Заказывал тут Водолей
Я вот что подумал — не мог ли он, хотя и невиновен, инсценировать такой вот финал своих усилий, в духе фильма ужасов. Некую приватную точку Омеги.
Бендт кивнул, удивленный. Мыслящий полицейский, надо же!
— А его намеки на Сигму и Тау? Надеюсь, вы поможете мне тут разобраться?
— Греческие буквы, примерно в середине алфавита. Возможно, он имел в виду, что в том особом случае он находится в месте, где совпадают различные влияния. Достаточно самонадеянно с его стороны, ведь таким образом он вообще-то ставит себя на место Бога. — Бендт потушил сигарету в цветочной вазочке. — Из такого человека никогда не получится пастор.
— И в той точке он находится либо логически, — размышлял Тойер, — либо пространственно. Либо то и другое. — Он невольно усмехнулся. Внезапно его озарило, где искать Ратцера. Впрочем, он отлично помнил, что уже не раз ошибался.
— А Фаунс? — продолжил он, наконец, прорабатывать свой список. — Тоже какой-нибудь мистик?
Бендт напряженно задумался.
— Имя ничего мне не говорит, — пробурчал он наконец. Казалось, пробелы в знаниях были ему невыносимы, с секунду он мрачно взирал на полицейского, так, что Назареянину это бы не понравилось. Но после консультации с несколькими справочниками его настроение улучшилось. — Кем бы ни был этот господин Фаунс в прошлом или настоящем — я, как теолог, заявляю: это не теолог.
Тойер вздохнул: он на это и не надеялся, иначе все было бы слишком просто.
— Имелась ли на совести Ратцера попытка обмана? Сдавал ли он когда-нибудь чужую работу, выдав ее за свою? Это действительно будет мой последний вопрос.
Бендт снова погрузился в себя, но с меньшей охотой. Ведь теперь речь шла об очень земных вещах.
— Ну, про весь факультет я, конечно, не могу знать; есть еще достаточно коллег, у которых такое могло случиться. Ах да! Это было в начале года. Поистине глупая история…
Через пару минут Тойер покинул здание факультета в глубокой задумчивости. За все годы учебы Ратцер так и не смог сдать латынь. И вот в январе неожиданно предъявил аттестат частного института, в котором констатировалось, что в последние семестровые каникулы успешно сдан начальный курс. Глупо было то, что в указанное время тот институт уже обанкротился и прекратил существование. Но поскольку перепуганный студент немедленно забрал документ и всячески себя казнил, руководство факультета, согласно духу заведения, выбрало милость, а не справедливость.
Итак, причина для недовольства в самом деле имелась — Вилли схалтурил. Повод для того, чтобы потребовать назад свои деньги, — но ведь не повод для убийства?
Комиссар не глядел на дорогу и столкнулся с женщиной.
— Я же знала, что ты влюблен и не даешь мне проходу.
Ошеломленный Тойер увидел перед собой воинственное лицо своей подружки Ренаты Хорнунг.
8
— Что это, один из тех идиотских случаев, которые раздражают меня до бешенства в американских фильмах? — Тойер счел более уместной наступательную тактику, а не оборонительную.
— Могу тебя успокоить, — фыркнула Хорнунг. — Отчаявшись, я позвонила тебе на работу. Любезный господин Штерн сообщил мне, что ты сегодня утром собирался к теологам. Впрочем, он был явно обеспокоен тем, что ты все еще не дал о себе знать. Вероятно, что-то произошло.
Тойер решил пока что выбросить это известие из головы.
— Разумеется, не мое дело, зачем ты сюда приходил, однако, насколько мне известно, лютеранские священники не исповедуют — тебе нужно пойти к иезуитам. Я принесу тебе ужин, если исповедь затянется.
— Это служебные дела, — проскрипел Тойер, — служебные, и я не имею права их разглашать.
