Он выделял продукты для дежурных, командовал на линейке, распределял задания на день, бегал в деревню договариваться о работах.
Однако "Эсмеральда" стояла на месте, примкнутая к ржавой скобе большим висячим замком. Карпа внимательно осмотрел лодку, но ничего интересного не обнаружил. В нее потихоньку набиралась через швы вода, было ясно, что в этот день лодкой никто не пользовался. Ничего не происходило и на "Святителе Михаиле".
Утром следующего дня Никита проснулся раньше всех - ему нужно было развесить крупу и сахар для завтрака. Он разбудил дежурное звено - своих "чаек"; помог Маше развести огонь на кухне и мотнулся на берег.
"Эсмеральды" не было!
Никита спустился к лодочной стоянке. Скоба была на месте, остальные лодки стояли как вчера, а "Эсмеральда" исчезла. Вода еще не размыла след от ее носа на песке.
Никита примчался в лагерь и разбудил Карпу и Леньку.
- Упустили! Упустили! - горестно причитал Карпа.
Договорились не спускать с причала глаз ни на минуту.
До двенадцати Карпа и Ленька ухитрялись сменять друг друга у камня. Лодки не было. В двенадцать Карпа должен был вести свое звено за грибами на ужин Маняша обещала жареную грибницу с картошкой. Ленька со своими ребятами уже ушел в деревню ворошить сено.
К обрыву отправился Никита.
Он лежал под камнем и смотрел на сверкающую реку, положив подбородок на сцепленные руки. Солнце грело, ветерок обдувал. Глаза сами собой закрывались. Никита задремывал. Потом с усилием разлеплял их и снова таращился на реку.
Река слепила расплавленным солнцем, и глаза закрывались снова...
Глава 28
СПАСЕНИЕ ПОД ПАРУСОМ
...Кто-то сильно тряс его за плечо и кричал над ухом:
- Никита! Да Никита же!
Никита вскочил. Рядом стояла Машка-моряк.
- Ой, Никита! - закричала она, глядя на него круглыми, как вишни, глазами. - Ой, Никита, бежим скорее! Сережка себе руку оттяпал!
Уже на бегу Никита спросил:
- Как оттяпал-то?
- Топором, - сказала Маша, не отставая.
Еще издалека он увидел, что рука на месте. Бледный Сережка Тыров сидел на скамье за пустым обеденным столом и держал ее поднятой вверх. Из черной раны от запястья к локтю текла густая кровь. Две девочки из Машиного звена суетились вокруг него, накладывая жгут по всем правилам санитарного искусства.
- Пальцы все шевелятся? - спросил Никита, подбегая.
Сережка чуть-чуть подвигал ими и сказал:
- Вроде все.
- Тогда еще ничего, - сказал Никита. - Остальное заживет.
Санитарки затянули жгут, и кровь постепенно перестала сочиться из раны. Они осторожно вытерли ее ватой с перекисью водорода и забинтовали руку.
Жгут нельзя держать больше часа, - сказала Маша, отводя Никиту в сторону. - Омертвение может начаться... Рана глубокая, ее зашивать надо.
- Ой, а "макарка" будет только к обеду, - заохали девчонки.
- Пойдем на катере, - решительно сказал Никита Маше. - Тут пять километров ниже больница есть. Володя говорил. Давайте ведите Сережку, сказал он девчонкам.
- Я сам, - сказал раненый.
Его усадили на среднюю банку. Маша встала к парусам. Никита оттолкнулся багром, и катер медленно тронулся.
Вдвоем с Машей они осторожно провели катер по узкости, отталкиваясь баграми от заросших берегов маленькой речки. Никита последний раз оттолкнулся от дна, и мощное двинское течение подхватило легкое суденышко.
- Поднять грот! - скомандовал капитан.
Маняша повисла на фалах всем телом и быстро подняла парус. Ветер подхватил его, выровнял, наполнил. И "Будь готов!" понесся вперед, взбивая крутым носом пенные брызги.
