За
царя, за право влиять на него, вкладывать в него свои мысли, делать
орудием в осуществлении своих желаний, соперничало великое множество
народа. Плотно окруженный светской и свитской челядью, многообразной
родней, иностранными агентами, "Божьими людьми", ловкими авантюриста-
ми, он был раздираем на части, он постоянно стоял перед необходимостью
выбрать чью-то сторону и по возможности предсказать, как это будет
оценено противоположной стороной. Но вся эта борьба "за него", как
свидетельствует "Дневник", происходила "вне его", была элементом жизни
внешней. Это поразительно, если похвала в "Дневнике" редкость, то бра-
ни, порицания, осуждения, резкости совсем нет! Жена честила неугодных
"скотами" и "мерзавцами", судила о людях резко и безапелляционно. Он
же, зная, что его слово казнит и милует, возвышает и низвергает, был
сдержан даже в личном "Дневнике". Сдержан или неподвижен? Иногда ка-
жется, что привычка к перемещению в пространстве, эти обязательные
ежедневные прогулки, заменяли внутреннее движение, внутренне он совер-
шенно неподвижен. Человек-символ обречен на эту трагическую неподвиж-
ность.
Идет война, война складывается неудачно, но в ее сюжетосложении он
никак не участвует; да, его куда-то тянут, толкают, пугают, сулят, на-
дувают, он участвует в принятии ответственных решений, но в нем нет не
только азарта игрока, но и азарта болельщика. Он как король на шахмат-
ном поле, фигура главнейшая, но с очень короткой сферой активных дейс-
твий, все обширное поле, простреливаемое из конца в конец любым "офи-
цером", для него лишь пространство для созерцания борьбы за его жизнь
и благополучие.
С Дальневосточного театра приходят трагические вести, царь начинает
догадываться, что ему, быть может, не говорят всей правды. Но мыслей о
том, почему положение складывается ЇH¦?''-Hрс
x bслей о том, что сле-
дует предпринять для изменения ситуации, на страницах "Дневника" не
появляется. Мысли обо всем этом существуют как бы вне его, ему их при-
носят, он выбирает...
Дневник императора. 1-го октября. Покров Пресвятой Богородицы. По-
года была серая и прохладная. В 11 час. поехали к обедне. Завтракал
Андрей (деж.). Принял Мирского, гулял и в 6 час. принял Коковцева. Чи-
тал много. Обедал в спальне.
Наступление наших войск к Лаояну было остановлено японцами; наша
армия несколько отошла назад. Потери у нас по-видимому большие.
Русские войска терпели, пока еще только на суше, одно поражение за
другим в строгом соответствии с оборонительно-отступательной стратеги-
ей командующего Куропаткина.
В многодневном сражении под Лаояном стойко дравшиеся русские войска
уже добыли победу, но командовавший из фанзы полководец не мог и
представить и вообразить такого чуда, а потому и не помышлял о том,
чтобы пожать ее плоды. Японская пехота под Лаояном была вдрызг истре-
пана, конницы, умеющей отступление противника превратить в бегство,
японцы не имели, резервы для решительного склонения чаши весов в нашу
пользу у Куропаткина были, и все-таки приказ был отдан на отступление.
"Инициатива есть важнейшая добродетель полководца". "Сосредоточен-
ность сил - лучший залог победы". Все азы военного искусства, запи-
санные в уставы и наставления, забы-
ты, как забыто и предупреждение Скобелева о том, что Куропаткин, слу-
живший со Скобелевым и высоко им ценимый как штабист, не годится "на
первые роли", как человек, не обладающий волей, твердостью и реши-
мостью, необходимыми для осуществления задуманных операций.
Не почерпнув решительности и твердости в опыте генерала Скобелева,
Куропаткин вполне мог бы призанять недостающих боевому генералу ка-
честв у более чем твердой Александры Федоровны, обнаружившей в полной
мере, правда на германской войне, способность управлять и войсками, и
министрами, и верховным главнокомандующим.
А неожиданную твердость и решительность на японской войне обнаружи-
ла не Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, а ее соплеменница Каролина
Мария Юзефа.
Дед, едва отбив атаку командира полка и его наглого помощника, был
вынужден открыть "второй фронт", и против кого?..
Ст. Борзя. Октябрь. 1-е ч. 1904 г. Дорогая деточка Кароля! После
моего последнего письма к тебе я получил от тебя уже три пись-
ма, а сегодня получил и открытку. Вижу, моя дорогая, как ты страдаешь
и терзаешься, какое тяжелое душевное состояние переживаешь.
Если бы ты знала, как горько и больно это знать! Но что же делать,
милая? У тебя явилась мысль ехать сюда, и ты спра-
шиваешь меня, можно ли это сделать. Ты с нетерпением ждешь моего отве-
та и просишь ответить не умом, а сердцем. Но я, милая Кароля, не могу
ответить только сердцем, я должен поэтому дать тебе два ответа.