— Судя по всему, вся твоя жизнь — служебное дело. — Губы Хорнунг сжались так, что напоминали трещину на обоях.
— Может, посидим где-нибудь? — неловко предложил Тойер. — Что-нибудь выпьем?
Ильдирим мыла посуду после завтрака. Она еще не привыкла к множеству дополнительных мелочей, присущих семейной жизни. В данный момент это была утренняя тарелка из-под окаменевшей нутеллы, о которую она сломала если не голову, то уже ногти точно.
Сегодня Бабетта до четырех часов будет в школе. Она храбро заявила, что посидит вечером одна, ей это не впервой. Ильдирим не знала, что она будет чувствовать через две недели, когда вернется фрау Шёнтелер, но не исключала, что к тоске будет примешиваться и некоторое облегчение.
Был уже почти полдень. Вернц позвонил ей и масленым голосом напомнил, что уже пора, пожалуй, прийти на работу. Ведь будет странно выглядеть, если она, хотя и сказалась больной, проведет вечер в городе с доктором Дунканом. Как будто ее идея — встретиться с этим Киви.
Она отскребла последние следы нутеллы и поставила тарелку, не споласкивая, на сушилку. Затем написала записку своей подопечной, чтобы она поискала еду в холодильнике. Сама она вернется не очень поздно, но девочка должна почистить зубы и не смотреть плохие фильмы. Достаточно ли по-матерински у нее получилось? Терзаясь сомнениями, Ильдирим внизу записки нарисовала губной помадой маленькое сердечко.
Возле мойки стояла большая красная коробка для завтраков. Ильдирим ничего не дала с собой девочке в школу. Забыла. Это огорчило ее так, что она, выйдя из дома, даже не огляделась по сторонам.
В конце концов Хорнунг и Тойер сели за столик возле «Круассана», прямо напротив студенческого общежития, в котором жила Бухвальд. Заказали кофе с молоком и минеральную воду. Комиссар подбадривал себя мыслью, что «предательница», возможно, увидит его и испугается, но ему это не очень помогало. Предстоял разговор начистоту. Постоянно отодвигался и вот теперь назрел. Тойер не имел ни малейшего представления; что должен сказать своей подружке. Хорнунг выглядела столь же неуверенно, а ее злость была, вероятно лишь прикрытием полной растерянности, так часто бывает, когда злишься.
Она прижалась коленкой к его ноге. Тойер на секунду испугался — решил, что под столом собака.
— Ну, что там такое, зачем я могла тебе понадобиться? — спросила она, наконец. — Выкладывай, не стесняйся. Даже если твоя проблема чисто профессиональная.
С одной стороны, Тойер испытал облегчение — ведь они и на этот раз, как обычно, уходили от разговора начистоту, с другой стороны, он не мог уже вспомнить, что там бормотал среди ночи.
— Ах, я не должен был вообще этого говорить… Ладно, забудем…
Хорнунг отодвинула коленку. Расхристанный парень в желтых деревянных сабо протарахтел мимо на мотороллере и свернул на Малую Мантельгассе. Комиссару нестерпимо захотелось взять его под арест, а желтую дрянь швырнуть в Неккар.
Его подружка отвела в сторону взгляд; ее улыбка стала еще более вымученной.
— Жаль. — Уголки ее рта дрогнули. — Я уже давно уговариваю себя, — с трудом продолжала она, — что не так и плохо, если ты для чего-то нужна. И если я когда-нибудь сделаю для тебя что-то полезное, ты, возможно, не станешь постоянно забывать о моем существовании. — Она растерянно помешала кофе и уставилась на созданный ею маленький водоворот, словно увидела в нем что-то необычайно интересное.
— Я не забываю тебя, — возразил Тойер. — Скорей я забываю себя самого.
