За цитаделью отвесно поднимаются лиловые в закатном свете скалы Мукаттам. Тут и там прошивают небо красно-желтые нити зенитных пулеметов.
Сирена умолкает, и во внезапной тишине слышен их частый стук и далекий гул самолетов.
-- Летят, -- говорит папа, не отрываясь от бинокля.
Над Гелиополисом посвечивают в последних лучах солнца три серебристые точки. Вокруг них тотчас собираются в густой сноп трассирующие нити, вспыхивают белые одуванчики зенитных снарядов.
-- "Скайхок", американский штурмовик, -- объявляет Лешка, подстроив бинокль. -- "Ястреб" по-ихнему... У "Фантомов" морда гадючья, книзу опущена, будто высматривает чего. А "Миражи" остроклювые.
Начитался американских военных журналов.
Вика забинтованными руками берет тяжелый бинокль, шарит по небу. В восьмерку окуляров вплывает короткий горбатый самолет. Оказывается, он серебристый только снизу, а кабина и крылья сверху в желтых, коричневых и зеленых разводах. За кабиной -- шестиконечная синяя звезда. Вика видит даже белый шлем летчика за стеклом кабины.
Штурмовик припадает на крыло, показывая ту же звезду на нем, и разворачивается, снижаясь. Прямо к Вике обращено теперь лицо самолета, приплюснутое с боков, вытянутое кверху, с оттопыренными красными ушами-воздухозаборниками. В пустых глазах самолета отражается закатное солнце.
"Ястреб" на мгновение замирает, будто заметив маленькую Вику на крыше отеля в Докки...
Вика вскрикивает и отдергивает бинокль от глаз. Самолеты вновь превращаются в серебристые штрихи на голубом небе. Теперь они над аэродромом. От ведущего отделяется огненная точка, некоторое время летит рядом, словно раздумывая, куда теперь, и резко клюет землю, оставляя в небе крутую дымную дугу.
Небо над аэродромом вспыхивает. Потом до западного берега докатывается гулкий удар, и эхо его разбегается по безлюдным провалам улиц.
-- Ракета "воздух -- земля", -- фиксирует Лешка. Следом заходит второй самолет. Он опускает нос книзу и вдруг подпрыгивает, как на ухабе. Прямо под ним распускается облачко зенитного снаряда.
Штурмовик вываливается из строя, из-под крыла тянется нить темного дыма.
-- Есть! -- кричит папа.
-- Отлетался, голубчик, -- потирает руки дядя Феликс.
На соседних крышах кричат и прыгают арабские мальчишки.
-- Бей его! -- командует Лешка. -- Навались!
Вокруг подбитого самолета воздух белеет от зенитных одуванчиков. Серебристая точка прыгает вверх и вниз, медленно набирает высоту и уходит на восток следом за другими двумя, повесив над городом тающий дымный след.
Один за другим умолкают пулеметы. Уже темно. Только за Старым городом, над аэродромом -- неровный красный свет пожара.
Воздух свежеет. Если в это время внимательно смотреть на термометр, то видно, как укорачивается ртутный столбик.
-- Вот так же над Москвой стояла, зажигалки с крыши сбрасывала... -вздыхает мама.
Папа прячет Вику под полой пиджака. Каир тонет в темноте. Не горят рекламы. Смутно белеют кварталы Докки и Эль-Гузы. Восточный берег на дне ночи. Лишь склоны Мукаттама отсвечивают багровый свет пожара.
-- Между прочим, -- задумчиво говорит дядя Феликс, -- "Аль-Кахира" -значит "победоносная". Так по-арабски называется Каир.
-- Ты же сам говорил-говорил сто раз, -- Лешка волнуется и ищет на лбу несуществующие оспины, -- ты же сам говорил, что если кто-то прав, то он обязательно победит.
-- А разве я говорю, что это не так? Каир победит. Только не сегодня и не завтра. Из каждого поражения надо извлекать уроки...
