– Что же я могу поделать против того, что говорят, тетя Ненни?
– Ты полагаешь, – продолжала жена епископа, – что это большая честь для тебя, если твое имя будут всюду упоминать рядом с его именем?
– Разве он не джентльмен? – спросила Сильвия.
– Это-то так, дорогая моя. Но ты не должна забывать, что живешь в свете и, стало быть, должна считаться с требованиями света.
– Но неужели, тетя Ненни, Франк Ширли должен быть исключен из общества из-за того, что отца его постигло несчастье?
– Не исключен из общества, Сильвия. Но… это не так просто. Дело в том, что девушка на виду, как ты…
– Тетя Ненни, – прервала ее Сильвия, – я спросила отца, маму, и они согласились принимать его. Не так ли, мама?
– Да, конечно, Сильвия, – смущенно ответила «мисс Маргарет», – но я не думала…
– Он мог приехать сюда раз, другой, – вставила тетя Ненни, – но в клуб…
– Просто, Сильвия, ты хочешь создать себе репутацию оригинальной особы, – дрожащим голосом заметила миссис Тьюис.
И мать добавила:
– Нет, нет, не надо обращать на себя лишнего внимания…
Так обстояло дело. Одно дуновение общественного мнения могло развеять, как пыль, благородные чувства. А сколько прекрасных слов еще недавно говорилось тут по поводу несчастий семьи Ширли! И Сильвия тотчас решила, что кому-нибудь она должна открыться наконец! Она поехала завтракать к тете Ненни и, как только встали из-за стола, пошла в кабинет епископа. Стены комнаты уставлены были книжными шкафами и полками с тесными рядами старинных богословских книг и сборников проповедей в выцветших зеленоватых обложках.
– Дядя Базиль, – начала она, – я должна поговорить с вами о чем-то очень-очень важном.
Епископ поднял голову и остановил на ней свои спокойные серьезные глаза.
– Мне сделали предложение, – продолжала она.
– В самом деле, Сильвия?
– Да, и я очень-очень влюблена…
– Кто это, дорогая моя?
– Франк Ширли.
Сильвия привыкла наблюдать людей и быстро читать их мысли. Она видела, что первым чувством, вспыхнувшим в душе дяди, был испуг.
– Франк Ширли!
– Да, дядя.
Она видела, что он старается овладеть собою. Милый! Но первым его чувством все же был испуг.
– Расскажи мне подробно, дитя мое, – сказал он.
– Я познакомилась с ним у Венэбль, – ответила она, – только недели две тому назад. Он необыкновенный человек, одинокий и несчастный, очень сдержанный и замкнутый. Он полюбил меня, крепко полюбил, но долго не говорил мне об этом и лишь недавно открылся.
Епископ молчал.
– Я люблю его, – добавила Сильвия.
– Ты уверена в этом?
– Так же, как уверена, что до этого никого еще не любила. Я и не думала никогда, что могу так любить.
Опять наступило молчание.
– Дядя Базиль, – продолжала Сильвия, – он хороший человек. И за это я полюбила его.
Епископ молчал.
– Вы сказали отцу и матери? – спросил он наконец.
– Нет еще.
– Надо тотчас же сказать им, Сильвия.
– Я знаю, что они будут против, и я хотела бы, чтобы вы познакомились с Франком и поговорили с ним. Дядя Базиль, я непременно выйду за него, и… и я прошу вас, помогите мне!
Епископ несколько мгновений обдумывал свой ответ.
– Конечно, дорогая, – сказал он, – с точки зрения света, это не блестящая партия, и я боюсь, что твоим родителям это покажется прямо несчастьем. Но я, ты знаешь, я хотел бы только, чтобы моя дорогая Сильвия была счастлива. Пока я не увижу Франка Ширли, я ничего определенного сказать не могу. Пришли его ко мне, девочка моя, я поговорю с ним и постараюсь дать вам наилучший совет.
Франк поехал к нему на следующий же день, а от него прямо к Сильвии.
– Какой славный старик, – сказал он… Он дал нам, кажется, хороший совет.
– Какой? – спросила Сильвия.
– Он говорит, что лучше обождать с женитьбой, что теперь я еще не в состоянии окружить вас тем достатком, к какому вы привыкли. И он совершенно прав.
Сильвия молчала.
– Сильвия! – вдруг воскликнул Франк. – Я не могу жениться на вас, будучи простым фермером.
– Кем же вы хотите быть, Франк?
– Я поступлю в университет.
– Но ведь университетский курс – это четыре года?
– Нет… я могу сдать экзамен за несколько семестров и поступить на предпоследний курс. Я посещал одно время военную академию, где учился мой отец и дед, но пришлось бросить ради плантаций и хозяйства. Теперь брат уже почти взрослый. Он любит дело и отлично ведет его. Он и без меня справится с ним.
– А дальше?
– Я посвящу себя праву. Теперь ваши не дадут согласия на брак. Но когда передо мною будет, скажем, карьера адвоката, они ничего против меня иметь не будут.