Он поднялся из-за столика, зашел в маленькую франкофильскую пивную, с презрением, как и полагается полицейскому, взглянул на сидевшие у стойки кожаные фигуры, которые уже с утра вливали себе в глотки пиво, хотя, честно говоря, охотно занялся бы тем же самым. Бросил пять марок в сигаретный автомат. Просто так, машинально. Автомат не сработал. Почти с облегчением надавил на кнопку возврата денег и снова двинулся к двери. Ему пришлось задержаться на несколько мгновений, пока официантка прямо на его пути расставляла перед клиентами двенадцать чашек кофе.
— Конечно, я ничего им не сказал. Сначала я должен узнать, что они там на него хотят повесить. Один из них выглядел, будто из группы «Виллидж Пипл», тот, что с усами как у моржа.
Тойер повернул голову к самодовольному говоруну. Среди тесной кучки он не сразу определил того, кому принадлежал голос, однако один из парней носил телекомовскую кепку. Комиссар помнил — это что-то означало, но что, никак не мог сообразить. Выход освободился.
Хорнунг наблюдала за ним сквозь большое стекло.
— Теперь они стоят шесть марок. Не позорься и больше не ходи за ними.
Тойер озадаченно взглянул на нее:
— Ты куришь, что ли?
Хорнунг горько улыбнулась:
— Да, временами. Но исключительно в твоем присутствии.
Сыщик пристыженно потупился.
— Знаешь, Тойер, я никогда и не рассчитывала, что у нас получится совместная жизнь. Для этого мы, пожалуй, уже староваты, да и вообще… Ах, от кораллов ведь никто не ожидает, что они вдруг сорвутся с места и поплывут куда-нибудь еще. Они должны быть красивыми, вот и все. Должны быть, понимаешь?
Тойер кивнул, но ничего не понял.
— Я мечтала лишь о том, что нам с тобой выпадет несколько хороших лет, — продолжала она. — Ведь все так быстро пролетает. Сколько мы уже вместе, господин комиссар?
Тойер напряженно пытался вспомнить.
— Два года?
— Почти четыре. — Глаза Хорнунг увлажнились. — И я согласна теперь на все, даже на то, чтобы просто быть тебе полезной. С какой охотой я стала бы тебя презирать! За то, как ты со мной обращаешься. Но не могу, не получается. Большую скалу невозможно презирать, просто невозможно.
— На нее можно только залезть, — невинным тоном добавил Тойер.
Эта двусмысленность оказалась самой большой глупостью, какую он мог сказать.
Хорнунг сверкнула глазами:
— Сейчас я влеплю тебе хорошенько, старый чурбан.
Тойер беспомощно поднял обе руки, он в самом деле испугался затрещины, словно ребенок.
— Тебе ничего не говорит имя Фаунс? — неловко спросил он.
Подействовало. Хорнунг задумалась. Комиссар мысленно поздравил себя.
— Нет, — сказала она, наконец. — Оно имеет отношение к твоему делу?
— Да, приблизительно. — Тойер неуверенно улыбнулся. — Но об этом я, разумеется, не имею права тебе рассказывать.
Возникла еще более неловкая пауза.
— На сегодня это все, господин Тойер? — Голос Хорнунг зазвучал по-новому, напомнив ее нескладному другу металлический визг пилы; и сейчас эта пила его распилит, без труда, ведь он-то не из металла. Вовсе не из металла.
Он набрал в грудь воздуха, тесней запахнул на теле кожаный пиджак, поправил брюки. Взглянул на небо, все ли там в порядке.
Потом рассказал про Вилли.
Ильдирим остановилась в коридоре, в конце которого находился ее кабинет, и невольно засмеялась. Проход был заставлен двумя скрещенными нестругаными брусьями, за ними лежала пленка. Четыре маляра красили стены плавными движениями певцов из группы «Вильдекер Херцбубен» .
Один из маляров подошел к ней:
— Чем могу быть полезен, прекрасное дитя?
