отменить отданный приказ, но заявил, что если персидское правительство не удовлетворит требования ультиматума, раньше чем русские войска вступят на персидскую территорию, им будут представлены новые требования. В переговорах с г. Коковцевым, который только что сделался после г. Столыпина председателем совета министров, я добился большего успеха; и, после безуспешных разговоров с Нератовым, я был приятно изумлен, получив от него безусловное заверение, что, как только будут удовлетворены два первоначальных русских требования, русские войска будут отозваны. Коковцев, однако, не согласовался с мнением своих коллег по правительству. Русские войска тем временем высадились в Энзели, был послан по телеграфу второй ультиматум, требующий оплаты стоимости расходов на военную экспедицию, отставки г. Шустера и г. Лекофра и обещания, что персидское правительство в будущем не будет принимать к себе на службу иностранцев без предварительного согласия русского и британского правительств.
Отправка второго ультиматума непосредственно вслед за категорическими заверениями председателя совета министров, естественно, вызвала протест британского правительства, и в моих переговорах с Нератовым я еще раз постарался отговорить его от занятия Тегерана, которое, как я ему указал, будет рассматриваться в Англии, как удар, нанесенный независимости Персии, а, следовательно, и нашему соглашению с Россией. Нератов, однако, в этом пункте упрямился и в то же время отказался дать согласие на то, чтобы было сделано заявление палате общин о том, что оба правительства согласились ни при каких обстоятельствах не признавать экс-шаха Мухамед-Али, который недавно вернулся в Персию. Только в середине декабря, когда Сазонов вновь взял на себя управление министерством иностранных дел, натянутость между обоими правительствами сгладилась, и русские требования в результате дальнейших переговоров были смягчены. Они были приняты персидским правительством в конце года, хотя благодаря вспыхнувшим в Северной Персии серьезным беспорядкам обещанный вывод русских войск из Казвина был отложен.
Я рассказал предыдущие инциденты, чтобы показать, как трудно было обоим правительствам действовать в согласии, принимая во внимание диаметрально противоположные точки зрения каждой из стран. В России отправка войска в Казвин и предполагаемое занятие Тегерана считались необходимой мерой для защиты оскорбленной чести. В Англии, напротив, эти действия осуждались, как ничем не оправдываемые стремления покорить слабую страну и как нарушение ее целости и независимости. Расхождение во взглядах было так значительно, что, если бы персидское правительство не уступило раньше, чем был отдан приказ двинуться на Тегеран, целость англо-русского согласия подверглась бы большому испытанию. К счастью, как сэр Эдуард Грей, так и г. Сазонов, были оба государственными деятелями, обладавшими тактом, терпением и выдержкой, необходимыми для ведения таких переговоров; и хотя теперь принято уменьшать заслуги старой дипломатии, я сомневаюсь, смогла ли бы хваленая новая дипломатия с таким же успехом спасать англо-русское согласие от крушения, которым ему угрожали не один раз.
Мои личные усилия, конечно, были направлены к возможному примирению противоречивых взглядов и интересов обоих правительств. Но этой моей задаче мешало отсутствие какой-либо солидарности или коллективной ответственности среди членов русского кабинета. Категорические заверения, данные мне председателем совета министров относительно отозвания русских войск, были, как уже указано, не подтверждены его коллегами. Причина такого необычного образа действий сделалась для меня ясна только несколько месяцев спустя, когда парламенту должна была быть представлена синяя книга о Персии. Передавая Сазонову, согласно дипломатическому обычаю, корректуру копий моих депеш, я постарался смягчить рапорты о моих разговорах с Коковцевым, чтобы не вызвать впечатления, что последний нарушил свое обещание. Сазонов, который был вполне осведомлен об этих разговорах, сразу стал упрекать меня за обращение к председателю совета министров по вопросу, касающемуся только министерства иностранных дел.
Ввиду того, что ответственность перед императором за направление русской иностранной политики несет министр или, в его отсутствии, управляющий министерством иностранных дел, Сазонов протестовал против опубликования в синей книге разговоров с другим министром о делах, к которым этот министр не имел никакого отношения. Я сделал ошибку, - заявил он, обратившись по персидскому вопросу к председателю совета, а последний превысил свою власть, дав мне обещание, которое он не имел права давать. Я заметил на это, что русский посланник в Лондоне часто обращается по иностранным делам к первому министру, и что, когда дело шло о вопросе, который мог сильно отразиться на отношениях наших двух стран, было вполне естественно, что я обратился к председателю совета, тем более, что управляющий министерством иностранных дел, не будучи членом кабинета, не мог говорить так авторитетно, как глава правительства. Хотя Сазонов никогда не протестовал против такого образа действий, когда во главе правительства стоял зять Столыпина, он ответил однако, что Россия - не парламентская страна, подобно Великобритании, и что председатель совета министров не имеет права контроля над иностранной политикой России.
Среди других вопросов, с которыми мне пришлось иметь дело в этом же году, наиболее важным был вопрос о требовании Россией права расширить влияние своей морской юрисдикции с трех до двенадцати миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54