Магистраль, которая соединяет центры.
«Любая система обречена на провал, любая стратегия – тупиковая, ибо статичная. Когда система становится статичной, к ней не проявляют интерес. Нет чистой демократии или социализма, а есть гибриды, которые постоянно изменяются.»
На остановке спал бомж, накрывшись драным пуховиком. Легион прицельно пнул его по яйцам, животное спросонья взревело и задёргалось. Он схватил его и швырнул на столб. Бомж вырубился. Вырвав из ограды газона булыжник, он раскроил ему череп в области виска. Номер двести двадцать четыре.
«Поэтому не стоит слушать тех, кто говорит, что ваш путь тупиковый. Он другой, но не менее тупиковый, чем их. Надо только верить в себя и не смотреть под ноги.»
Через дорогу дальше, если смотреть по линии его движения, слева был парк. Он был ещё в зачаточных состояниях, тут шла стройка, но рабочие работали сутки через двое.
Его остановил парень лет двадцати, бритый налысо и ужасно худой. Он просто остановился у него на пути. Из кустов образовались двое его сообщников – такие крепкие парни в брызговиках камуфляжного цвета.
«В условиях войны нужно в первую очередь уничтожить больницы, продуктовые склады и детские сады.»
Они схватили его под руки, а щуплый потянулся к карманам. Удар ноги заставил его совершить оборот вокруг своей оси и отлететь на пару метров. Качок, стоящий справа, ощутил, как под действием неимоверной силы разжимаются руки. Его отбросило в сторону. Раздался выстрел. Пуля проскользила по черепу, выдирая кусок кости, обнажая мозг. Он попытался зажать рану, но вместо этого ткнул мозг пальцами. Номер двести двадцать пять.
– Лови! – во второго качка полетел пистолет.
Острое жало выкидного ножа полоснуло его по шее. Оттуда вывалилось что-то длинное, скорее всего язык. Такое подвижное, как толстый плоский червяк. Такое склизкое и дрожащее. Номер двести двадцать шесть.
«Ой, я не могу, ребят. Вы все такие смешные, когда вам вдруг встречается смерть на пути. Скажите ещё, что вы её не ждали вообще, типа она про вас забыла.»
Щуплый лежал в полузабытьи у дерева, подпирая его своей широченной спиной. Почему-то у худых обязательно очень широкая спина. Они тощие, почти можно видеть кости, но спина их может служить парусом при желании.
Темп сбрасывался, нельзя было его терять. Сейчас была возможность. С удивлением он обнаружил, что начинает получать какое-то подобие удовольствия при каждом убийстве. Причём это было больше удовольствие, как когда с утра потянулся и размял мышцы.
«Улыбка вводит противника в замешательство.»
Подхватив щуплого и водрузив его тело на дерево, шея аккурат между веткой и стволом, он приподнялся на цыпочки, резко развернулся и дёрнул его за ноги. Что-то булькнуло, щуплый издал грудной звук. Ещё рывок, ещё. Позвоночник хрустнул, тело стало мягким, голова выскользнула вверх. Номер двести двадцать семь.
«Всё это плохо пахнет. Когда совершаешь что-то не то, то чувствуешь, что тебя сейчас схватят, что все на тебя смотрят, чувствуют запах, видят следы. Но время проходит, и ничего не происходит.»
Фанатики своего дела лежали трупами под дождём. До него донёсся какой-то странный звук. Через дорогу у здоровенного магазина стоял человек в униформе охранника и что-то кричал. В руках у него был газовый пистолет, ибо им просто не позволят носить боевое оружие. Легион остановился, нашёл в рюкзаке респиратор и очки. Так и пойдём.
Быстро двигая ногами он перебежал к охраннику. Тот выстрелил. Газовое облако застыло между ними, но Легион проскочил сквозь него, вырубая локтём охранника. Из того же рюкзака он достал длинную петарду, сунул её в рот обречённому охраннику и поджёг. Через двадцать секунд петарда рванула, снеся охраннику пол башки. Номер двести двадцать восемь.
«Гипермаркеты – разложение русского национализма. Это лазейка для врага, повод протолкнуть свою американскую систему.»
– Света! – с этим криком он выскочил из-за угла на ещё одного охранника, ткнув ему автоматом в грудь. Тот стоял в недоумении: он не понимал, кто такая Света, а также что вообще происходит.
Удар прикладом в челюсть и два выстрела в позвоночник. Кровь будет течь быстро, её нельзя будет остановить. Он умрёт в жутких мучениях через пару минут. Номер двести двадцать девять.
«Доброта, щедрость, благородство – в большинстве своём химеры, чтобы прикрыть наготу. Скорее всего, это алчность, расчёт, корысть, злоба. Все используют эти термины, и лишь немногим их удаётся подтверждать, давая им жизнь.»
Входим в служебный вход. Молодая уборщица. Всего одна. Жаль.
«Нету правосудия. Есть сильные и слабые, победители и побеждённые. Сильные побеждают слабых, победители судят побеждённых. Всё просто. Никогда нельзя проигрывать, ибо победители будут плясать на твоих костях.»