Я думаю, тебе не нужны мои уверения в том, что был бы несказанно
рад видеть тебя, обнять, расцеловать. Конечно твой приезд сюда дал бы
мне много счастья и хороших минут. Я не хочу даже справляться о зако-
нах, не хочу принимать во внимание то, как к этому отнесется мое на-
чальство. Это для меня безразлично, и лично я не испугаюсь никаких для
себя неприятностей. Но меня тревожит мысль о том, с чем для тебя, моя
дорогая, сопряжена будет эта поездка. Мне страшно подумать, что ты
должна будешь одна ехать такую даль и подвергаться в дороге всяким
случайностям; страшно подумать, что, приехав сюда, ты должна будешь
жить в дурной и неудобной квартире во время здешних ужасных ветров и
морозов. Но главное, конечно, это неизвестность нашего положения. Ведь
мы все время держимся наготове к выступлению. Что же будет, если через
несколько дней после твоего приезда полк будет выступать в поход, а ты
должна будешь опять одна совершить обратное путешествие? Ведь об этом
подумать ужасно. Или еще хуже - ты приедешь сюда и узнаешь, что
два-три дня тому назад наш полк ушел. Как ты будешь чувствовать себя,
дорогая, и что мне придется передумать и перечувствовать за твою судь-
бу?! Даже если бы ты и застала нас и могла бы здесь устроиться на вре-
мя стояния нашего полка, то и тогда 15 дней в каждом месяце я должен
буду оставлять тебя тут одну в то время как сам буду в командировках.
А у меня эти командировки ежемесячные. Мне противна мысль, что ты во-
лей-неволей должна будешь оставаться в обществе наших офицеров, кото-
рые ничего не могут дать ни уму, ни сердцу. Сколько всяких других слу-
чайностей здесь в глуши может быть? Ну, не дай Бог, ты заболеешь? Ведь
я всю жизнь буду мучиться сознанием того, что это моя вина. А здесь
даже лечиться не всегда есть чем. Наконец я знаю, что твои родители не
согласятся на эту поездку сюда, и значит мы оба должны будем совершен-
но испортить и с ними отношения. Все это, Кароля, так серьезно и так
грустно, что я умом не могу согласиться на твою поездку. Ты знаешь,
дорогая, что когда было легко сделать подобную вещь (напр. приехать в
Ольховатку), я сам просил тебя не раз к себе. Но теперь ехать за тыся-
чи верст быть может затем, чтобы даже не увидеться, нет смысла.
Я понимаю, как тебе тяжело и мучительно оставаться дома. Но я
все-таки более спокоен за тебя теперь, чем когда ты будешь здесь. Я
знаю, что там ты окружена людьми, которые хотя и не понимают тебя, но
которые тебя любят и всегда в состоянии о тебе позаботиться. А тут ты
ошибаешься в своем предположении успокоить себя и улучшить свое наст-
роение. Вряд ли тебе доставит удовольствие видеть меня в моем ужасном
состоянии от безделья. А ведь с твоим приездом не изменится самое
главное в моем отвратительном положении, это отсутствие дела, что меня
убивает и повергает в самое гадкое расположение духа. Я и тебя только
измучаю своим настроением, когда пройдут первые порывы радости и
счастья. Подумай, дорогая, милая Кароля, обо всем этом и поступай, как
хочешь.
Если бы ты была уже моей женой, я прямо сказал бы тебе "не езди":
теперь же ты пока вполне свободна, и я не хочу и не могу стеснять те-
бя.
Я сказал все, что думаю и чувствую, постарайся, голубка, понять ме-
ня и не обижайся на меня. Кстати, мой совет: поменьше слушать Марию
Егоровну и посерьезнее критиковать ее глупые речи. Когда тебе не гро-
зила никакая опасность, и ты, и я обходились без советов Мар. Егор.,
теперь же, когда твой рассудок и даже чувство позволяют тебе рисковать
собой, тебя "укрепляет в твоих намерениях" Мария Егоровна! Я, конечно,
не могу сказать ей за это "спасибо".
Ну, теперь поговорим о другом. Ты, конечно, читала уже приказ Куро-
паткина о скором наступлении наших. Отступление кончилось, и теперь
наша очередь идти вперед. Это очень радостное событие. Мы думаем все,
что на нашем полку это может отразиться двояко: или и нас потребуют
туда, когда начнется наступление, или же скоро после перехода русских
войск в наступление наш полк расформируют совсем, разумеется, если на
нашей стороне будет успех. И то, и другое приятно, конечно, последнее
более желательно. Я от души рад твоим успешным занятиям грамотой с Ду-
няшей и сердечно поздравляю и учительницу и ученицу.
Завтра я еду в командировку - вероятно до Читы, а по возвращении
оттуда, дней через 5, поеду снова по всей линии Забайкальской дороги.