— Ах, меня интересует чистый пустяк, — в тон ему ответила Ильдирим. — Мне, собственно, нужно только пройти в свой кабинет. И сесть за работу. — С нарастающей радостью она увидела, что перед ее дверью выстроена пирамида из банок с краской.
— Милая моя! — Маляр, казалось, был в восторге от возникшей коллизии. — Да там внутри пусто! Мы тут не управимся до конца недели. Ведь вчера вечером освободили все кабинеты. Вы уже забыли?
— Забыла, — засмеялась Ильдирим. — Какая я растяпа.
Рабочий с симпатией улыбнулся:
— Глядите-ка, да она хорошо знает немецкий. Доннерветтер.
Ильдирим радостно простучала каблучками в свой отдел и тотчас заглянула к шефу.
Впервые она не тяготилась его обществом. Вернц сразу покаялся — да, он забыл про малярные работы. Да, конечно, вчера всех переселили на временные рабочие места, а ее ведь не было. В итоге обер-прокурор выбрал позицию, которая наиболее подходит правителям, когда они совершают ляп, — он проявил великодушие. Ильдирим повезло, она может дожидаться дома окончания ремонта.
— В конце концов, вам ведь пришлось пережить неприятное происшествие. — Он задышал тяжелей. Воображаемое насилие непристойно повисло перед его взором. — Кстати, доктор Дункан, — отвлек он себя от сальных мыслей, — вы уж не забудьте сегодня про него, да еще, пожалуй, загляните к сыщикам, узнайте, что с тем утопленником. Я недавно беседовал с доктором Зельтманном…
Ильдирим быстро кивала, пока Вернц загружал ее бессмысленными поручениями на ближайшие два дня.
— Что же, собственно, тут делает этот Дункан? — спросила она, выходя. — То есть у нас. Почему он здесь?
— Он проводит исследования, — с благоговением сообщил Вернц. — Исследования.
— Но его никогда у нас не видно.
— Хорошего исследователя никогда не видно, — с умным видом поправил ее шеф. — Слишком настойчивое присутствие искажает результат. Зонд должен быть тонким. Моя дочка сейчас как раз изучает это по биологии.
— Какая странная история, — сказала Хорнунг, перешедшая, к неудовольствию комиссара, на белое вино. — Карлик без имени в темных улочках романтического Гейдельберга. Фальсификатор без имени… Но скажи-ка, вы уже вспомнили ту историю с картиной Тернера?
Тойер тупо покачал головой.
Она усмехнулась и выпила одним глотком полбокала.
— Ну, что скажешь? Я все-таки действительно пригодилась, так ведь, господин комиссар?
Меньше чем через полчаса они лежали на ковре в квартире Хорнунг и болтали. Тойер наслаждался поцелуями своей подружки, как лесной кабан наслаждается грязной лужей. Он урчал, стонал, мурлыкал нестройный менуэт, лежа на спине, потом, наконец, расстегнул ее молнию. Прежде ему это как-то не бросалось в глаза, но теперь, чуточку приоткрывая закрытые от наслаждения глаза, он видел непривычный красный цвет там, где обычно на ней было черное, словно ей предстояло пойти на лекцию к Сартру.
Она дышала все глубже, и каждый вздох оканчивался тихим стоном, призывом, совсем еще робким. Тойер ощутил прилив силы и потянулся пальцами к своему ремню.
— Давай немножко отложим, — шепнула Хорнунг.
Озадаченный и немного обиженный сыщик открыл глаза:
— Я что, должен побриться?
Хорнунг погладила его колючую щеку:
— Если уж я к чему-то и привыкла у тебя, так это к твоей щетине. Нет, я просто подумала, что пришло время объяснить тебе свою идею насчет Тернера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Бендт кивнул, удивленный. Мыслящий полицейский, надо же!
— А его намеки на Сигму и Тау? Надеюсь, вы поможете мне тут разобраться?