На следующее утро Сильвия поехала к епископу за благословением. Славный дядя Базиль дал ей благословение, присовокупив к нему кой-какие увещевания, в которых она нуждалась, по его мнению. Между прочим он сказал ей:
– Помни, дитя мое, нет в мире несчастнее серьезного человека, имеющего светскую избалованную жену.
Бедный дядя Базиль, с белоснежными волосами и тихим, одухотворенным, изборожденным скорбными морщинами лицом! В этих словах звучала затаенная печаль о его собственной жизни. Сильвия приникла головой к его груди и заплакала.
Несколько минут спустя, когда Сильвия успокоилась, он сказал:
– Сильвия, тетя видела Франка.
– Вы думаете, она догадалась, зачем он приезжал к вам?
– Она очень проницательна…
На обратном пути домой Сильвия решила, что теперь времени терять нельзя и, приехав в усадьбу, тотчас же приступила к выполнению своего плана. Тетю Варину она нашла в ее комнате – у нее болела голова. На туалетном столике стоял портрет давно оплакиваемого мистера Тьюиса. Сильвия взяла в руки портрет, сказала несколько сочувственных слов и без труда перевела разговор на любовь и брак.
Миссис Тьюис была самой младшей сестрой майора. За своего умершего супруга она вышла когда-то против согласия своих родных. Он был беден, позднее стал пить и, измучив свою жену, отравился хлоралом. Миссис Тьюис приехала жить к брату. И, несмотря на всю родственную заботу, хлеб, который она получала из милости, подчас казался ей очень горьким.
Ее злополучный роман окончился печально, но ее герой все же любил ее, и у нее был свой угол. Когда она говорила об этом, грудь ее трепетала и по щекам катились слезы. И когда она и на этот раз совершенно расчувствовалась, племянница ее прошептала:
– О тетя Варина, как я рада, что вы верите в любовь. Тетя Варина, я хочу доверить вам большой секрет.
И она рассказала ей, что тайно помолвлена с Франком Ширли. Миссис Тьюис слушала с широко раскрытыми от изумления глазами, тихо вскрикивая время от времени:
– Сильвия! Сильвия!
Она была потрясена до глубины души. И в этом настроении она не могла отказать Сильвии в сочувствии.
– Поддержите меня, – просила ее Сильвия. – Я пойду, буду говорить теперь с мамой.
17
Первое, что поражало людей в «мисс Маргарет», это ее совершенная беспомощность. Но она была добрейшим существом, обладавшим самым горячим материнским сердцем, какое только можно вообразить. Она кормила своих детей грудью чуть ли не до двух лет, кормила уже здоровенных, бегавших шалунов, которые бросали игры, чтобы пососать материнское молоко. Она укачивала их на своих руках, когда они были уже в школьном возрасте. Из-за порезанного детского пальчика она могла пролить столько слез, сколько иная мать не проливает на свежей могиле своего ребенка. Она хотела, чтобы дочери ее были счастливы, и дала им все, что только может дать богатство и культура. Она готова была согласиться и на то, чтобы одна из дочерей вышла за человека, отец которого «носил арестантский халат», лишь бы она была счастлива. Она на все могла согласиться, пока она была одна со своей дочерью и никто не требовал от нее других решений. Она держала Сильвию в своих объятиях и плакала от жалости к Франку Ширли, потрясенная рассказом Сильвии о его одиночестве, его доброте, и вдруг встрепенулась, пораженная, словно громом небесным, внезапной мыслью: А что скажут люди? Что скажет тетя Ненни?!
Сильвия предвидела и эту сцену, и все отклонения чувств ее матери-ребенка в одну или другую сторону. Она помнила много трогательных, нежных сцен, после которых мать склонял на свою сторону тот, кто умел затронуть какую-нибудь слабую ее струнку. Она крепко обнимала мать, смешивала свои слезы с ее слезами и просила обещать ей, что она никогда не будет мешать ее счастью. Это была слезная тропа – тропа первой любви Сильвии!
С отцом она иначе повела разговор. Она пошла к нему в контору и заговорила с ним не о любви и не о романах, а о характере Франка Ширли. Она знала, что майор возмущался распущенностью, необузданностью многих молодых людей их круга. Она заговорила о Франке Ширли как о человеке исключительного характера, как о человеке, умеющем владеть собой.
Майор изумил ее совершенно нежданным отношением к ее словам, он крепко сжал руками поручни кресла, побледнел, как полотно, и, не выслушав ее до конца, спросил:
– Сильвия, тебе говорил кто-нибудь, отчего дядя Лоренс покончил с собой?
– Нет, – ответила она.
– Он сделал предложение девушке, которая любила его. Но родители ее не давали согласия на брак. Почему, не знаю. Знаю лишь, что он разбил жизнь этой девушки, и это произвело на меня ужасное впечатление. И я поклялся тогда, что никогда не буду вмешиваться в сердечные дела моих детей и противоречить их выбору.
Сильвия была потрясена до глубины души не только его словами, но и его волнением, которое он всеми силами подавлял в себе.
– Папа, но неужели ты находишь, что это так ужасно? – спросила она.
Он долго молчал, прежде чем ответил.