Он вышвырнул её во двор с высоты первого этажа. Она упала на стык бордюра и дороги, нога её вывернулась в другую сторону, юбка призывно задралась. Он прыгнул прямо на неё. Она не смогла даже закричать от боли, ей просто почти расплющили грудную клетку. Он оттащил её за волосы чуть подальше, и там стал бить горлом об низкую ограду. Номер двести тридцать.
Гранд-бутик отель, старший менеджер. Он аккуратно выложил её тело в виде стрелки на проезжей части.

–= 17:00, 7 часов назад =-
Это прекрасное чувство, когда ты даришь другим жизнь.
Тут был мост; если по нему пойти налево, то уйдём далеко, а если направо, то попадём в город, а там люди.
Совершенно неожиданно из-за угла вырулила машина – белый мерин. Из неё после остановки молча выскочил человек в пиджаке и с обрезом и начал целиться в Легиона. Тот рванул изо всех сил под мост так, что не было ни одного выстрела. Человек сел обратно и мерин, переехав на ту сторону моста, остановился.
Раздался выстрел. Сквозь тонированные стёкла пуля наугад пробуравила по месту водителя. Раздался затяжной гудок. Номер двести тридцать один.
Тёмная фигура проскочила вперёд через дорогу и запрыгнула на крышу мерина. Двери по бортам отворились, справа высунулся человек, который недавно стрелял. Легион, схватив его за голову, резко спрыгнул. Шея, напоровшись на торчащее стекло дверцы, хрустнула и развалилась на составные части. Номер двести тридцать два.
На него из салона смотрел абсолютно лысый, даже бровей не было, человек в узких очках. По выражению лица было видно, что он не понимает, что вообще произошло.
Дробь из обреза красивой россыпью прошлась по крыше машины, разорвала верхнюю часть головы вылезшего оттуда качка в пиджаке. Номер двести тридцать три.
– Привет, малыш. Хочешь, я расскажу тебе сказку? – он приставил обрез к стеклу и выстрелил. Дробинки изрешетили шею и плечи лысого. Номер двести тридцать четыре.
«Странная вещь – такие маленькие, но такие бесконечно смертоносные.»
В багажнике у них лежало пять гранат и десятилитровая канистра бензина. Порывшись на трупах, он обнаружил и дешёвый Крикет. Нет, ну а что поделать, если у нас есть только Крикет и Зиппо, а все остальные безымянные?
Через пару минут он имел неприятную встречу в переулке. Отец двух детей, видимо испугавшийся стрельбы, бросился на него с какой-то веткой. Встречный удар в душу и левой в почку. Тут же хватаем упавшую канистру и бьём по голове. Несильно, только чтобы вырубить.
Дети стояли рядом у стенки, они не верили, что их папа потерпел поражение. Учитесь, такова реальность жизни. Оба – мальчики лет пяти.
Первого он нанизал на нож, как на шампур, поднял в воздух и грохнул об землю. Номер двести тридцать пять.
А второй должен жить, как должен жить и его папаня. Они оба должны увидеть смерть друг друга.
«Пропагандисты любят кричать, что всё плохо, что СМИ скрывает от нас реальность. Только они врут, большинство их высказываний не подкреплены фактами, да и к тому же все мы живём в реальности, её нельзя скрыть.»
Подвесив связанного мальчика вверх ногами на дерево, он связал его отца. Немного бензинчику на обоих: здесь их закрывали от дождя стены и мощные деревья. От резкого запаха бензина отец проснулся.
Он видел только связанного сына, а также уже мёртвого, лежащего правее. Он даже не слышал, как чиркала зажигалка, он не видел, как начал гореть он сам и его сын. Он жара глазные яблоки лопнули, кожа обугливалась, они жарились заживо. Номер двести тридцать шесть и двести тридцать семь.
А ведь там в глубине был детский сад, совмещённый со школой.
Однако ж, хотелось есть. Он подошёл к догоревшему ребёнку, срезал его с дерева, снял кожу и приступил к пожиранию мяса. Мясо было мягкое и сочное, как раз как он любил. У детей всегда мягкое мясо. При этом не надо было запивать – вся влага была в мясе. Он ел аккуратно, стараясь не испачкаться.
Странные какие-то люди. И с чего это они собирались его убить? Фанатики. Кто-то остановился на месте разборок. Шестёрка красная. Он увидел это издалека и вернулся. Из шестёрки вышел мужик с видом слесаря второго разряда, а с той стороны дороги бежал паренёк в шлёпанцах и с зонтом.
Спокойно, будто делал это всю жизнь, Легион спустился к ним.
– Это...
Парень не договорил, когда ему вбивали ломик в грудь насквозь. Номер двести тридцать восемь.
Водитель шестёрки в панике бросился бежать по дороге. Легион стоял на месте, тщательно прицеливаясь ножом. С пятнадцати метров он воткнул ему нож в задницу. А он ведь пытался даже тогда спастись, вырывал нож, орал каким-то басом. Рядом остановился грузовик, оттуда выскочил водитель.