Жизнь у нас становится все дороже и дороже, все больше замечается
недостаток в самых необходимых вещах. Даже табаку достать очень труд-
но. Поэтому я обращаюсь к тебе с просьбой, помня твое разрешение в
случае нужды обратиться к тебе. Закажи в Москве набить тысячи три па-
пирос и пришли мне, конечно, если это тебя не затруднит. Табак возьми
Асмолова (средний, или лучше выше-средний сорт), не дороже 4-х рублей
и не дешевле 2 р. 60 коп. за фунт. Гильзы NN 42 или 43, с длинным
мундштуком и длинной куркой. Если можно будет тебе это уладить, то
сделай - я буду очень тебе благодарен. Пришли почтой.
Недавно получил письмо от Алекс. Мих. Пишет о новостях в земстве;
много интересного, но мало приятного. Ей я еще не отвечал, на днях от-
вечу.
Вероятно дня через 3-4 напишу тебе еще, а сейчас ложусь спать, так
как уже 1 ч. ночи, а вставать к поезду нужно в 5 ч. утра.
Я вполне здоров и благополучен. Страдаю, как и прочие, от безделья.
До свидания, мой милый ангел! Крепко и без конца целую тебя, обни-
маю
и жму твою руку! Горячо тебя любящий твой Коля. Будь здорова, дорогая,
верь, надейся и терпи! Странная война, странный полководец Куропат-
кин, объявляющий на весь
божий свет о готовящемся наступлении, странен и полковой врач, уже
полгода варящийся в армейском котле, а все еще предполагающий, что в
войне есть правила, вроде как во французской борьбе, сначала один на-
падает, потом другой, по очереди. "Теперь наша очередь идти вперед..."
Раз из этого не делается тайны, стало быть, это тоже "по правилам".
Откуда было знать деду, попавшему в казачий полк, что конница, в
которой у русских было над японцами полнейшее превосходство, оказалась
в русско-японской войне несостоятельной.
Холмистая, пересеченная местность, изобилующая сопками, ущельями,
теснинами, разливающимися после дождей реками, - сама территория южной
Манчжурии, где развернулись главные события, была скверным театром для
выступления конницы, зависящей более других родов оружия от характера
местности.
А всем казалось, что русская конница, стяжавшая славу на европейс-
ком театре, просто уничтожит японскую кавалерию - и малочисленную, и
слабую, и плохо обученную. Ничего подобного не случилось. Многочислен-
ные русские эскадроны и сотни не оказали ощутимого влияния на исход
кампании. Все это надо сказать хотя бы для того, чтобы судьба 3-го
Верхнеудинского казачьего полка не казалась исключительной. Сначала
охрана дороги, потом борьба с хунхузами, полупартизанскими, полураз-
бойничьими шайками пособников японцев в Манчжурии.
Наша кавалерия по большей части так и употреблялась, для охраны
коммуникаций и разведки. Для кавалерии это, конечно, второстепенные
задачи.
С одной стороны, японцы всячески уклонялись от конных сражений,
предпочитая пускать в дело винтовки, а не прибегать к холодному ору-
жию, нравственное значение которого в бою огромно. Японцы охотно спе-
шивались и по сути были "ездящей пехотой", а не кавалерией в европейс-
ком смысле. Зато все бойцы были поголовно грамотны и выказывали при
исполнении команд поразительную сноровистость. А вот наши сибирские
казаки при храбрости своей оказались малоспособны к самостоятельным
решительным действиям. Регулярная конница была представлена на русс-
ко-японской войне только тремя драгунскими полками, это восемнадцать
эскадронов, а двести семь сотен - это было казачье войско.
"Пехоте, обладающей выдержкой, нечего опасаться казаков", - писали
накануне войны в японских армейских наставлениях. И Куропаткин в своих
обращениях к войскам в ходе боевых действий подтвердил справедливость
японской оценки казаков: "Хоть наши разведывательные отряды достигают
силы в одну или даже несколько сотен, их зачастую останавливает деся-
ток японских пехотинцев. В таких случаях необходимо спешиваться и
прогнать противника огнем. Будь у казаков более воинственного духа,
они атаковали бы противника в шашки". Был у казаков воинственный дух,
был он даже в полковом враче казачьего войска, не хватало русскому
солдату, поголовно неграмотному, физически сильному и неутомимому в
походе, осмысленной дисциплины, разумной храбрости и толковых команди-
ров.
Вот в штыковом бою наши были молодцами. Японцы, несмотря на их не-
сомненное презрение к смерти, частенько при одной угрозе штыкового
удара отступали. По свидетельству очевидцев, почти все трупы 1.300
японцев на Путиловской сопке под Шахе, после ночной атаки 4 октября,
носили следы ранений, нанесенных холодным оружием, преимущественно
штыком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21