– Это совершенно не то, о чем я мечтал, – сказал он. – И это совершенно изменит твою жизнь. Я боюсь, ты даже не представляешь себе, какая это значительная может быть перемена.
– Но я люблю его, папа!
– Если ты действительно любишь, тогда я тебе препятствовать не стану, дорогая. Если бы я мог только быть уверен в этом! Обещай мне, что ты будешь ждать еще, пока не убедишься вполне, что тут никакой ошибки нет.
– Обещаю тебе, папа!
Они поговорили еще немного, и Сильвия ушла к себе. Часа через полтора в комнату ее вбежала растерянная повариха, тетушка Сара.
– Мисс Сильвия, что-то случилось с вашим папой!
– Что, что? – воскликнула Сильвия, вскочив с места.
– Он сидит на пне в саду и плачет так, что сердце разрывается.
Сильвия побежала в сад, бросилась на колени перед отцом и обняла его с криком: «Папа! Папа!»
Он все еще плакал. Она никогда не видела его таким, никогда в жизни не видела его плачущим и была потрясена.
– Папа, что случилось? В чем дело?
Она чувствовала, что он дрожит и старается овладеть собой.
– Ничего, Сильвия, это пройдет.
– Папа, – прошептала она, – неужели тебе так неприятен Франк Ширли?
– Нет, дорогая, не в этом дело. Но… но все это взволновало меня. Моя девочка уходит от меня. А я… я и не знал, что она уже такая большая. Я себя почувствовал вдруг таким старым.
Он смотрел на нее, стараясь улыбаться и стыдясь своих слез. Она вглядывалась в его дорогое лицо, и ей казалось, что оно вдруг постарело и покрылось густой сетью морщин. Она внезапно поняла, что он действительно очень стар. Он так много работал, часто сидел за счетами поздно ночью, когда она возвращалась с бала, и ей так стыдно бывало в эти минуты за свои развлечения, которые он оплачивал ценою бессонных ночей.
– О папа, папа, я должна бы выйти замуж за богатого человека!
– Дитя мое, – воскликнул он, – я не хочу слышать больше таких слов!
Бедный, бедный майор! Он говорил то, что думал. Это был самый наивный из всех членов семьи. Он был аристократ, а не деловой человек. Он всей душой ненавидел деньги, даже когда тратил их и тешился благами, приобретенными на деньги. Мощный поток нес его, как деревянную щепку, по опасным дорогам жизни.
«В нем ни капли фамильной гордости», – так говорила о нем его покойная мать, в свое время блестящая светская женщина, и она поручала его своей старшей дочери: «Присмотри за ним, Ненни! Он еще, пожалуй, наденет нечищенные сапоги».
И теперь отец и дочь, наговорившись, взглянули друг на друга, и оба одновременно воскликнули:
– А что скажет тетя Ненни?
Сильвия смеялась, но знала, что у нее не хватит отваги заговорить об этом с тетей Ненни, поэтому позвонила епископу и попросила его открыть тете тайну, которую она поверила ему накануне.
Часа через два энергичная тетя Ненни прикатила в своем автомобиле, и тотчас же состоялось торжественное совещание, на котором присутствовали кроме майора и его жены, миссис Чайльтон, миссис Тьюис, мистер Мандевиль Кассельмен, Сильвия и младшая сестра ее, Селеста, которая догадывалась, что произошло что-то необычайное, и настояла на том, чтобы ей позволили присутствовать на семейном совете.
– Ну, – начала тетя Ненни, – что это такое говорил мне Базиль?
Все молчали.
– Мандевиль, – спросила она, – вы слышали эту новость?
– Нет, – ответил дядя Мандевиль.
– Сильвия дала слово Франку Ширли.
– О, Господи! – простонал дядя Мандевиль.
– Сильвия! – воскликнула в ужасе Селеста.
– Это правда? – спросила тетя Ненни тоном, говорившим, что она считает лишним обсуждать это событие, пока о нем не будет заявлено формально и во всеуслышание.
– Да, это правда, – сказала Сильвия.
– Что вы на это скажете? – спросила тогда тетя Ненни и обвела взглядом майора, его жену, потом миссис Тьюис.
Никто ничего не сказал в ответ.
– Я не могу допустить, что вы были в здравом уме, – продолжала ораторша, – или… или это шутка? Что с вами случилось, Сильвия?
– Ненни, – сказал майор, – она не скоро еще выйдет за него.
– Но она будет считать себя его невестой?
– Да, – ответила Сильвия.
– И эта помолвка будет объявлена?
– Да… да… я полагаю… – нетвердым голосом ответил майор.
– Конечно! – добавила Сильвия.
– И когда, позвольте узнать?
– Теперь же.
– И никто из вас не подумал о последствиях? Вы, очевидно, совершенно упустили из виду, что одна из моих дочерей через месяц выходит замуж за Риджли Пейтона. Стало быть, свадьба расстроится?
– Что вы хотите этим сказать, тетя Ненни?
– Да неужели вы так наивны и думаете, что Пейтоны пожелают породниться с семьей, в которую вошел сын преступника?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30