— Греческие буквы, примерно в середине алфавита. Возможно, он имел в виду, что в том особом случае он находится в месте, где совпадают различные влияния. Достаточно самонадеянно с его стороны, ведь таким образом он вообще-то ставит себя на место Бога. — Бендт потушил сигарету в цветочной вазочке. — Из такого человека никогда не получится пастор.
— И в той точке он находится либо логически, — размышлял Тойер, — либо пространственно. Либо то и другое. — Он невольно усмехнулся. Внезапно его озарило, где искать Ратцера. Впрочем, он отлично помнил, что уже не раз ошибался.
— А Фаунс? — продолжил он, наконец, прорабатывать свой список. — Тоже какой-нибудь мистик?
Бендт напряженно задумался.
— Имя ничего мне не говорит, — пробурчал он наконец. Казалось, пробелы в знаниях были ему невыносимы, с секунду он мрачно взирал на полицейского, так, что Назареянину это бы не понравилось. Но после консультации с несколькими справочниками его настроение улучшилось. — Кем бы ни был этот господин Фаунс в прошлом или настоящем — я, как теолог, заявляю: это не теолог.
Тойер вздохнул: он на это и не надеялся, иначе все было бы слишком просто.
— Имелась ли на совести Ратцера попытка обмана? Сдавал ли он когда-нибудь чужую работу, выдав ее за свою? Это действительно будет мой последний вопрос.
Бендт снова погрузился в себя, но с меньшей охотой. Ведь теперь речь шла об очень земных вещах.
— Ну, про весь факультет я, конечно, не могу знать; есть еще достаточно коллег, у которых такое могло случиться. Ах да! Это было в начале года. Поистине глупая история…
Через пару минут Тойер покинул здание факультета в глубокой задумчивости. За все годы учебы Ратцер так и не смог сдать латынь. И вот в январе неожиданно предъявил аттестат частного института, в котором констатировалось, что в последние семестровые каникулы успешно сдан начальный курс. Глупо было то, что в указанное время тот институт уже обанкротился и прекратил существование. Но поскольку перепуганный студент немедленно забрал документ и всячески себя казнил, руководство факультета, согласно духу заведения, выбрало милость, а не справедливость.
Итак, причина для недовольства в самом деле имелась — Вилли схалтурил. Повод для того, чтобы потребовать назад свои деньги, — но ведь не повод для убийства?
Комиссар не глядел на дорогу и столкнулся с женщиной.
— Я же знала, что ты влюблен и не даешь мне проходу.
Ошеломленный Тойер увидел перед собой воинственное лицо своей подружки Ренаты Хорнунг.
8
— Что это, один из тех идиотских случаев, которые раздражают меня до бешенства в американских фильмах? — Тойер счел более уместной наступательную тактику, а не оборонительную.
— Могу тебя успокоить, — фыркнула Хорнунг. — Отчаявшись, я позвонила тебе на работу. Любезный господин Штерн сообщил мне, что ты сегодня утром собирался к теологам. Впрочем, он был явно обеспокоен тем, что ты все еще не дал о себе знать. Вероятно, что-то произошло.
Тойер решил пока что выбросить это известие из головы.
— Разумеется, не мое дело, зачем ты сюда приходил, однако, насколько мне известно, лютеранские священники не исповедуют — тебе нужно пойти к иезуитам. Я принесу тебе ужин, если исповедь затянется.
— Это служебные дела, — проскрипел Тойер, — служебные, и я не имею права их разглашать.
— Судя по всему, вся твоя жизнь — служебное дело. — Губы Хорнунг сжались так, что напоминали трещину на обоях.
— Может, посидим где-нибудь? — неловко предложил Тойер. — Что-нибудь выпьем?
Ильдирим мыла посуду после завтрака. Она еще не привыкла к множеству дополнительных мелочей, присущих семейной жизни. В данный момент это была утренняя тарелка из-под окаменевшей нутеллы, о которую она сломала если не голову, то уже ногти точно.