- Терпи, Серега, - сказал Никита. - Вмиг домчим.
- Я ничего, - ответил Сережка, подняв раненую руку вверх и придерживая локоть здоровой ладонью.
* * *
Через полчаса седая врачиха уже осматривала Сережкину руку и одобрительно хмыкала.
- Правильно обработана рана. Кто это у вас такой опытный?
- У нас санитары есть, - сказала Маша. - А вообще-то у нас каждый умеет...
- Ну, ну, - сказала докторша. - Подождите в коридоре. Сейчас заштопаю вашего пациента. И сможете забрать его обратно. Кость не задета.
Она отошла к белому столику и стала набирать в шприц прозрачную жидкость. Бледный Сережка побледнел еще больше и проводил Никиту с Машей жалобным взлядом.
Они сидели на скамейке, смотрели на дверь и слушали. Слабо пискнул Сережка и замолчал надолго. Звякнуло что-то. Опять тихо.
- Хорошо, быстро успели, - сказала Маша.
- Как же это ты меня нашла, Маняша? - спросил Никита.
- Да все знают, что вы на обрыве несколько дней уже кого-то ждете, ответила она.
- Кого ждем? - опешил Никита.
- Не знаю, - сказала Маша. - Ты, например, Эрну.
Никита вытаращил глаза.
- А про Эрну откуда знаешь?
- Я про тебя, Никита, все знаю, - сказала тихо Маша, наклонив голову и ковыряя носком тапка щель в чистых половицах. - И что ты в цирке работал... И как в бойскаутах был... И как к этой задаваке на день рождения ходил...
Пораженный Никита не успел ничего сказать.
Открылась дверь, и докторша вывела повеселевшего Сережку. Рука у него была заново забинтована и висела у груди на марлевой петле.
- Получайте вашего раненого, - сказала докторша. - И топорами там поосторожней орудуйте. А то у меня ниток не хватит всех зашивать.
Обратно шли галсами, ловя ветер. Через час стал виден знакомый косогор и черный косой корпус "Святителя Михаила". Никита ловко загнал катер в устье. Маша спустила парус. Еще минут двадцать толкали баграми на место постоянной стоянки.
- Вылазь, приехали! - наконец весело сказал Никита.
Все звенья уже собрались к лагерю - приближалось время обеда. Встречать их на берег высыпал весь отряд. Когда улеглись крики и суета, Карпа тронул Никиту за рукав:
- А "Эсмеральда"-то, - сказал он грустно, - опять у причала стоит... Опять прозевали.
* * *
Вечером этого суматошного дня, когда они все трое, как обычно, залегли под камнем над обрывом, с "макарки" сошел Володя. Он вскарабкался к ним и сказал:
- А тебе письмо, Никита.
- От кого это? - удивился Никита. - От отца, что ли?
- Не знаю от кого. Знаю только, что не от отца, - сказал Володя, улыбнувшись. - Девчонка какая-то подошла у клуба. Спрашивает так вежливо: "Вы не в пионерский лагерь едете?" Я говорю: "В пионерский". - "Не будете ли вы так любезны передать письмо звеньевому Никите Лепехину". Я говорю: "Буду любезен". Она и передала. И книксен сделала.
- Чего сделала? - спросил Ленька подозрительно.
- Ну присела, как раньше барышни делали. Симпатичная...
- Эрна, - сказал Ленька уверенно.
Никита взял письмо дрогнувшей рукой.
"Здравствуй, Никита!
Я пишу, чтобы попрощаться с тобой, потому что мы сегодня ночью уезжаем. Насовсем. Сначала на пароходе в Мурманск, а потом еще дальше. Я не могла прийти в сквер, как мы договорились, потому что заболела. Извини!
Никита, я желаю тебе счастья.
Прощай. Эрна".
- Ты что? - спросил Карпа, забеспокоившись.
- Мне в город надо, ребята. Сейчас! - забормотал Никита. - Мне надо...
- Да зачем? Что случилось-то? - закричали Карпа с Ленькой.