На крышу выглядывает Настькина мама:
-- Феликс! Феликс! Скорее, Насер по телевизору говорит. Лифт не работает -- нет электричества. Все бегут по лестнице вниз, держась в темноте за перила.
В холле, слабо освещенном керосиновой лампой, собрались обитатели отеля. На столике мерцает переносной батареечный телевизор. Дядю Феликса пропускают вперед. Вика протискивается за ним.
На бледном экране -- президент Насер. Глубоко запали усталые глаза на темном лице, высокий лоб рассекли морщины. Президент говорит медленно, но решительно.
-- Тише, -- машет рукой дядя Феликс. Он вслушивается в арабскую речь и в паузах бросает короткие фразы: -- Страна оказалась неготовой к войне... Египет потерпел сокрушительное поражение... В сложившейся ситуации ответственность за пора- жение несу я. Я и никто другой... Я обратился к вам, чтобы заявить, что складываю с себя полномочия президента Объединенной Арабской Республики...
На экране появляется диктор. Кто-то щелкает выключателем. В холле молчание. С тяжелым сердцем расходятся жители отеля по номерам.
-- Пап, а куда он складывает полномочия? Отец невесело усмехается.
-- Сложить полномочия -- значит уйти в отставку. Народ избирает президента на шесть лет, а он сказал, что не оправдал доверия, не справился с управлением большой страной...
Вика укладывает Мишутку, сама ложится рядом, смотрит в потолок и думает:
"Почему президент Насер не справился со страной? Значит, он что-то делал не так. А что? Отдал феллахам землю -- хорошо. Дружил с нами -- очень хорошо. Разрешил арабчатам играть на газонах -- разве плохо?.. Вот, наверное, радуется бизнесмен средней руки! Пляшет перед телевизором и гладит пухлыми ладонями лицо, молится своему буржуйскому богу. А Аза и Леми и эту новость прослушали с оттопыренным мизинцем. Настоящая мадемуазель не интересуется политикой... Выходит, бизнесмен средней руки оказался прав -все египтяне против Насера... Что же будет?"
С улицы доносится приглушенный шум мотора. Вика выглядывает в окно: чуть подсвечивая затененными фарами, под козырек отеля заплывает автобус. Белеют шлемы мотоциклистов-полицейских. В отеле голоса, шаги; удаляется по лестничному пролету Настькин рев. Слышен крик мамы-Лисицыной.
Вика и папа выходят из номера.
Мадам Лисицына волочит по лестнице Светку, догоняет работника посольства.
-- Я вас умоляю, нет, я требую! Я требую... Посольский оборачивает синее от бессонных ночей лицо:
-- Летят только дети дошкольного возраста. Всем не хватит места.
С площадок смотрят вниз жильцы отеля.
-- Одно лишнее всегда найдется. У меня ребенок!
-- Ведите себя достойно, -- говорит папа. -- У нас у всех дети.
-- У вас в Москве еще двое! А у меня одна! Одна! -- мама-Лисицына плачет настоящими слезами.
-- Пойдем, мам, не надо, -- тянет ее Светка назад.
Вика возвращается к окну. Автобус внизу разворачивается и направляется к набережной. Настьку Черных и других малышей увозят в Каир-вест. Где-то над Средиземным морем летят наши самолеты, чтобы забрать их на Родину.
В автобусе Настька, конечно, заснет, спящую ее мама внесет по трапу, не разбудит и в Шереметьеве. А проснется Настька завтрашним утром в Москве, за три тысячи километров от Каира.
Далеко в Атлантике торопится, режет острым носом волну теплоход "Иван Франко". Скоро кончатся эти тревожные дни...
ОТВЕТ ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ
Раньше, чем поднялось солнце над скалами Мукаттам, Вику будит многоголосый шум под окнами. Вика осторожно смотрит в окно сквозь жалюзи.
По улицам Докки течет к набережной плотная толпа арабов. Редко мелькают в толпе европейские костюмы каирских аристократов, зато рекой плывут черные, желтые, полосатые галабии, халаты, малайе, развеваются бедуинские платки.