– Это моя добыча! – Легион достал из задницы лежащего нож и прирезал его, воткнув нож справа от позвоночника около плеча, проведя затем линию жизни от плеча до задницы. Номер двести тридцать девять.
«Я не хочу сказать, что это было жестоко. Это было, как всегда бывает. Я оказался сильнее, он – слабее.»
Тут он провёл невероятную комбинацию: вращением на левой ноге он сделал подсечку, провернулся и нанёс апперкот падающему водиле. Не получилось. Водила набросился на него, сорвал респиратор. Легион дотянулся до его шеи, впился зубами и вырвал кусок кожи с мясом. Кровь брызнула фонтаном. Водила отвалился. Номер двести сорок.
«Первый, приём, я – Легион. Ответь первый. Свои жизни уже отдали больше двухсот твоих детей. Мог бы уже и спуститься. Или всё же ты лишь вымысел? Конец связи.»
Он сел в грузовик. Там дальше по курсу была палатка спиртных напитков, всё время открытая. Туда частенько наведывались дети с соседних дворов за бухлом, и им продавали.
Он снёс её вместе с продавщицей, протащил впереди себя метров десять, и расплющил о стенку дома. Номер двести сорок один.
Убить всех.
Он пристёгивался всегда. Это было его правило, благодаря которому он сейчас выжил в этом ударе, а она – нет. По стенке он проскочил под арку и медленно пошёл в сторону от места ЧП. Скоро повалят жители туда.
Стоп! А это мысль. Ждать пришлось недолго. Он просто вышел на дорогу и стал ждать жертв.
Их было четыре штуки. Вышли какие-то из подъезда, стали осматривать место события. Он стоял от них недалеко, но они его не видели. Он ждал их минуту, но так и не дождался. В толпу полетела граната. Раздался дикий грохот, тела салютом разлетелись в стороны на несколько кусков. Номера с двести сорок второго по двести сорок пятый.
«У меня нет слов. Это просто надо видеть. Надо видеть, как кончаются внезапно их жизни. Они не успевают подготовиться, а тут вдруг такая жопа приходит.»
Это как приманка. Стена дома угрожающе дрогнула, но устояла. Дом старый. Перекрытия деревянные. С того же места он прицельно кинул ещё одну гранату.
Дом не выдержал таких нагрузок, это было просто не по нему. Он зашатался и начал проваливаться. Число жертв не считается, это было слишком легко.
«А что бы они делали, если бы вот сейчас этого не случилось? Они бы существовали, как животные, стремясь к размножению.»
Семь пятьсот за пачку и я возьму вашу жизнь в аренду!
«Увы, сколько бы не говорили о том, что читатели вдумчивы, что посетители инета тоже вдумчивы, это не так. Они не видят очевидных посланий, не чувствуют идей. Сколько бы они не говорили, что любят оригинальность, они её всё равно боятся и отвергают. Новое им не понять, они лишь могут предложить, как изменить это новое, чтобы оно стало стандартным.»
Надо было идти дальше. Его не знали в лицо, никто не знал. Теперь уж точно не было ни одного, кто бы видел его лицо.
Магазины были закрыты, он повернул направо через кассу приёма мобильных платежей. Две приятного вида девушки стояли за кассами.
«Я ненавижу американцев и их культуру, которая как чума идёт по миру. Эти резиновые искусственные улыбки, это ложь, это стукачество и обезжиренные яблоки. Так нельзя жить, так можно только быть.»
Невероятным усилием он оторвал кассовый аппарат от стола и огрел им девушку по голове. Аппарат весит не меньше десятки, проломил череп, как кувалда скорлупу. Номер двести сорок шесть.
Вторая бросилась бежать. Через подсобку он преследовал её. Из подсобки есть всего два выхода: парадный и чёрный, куда складывают товары. И чёрный был закрыт. Тут был охранник.
Легион впечатал и обоих в стену, протаранив их, как паровоз ребёнка на путях.
Только сейчас началось действие еды и свежей крови. Он чувствовал, что внутри переваривается свежайшее мясо и кровь. Без особых заморочек он свернул ей голову. Номер двести сорок семь.
Нанёс охраннику кастетом удар в рёбра, тот загнулся в три погибели. Это была победа, и в первую очередь – победа над системой. Гравитация не всегда наверняка побеждает. Просто иногда у неё отпуск случается, как у всех людей. Охраннику было нанесено семь ножевых ранений в туловище. Он умрёт от потери крови. Номер двести сорок восемь.
Он следовал дальше под тенью деревьев. Почему-то только сейчас он понял, что совершенно неожиданно начало темнеть, как это бывает к вечеру в зимнее время. Но сейчас не была зима, сейчас было тёплое время года. Погода всё это время будто подыгрывала ему – сначала дождь, который и не думал прекращаться, постоянные облака и порывистый ветер, а теперь снова наступает закат.
Скоро нужно было поворачивать направо у бюста Ленина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18