- Она уезжает, - сказала Никита. - Насовсем! Сегодня ночью...
Володя посмотрел на растерянное лицо Никиты и все понял.
- Вот тебе на билет, - сказал он, вынул деньги. - Дуй на "макарку". Еще успеешь.
Никита схватил деньги и кубарем скатился вниз.
- Стой! Никита, стой! - закричал вдруг Володя, свешиваясь над обрывом.
Никита остановился и задрал вверх голову.
- Когда, там сказано, она уезжает, в письме? - спросил Володя.
- Сегодня. Написано, сегодня ночью.
- Не надо никуда ездить, - сказал Володя тихо. - Извини брат. Я не знал, что срочно. Это письмо я получил вчера, сразу как приехал. Вчера, понимаешь, а не сегодня...
Никита сначала ничего не мог сообразить. А потом наконец понял. Это было вчера! Вчера ночью Эрна уехала. И ее больше нет.
Он посмотрел, как молодой матрос в рваной тельняшке убирает с причала сходни. "Макарка" отваливал от берега. Потом Никита начал медленно карабкаться обратно. Ленька протянул ему руку и втащил наверх.
- Пошли-ка в лагерь. Уже поздно, - сказал Володя и положил ему ладонь на плечо.
Глава 29
ТРЕТИЙ СОН НИКИТЫ
В эту ночь Никита долго не мог заснуть. Все вокруг давно уже спали, а он все лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в матерчатый покатый потолок. Полная луна стояла прямо над палаткой. От ее света ткань отсвечивала голубым, на ней дрожали тени сосновых ветвей. С соседних коек доносилось разнотонное сопение и чмоканье. Кто-то ворочался в темноте и бормотал непонятное.
"Все спят, - думал Никита. - Один я не сплю. Небось во всем лагере. И чего это мне не спится?.. Я в палатке лежу, в потолок гляжу... Над палаткой луна, а вокруг тишина..."
Все ребята спят,
Я один не сплю.
Я в палатке лежу,
В потолок гляжу.
Над палаткой луна,
Кругом сосны стоят.
А вокруг тишина.
Все ребята спят...
"Да это же стихи! - подумал Никита. - Надо же, сам придумал!"
Никита еще немножко поворочался на узкой койке, а потом все-таки заснул. И ему приснился сон.
* * *
Играет музыка. Гордо и смело стоит Никита на узкой площадке высоко-высоко над ареной. Светлое ее кольцо отсюда кажется бледным пятном, чуть побольше блюдца. А вокруг блюдца расширяющимися кольцами застыли бледные пятнышки лиц. Они в темноте, освещена только арена и Никита над ней, но оттуда доносится непрекращающееся движение, дыхание, шелест. На Никиту направлены два самых сильных прожектора. В их режущем свете серебристый костюм его пускает ярких зайчиков.
Никита уже приготовился. Он привычно проводит рукой по поясу, проверяя крепление карабина лонжи к кожаному широкому ремню, и поднимает правую руку. Он бросает взгляд вниз, где у правого занавеса на страховке стоит Щуль и неотрывно смотрит на Никиту. Щуль кивает: "Пошел!"
Музыка замирает на несколько секунд. Затихает движение в публике, будто там, внизу, перестали дышать. Барабан начинает бить тревожную дробь. Все громче и быстрее. С противоположной стороны купола плавно летит к Никите трапеция. Никита ловит ее гриф поднятой рукой, удобнее прилаживает на нем ладони, крепче сжимает их и отталкивается от площадки обеими ногами.
Его сверкающее тело пролетает через весь купол, лучи прожекторов плавно сопровождают его полет. Никита делает три длинных маха, забирая все шире и шире. Под ним проносится взад и вперед желтое блюдце арены, бледные пятна лиц сливаются в размытые кольца.
В самой верхней точке третьего маха, когда он видит начало встречного движения второй трапеции, тело его делает широкий замах, и руки отпускают горячий гриф. Барабан смолкает. Никита подтягивает ноги к голове и начинает первый переворот.