Вика смотрит дальше: толпы, вытекая из улиц, сливаются на набережной Эль-Нил. Сигналят неподвижные автобусы, машины выезжают на тротуар. Торговцы прижимаются к стенам зданий, расступаясь на пути демонстрации. Над кипящей поверхностью толпы плывут недоуменные морды верблюдов, шлемы полицейских и дети, поднятые на плечи родителей.
В неуловимом ритме взлетают над головами людей крепко сжатые кулаки.
Лисицына врывается в номер без стука.
-- Господи! -- голосит она с порога. -- Опять демонстрация! Что случилось? Опять двери запирать? Что они демонстрируют?
-- Да погодите, не паникуйте, -- хмурится папа. -- Надо же сначала узнать, в чем дело.
Он распахивает окно. Со свежим утренним ветром и обычными запахами каирских улиц в комнату врывается гортанный арабский крик. Разобрать ничего невозможно, лишь одно слово повторяется тысячей голосов, гремит над Каиром:
-- На-сер! На-сер!
Бегут дядя Феликс с Лешкой.
-- Телевизор не включали? В Александрии, в Порт-Саиде, в Асуане демонстрации! Весь рабочий Каир на улице! Феллахи бросили работу! Неужели не понимаете? Они просят Насера остаться президентом. Они не просят, они требуют! Папа смеется впервые за эти дни. Подхватывает Вику и высоко подбрасывает ее.
-- Ну, кто там говорил, что народ не верит Насеру? А? Смотри! Это же рабочие и феллахи. Замалек кусает локти!.. Феликс, машина еще здесь? Поедем в город. Это же великое событие -- народ защищает революцию!
Мама сопротивляется:
-- Посол запретил выходить на улицу. "Братья-мусульмане"...
-- Какие запреты в такое время! А "Братья" и прочая погань сейчас сидят по домам и боятся нос на улицу высунуть.
Мама все-таки остается, она очень устала за пять дней войны, все время теребит что-то нервными пальцами.
Вика с папой и дядя Феликс с Лешкой спускаются в автомобиль. Улицы Докки уже опустели, демонстрация направилась к центру города.
Эль-Нил и мост ат-Тахрир запружены народом. Кажется, уже все население Каира прошло по ним, а из окраин, из окрестных деревень все идут и идут люди.
Дядя Феликс выезжает на тротуар. Сегодня машины и люди поменялись местами.
Арабы идут с детьми. Самые маленькие на руках, те, кто постарше, вместе со взрослыми вскидывают вверх маленькие кулачки. Лица людей напряжены, решительны. И одновременно -- праздничны, люди радуются своей силе и своему множеству.
-- На-сер! На-сер! -- гремит стотысячный голос толпы так, что вздрагивают особняки Замалека.
Дядя Феликс быстро крутит руль, протискиваясь сквозь толпу. Со скоростью пешехода "мерседес" проползает мост ат-Тахрир и останавливается у здания Лиги арабских государств. Дальше ехать некуда -- вся площадь от Национального музея до здания правительства запружена народом. Лица обращены к зданию правительства. Его широкий желтый фасад вогнут вовнутрь, будто бы от напора демонстрации.
-- На-сер! На-сер!
Черный государственный орел, кажется, сейчас сорвется с фасада и взлетит над кипящей площадью.
Кто-то выскакивает к памятнику Освобождения и взмахом руки призывает ко вниманию. Гул откатывается от центра площади и гаснет. Человек кричит что-то, заглушаемое дыханием площади. И тотчас площадь Тахрир взрывается, торжествующий крик раскатывается по улицам, переносится по запруженному мосту через Гезиру на западный берег. -- Президент Насер с нами!
Арабы обнимаются и вскидывают к небу раскрытые ладони.
-- Президент Насер снова с нами!
-- Закирия! -- кричит Вика, торопливо опуская стекло машины. -Закирия-я-я!