Сегодня Бабетта до четырех часов будет в школе. Она храбро заявила, что посидит вечером одна, ей это не впервой. Ильдирим не знала, что она будет чувствовать через две недели, когда вернется фрау Шёнтелер, но не исключала, что к тоске будет примешиваться и некоторое облегчение.
Был уже почти полдень. Вернц позвонил ей и масленым голосом напомнил, что уже пора, пожалуй, прийти на работу. Ведь будет странно выглядеть, если она, хотя и сказалась больной, проведет вечер в городе с доктором Дунканом. Как будто ее идея — встретиться с этим Киви.
Она отскребла последние следы нутеллы и поставила тарелку, не споласкивая, на сушилку. Затем написала записку своей подопечной, чтобы она поискала еду в холодильнике. Сама она вернется не очень поздно, но девочка должна почистить зубы и не смотреть плохие фильмы. Достаточно ли по-матерински у нее получилось? Терзаясь сомнениями, Ильдирим внизу записки нарисовала губной помадой маленькое сердечко.
Возле мойки стояла большая красная коробка для завтраков. Ильдирим ничего не дала с собой девочке в школу. Забыла. Это огорчило ее так, что она, выйдя из дома, даже не огляделась по сторонам.
В конце концов Хорнунг и Тойер сели за столик возле «Круассана», прямо напротив студенческого общежития, в котором жила Бухвальд. Заказали кофе с молоком и минеральную воду. Комиссар подбадривал себя мыслью, что «предательница», возможно, увидит его и испугается, но ему это не очень помогало. Предстоял разговор начистоту. Постоянно отодвигался и вот теперь назрел. Тойер не имел ни малейшего представления; что должен сказать своей подружке. Хорнунг выглядела столь же неуверенно, а ее злость была, вероятно лишь прикрытием полной растерянности, так часто бывает, когда злишься.
Она прижалась коленкой к его ноге. Тойер на секунду испугался — решил, что под столом собака.
— Ну, что там такое, зачем я могла тебе понадобиться? — спросила она, наконец. — Выкладывай, не стесняйся. Даже если твоя проблема чисто профессиональная.
С одной стороны, Тойер испытал облегчение — ведь они и на этот раз, как обычно, уходили от разговора начистоту, с другой стороны, он не мог уже вспомнить, что там бормотал среди ночи.
— Ах, я не должен был вообще этого говорить… Ладно, забудем…
Хорнунг отодвинула коленку. Расхристанный парень в желтых деревянных сабо протарахтел мимо на мотороллере и свернул на Малую Мантельгассе. Комиссару нестерпимо захотелось взять его под арест, а желтую дрянь швырнуть в Неккар.
Его подружка отвела в сторону взгляд; ее улыбка стала еще более вымученной.
— Жаль. — Уголки ее рта дрогнули. — Я уже давно уговариваю себя, — с трудом продолжала она, — что не так и плохо, если ты для чего-то нужна. И если я когда-нибудь сделаю для тебя что-то полезное, ты, возможно, не станешь постоянно забывать о моем существовании. — Она растерянно помешала кофе и уставилась на созданный ею маленький водоворот, словно увидела в нем что-то необычайно интересное.
— Я не забываю тебя, — возразил Тойер. — Скорей я забываю себя самого.
Он поднялся из-за столика, зашел в маленькую франкофильскую пивную, с презрением, как и полагается полицейскому, взглянул на сидевшие у стойки кожаные фигуры, которые уже с утра вливали себе в глотки пиво, хотя, честно говоря, охотно занялся бы тем же самым. Бросил пять марок в сигаретный автомат. Просто так, машинально. Автомат не сработал. Почти с облегчением надавил на кнопку возврата денег и снова двинулся к двери. Ему пришлось задержаться на несколько мгновений, пока официантка прямо на его пути расставляла перед клиентами двенадцать чашек кофе.