Сальто - раз! Сальто - два! Сальто - три!
Он распрямляется, протягивает вверх руки. В эту секунду отполированный гриф встречной трапеции должен лечь в его ладони. Громко и торжествующе гремит оркестр. Смертельный номер закончен!
Вот она, перекладина! Вот сейчас!..
Но гриф необъяснимо уплывает мимо и вверх, ладони пусты, а тело Никиты начинает медленное, все убыстряющееся падение. И привычный ужас уже стискивает ему голову. Но лонжа, знает Никита, есть же лонжа! Сейчас будет спасительный болезненный удар в поясе, падение прекратится, и начнется медленный спуск. Сейчас! Сейчас!
Оркестр вразнобой замолкает.
Никита смотрит туда, где только что стоял на страховке Щуль, и видит, что у правого занавеса никого нет. Барабан троса, как бешеный, крутится, распуская лонжу. И Щуль бежит по опилкам через всю арену, закрыв голову руками...
Никита падает все стремительней. Страх захлестывает его. Вот сейчас уже ничего не будет больше, кроме этого ужаса, и останется только крикнуть последним отчаянным криком.
"Нет! - вдруг говорит он себе. - Нет! Нет! Нет!"
И ужас отступает.
Это же просто, понимает Никита. Это же так легко. Надо лететь! Просто надо лететь, и все...
Он вытягивается в струнку, напрягает тело, раскидывает в стороны руки, отводит ладони немножко назад и толкает себя вверх.
Вот и все!
Встречный воздух уже не так сильно сжимает щеки, арена больше не мчится, вращаясь, в лицо. И Никита летит, парит в плотном воздухе, раскинув руки, плавно поворачивая по контуру арены. Растерявшиеся было прожекторы ловят его полет и теперь уже сверху провожают каждое его движение. Никита видит две свои тени, проплывающие по рядам зрителей. Их лица уже так близко, что можно различить машущие руки и открытые в восторженном крике рты.
Музыка снова гремит туш. Никита чуть управляет руками, совершая последний медленный круг. И среди поднятых к нему ликующих лиц, ему кажется, он различает Леньку, размахивающего вечной кепкой. Рядом с с Ленькой вскочил с места и подпрыгивает от восторга Карпа. Никита летит дальше, и прожектор высвечивает на мгновение прекрасное лицо Эрны. А вон там Сонька маленькая и Сенька Шпрот, Леха Рваный. Вот и Маша-моряк, и Сережка - все его звено... Все они здесь, все смотрят вверх.
А у правого занавеса стоит Володя Петров в своей всегдашней выцветшей гимнастерке. Он поднимает сжатый кулак к плечу и кивает Никите.
Когда Никита пролетает над ним, ему слышно, как Володя негромко говорит:
- Ай, браво!
Вот уже совсем рядом желтые влажные опилки арены. Никита складывает руки, чуть подгибает ноги и, спружинив, опускается точно в середину. Он ступает два шага вперед, плавно разводит руками и делает комплимент.
Гремят, не смолкают аплодисменты...
После этой ночи страшные сны больше Никите не снились никогда.
Глава 30
АВРАЛ
После завтрака Володя собрал звеньевых за длинным обеденным столом.
- Ну, ребята, готовьтесь! - сказал он. - Тут такое серьезное дело намечается. Я вчера не стал вас пугать... Наши родители уже две недели штурмуют губком и райком... Требуют, чтобы их пустили в лагерь на вас посмотреть. Кричат в голос, что дети небось немытые, неетые, завшивели все. Вася Олишев сколько мог сопротивлялся. Но выдержать осаду нет у него больше сил. Он сейчас отбирает пять самых настырных матерей - на каждое звено по одной. Всех же нельзя, это ж не лагерь получится, а базар. Но пятерых надо принимать. Я сейчас снова еду в город. Попробую потянуть их приезд, сколько смогу. Может, до завтра удастся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22