В толпе мелькает длинная сутулая фигура Закирии. Он оборачивается на крик и подходит.
-- Сайда, мадемуазель, сайда, мистер! Президент Насер с нами! -улыбается Закирия.
-- Что сказал тот человек, Закирия? -- спрашивает дядя Феликс.
-- Он сказал, что президент забрал заявление об отставке. Он вернулся к нам! Сегодня наши враги увидели, на чьей стороне сила!
-- Американо! -- кричит араб в красной вязаной шапочке, указывая на машину.
Тотчас толпа арабов окружает ее, угрожающе размахивая кулаками.
-- Ля! Нет! -- торопливо отвечает Закирия. -- Ля, руси, бал-шафи! Русские, большевики!
-- Балшафи! Руси! -- арабы жмут руки папе, дяде Феликсу и даже Лешке.
-- Вам лучше уехать, -- говорит Закирия. -- Вас будут принимать за американцев.
Машина не может развернуться в толпе. Дядя Феликс задним ходом отгоняет ее на мост.
-- Плохо бы нам пришлось, окажись мы американцами, -- замечает дядя Феликс. -- Вовремя они своих спрятали в Греции.
-- Еще бы! Американцы вооружили Израиль... А ты заметил, что для египтян слово "балшафи" -- как заклинание победы? Они ждут помощи от нас.
-- А мы поможем? -- спрашивает Лешка.
-- А ты бы бросил друга в беде?
-- Нет, конечно, -- обижается Лешка.
-- Ну, так о чем разговор?
Дядя Феликс все не может развернуть машину и, наконец, направляется в глубь Гезиры, чтобы объехать демонстрацию.
-- Слушай, Феликс, давай крюк сделаем, -- предлагает папа. -- Последний раз глянем на колонию. Как-никак три года прожили, может, еще скучать будем в Москве.
Машина углубляется в Замалек. Улицы пустынны, заперты решетчатые ворота, в ранний час закрыты жалюзи. "У трех пирамид" никого нет, скучает хозяин среди пустых столиков. Обезлюдевшая колония грустно смотрит пыльными окнами. Вон Викино окно на третьем этаже. На подоконнике -- выгоревшие бумажные цветы, Вика клеила их на уроке труда, а мама оставила в суматохе переезда.
За живой изгородью стоят Аза и Леми.
-- Вика, -- машут они, будто расстались только сегодня утром. -Приходи играть с нами.
Вика недоуменно смотрит на них, на их тщательно выглаженные платьица, на старательно уложенные волосы, перехваченные нарядными ленточками. Играть? Играть, когда идет война и умирают люди, когда на соседних улицах кипит демонстрация!
-- Только в мяч мы теперь не играем, -- капризно говорит Аза. -- Джон ушел от нас, а Али очень толстый, он не может бегать за мячом.
-- Куда ушел Джон?
Аза морщится и машет рукой вдоль улицы.
-- На войну.
-- Он правильно сделал, -- говорит Вика. -- Очень хорошо! Аза и Леми удивленно вскидывают брови.
-- Очень хорошо, -- повторяет Вика, старательно выговаривая арабские слова, чтобы они правильно поняли. -- Кувеййис! Вери велл! -- и она громко хлопает дверцей машины.
-- Ай да Заяц! -- одобрительно кивает папа. -- Молодец! Так их!
Они смеются с дядей Феликсом, а Лешка смотрит на хмурую Вику круглыми глазами. Он первый раз видит ее такой.
ПОКА СТОИТ ЦИТАДЕЛЬ САЛЛАХ АД-ДИНА...
В холле в широких креслах по трое сидят ребята. Почти весь класс. Теперь все вместе -- и инженерские, и торгпредские.
Витька Сукачев протягивает Вике горсть фиников.
-- Откуда?-- удивляется она. В город выходить нельзя, торговцев теперь мало, да и не до сладостей.
-- Хусейн принес. Каждое утро прибегает, то финики тащит, то мандарины.
Финики свежие, сочные, правда, отдают мылом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12