— Конечно, я ничего им не сказал. Сначала я должен узнать, что они там на него хотят повесить. Один из них выглядел, будто из группы «Виллидж Пипл», тот, что с усами как у моржа.
Тойер повернул голову к самодовольному говоруну. Среди тесной кучки он не сразу определил того, кому принадлежал голос, однако один из парней носил телекомовскую кепку. Комиссар помнил — это что-то означало, но что, никак не мог сообразить. Выход освободился.
Хорнунг наблюдала за ним сквозь большое стекло.
— Теперь они стоят шесть марок. Не позорься и больше не ходи за ними.
Тойер озадаченно взглянул на нее:
— Ты куришь, что ли?
Хорнунг горько улыбнулась:
— Да, временами. Но исключительно в твоем присутствии.
Сыщик пристыженно потупился.
— Знаешь, Тойер, я никогда и не рассчитывала, что у нас получится совместная жизнь. Для этого мы, пожалуй, уже староваты, да и вообще… Ах, от кораллов ведь никто не ожидает, что они вдруг сорвутся с места и поплывут куда-нибудь еще. Они должны быть красивыми, вот и все. Должны быть, понимаешь?
Тойер кивнул, но ничего не понял.
— Я мечтала лишь о том, что нам с тобой выпадет несколько хороших лет, — продолжала она. — Ведь все так быстро пролетает. Сколько мы уже вместе, господин комиссар?
Тойер напряженно пытался вспомнить.
— Два года?
— Почти четыре. — Глаза Хорнунг увлажнились. — И я согласна теперь на все, даже на то, чтобы просто быть тебе полезной. С какой охотой я стала бы тебя презирать! За то, как ты со мной обращаешься. Но не могу, не получается. Большую скалу невозможно презирать, просто невозможно.
— На нее можно только залезть, — невинным тоном добавил Тойер.
Эта двусмысленность оказалась самой большой глупостью, какую он мог сказать.
Хорнунг сверкнула глазами:
— Сейчас я влеплю тебе хорошенько, старый чурбан.
Тойер беспомощно поднял обе руки, он в самом деле испугался затрещины, словно ребенок.
— Тебе ничего не говорит имя Фаунс? — неловко спросил он.
Подействовало. Хорнунг задумалась. Комиссар мысленно поздравил себя.
— Нет, — сказала она, наконец. — Оно имеет отношение к твоему делу?
— Да, приблизительно. — Тойер неуверенно улыбнулся. — Но об этом я, разумеется, не имею права тебе рассказывать.
Возникла еще более неловкая пауза.
— На сегодня это все, господин Тойер? — Голос Хорнунг зазвучал по-новому, напомнив ее нескладному другу металлический визг пилы; и сейчас эта пила его распилит, без труда, ведь он-то не из металла. Вовсе не из металла.
Он набрал в грудь воздуха, тесней запахнул на теле кожаный пиджак, поправил брюки. Взглянул на небо, все ли там в порядке.
Потом рассказал про Вилли.
Ильдирим остановилась в коридоре, в конце которого находился ее кабинет, и невольно засмеялась. Проход был заставлен двумя скрещенными нестругаными брусьями, за ними лежала пленка. Четыре маляра красили стены плавными движениями певцов из группы «Вильдекер Херцбубен» .
Один из маляров подошел к ней:
— Чем могу быть полезен, прекрасное дитя?
— Ах, меня интересует чистый пустяк, — в тон ему ответила Ильдирим. — Мне, собственно, нужно только пройти в свой кабинет. И сесть за работу. — С нарастающей радостью она увидела, что перед ее дверью выстроена пирамида из банок с краской.
— Милая моя! — Маляр, казалось, был в восторге от возникшей коллизии. — Да там внутри пусто! Мы тут не управимся до конца недели. Ведь вчера вечером освободили все кабинеты. Вы уже забыли?
— Забыла, — засмеялась Ильдирим. — Какая я растяпа.
Рабочий с симпатией улыбнулся:
— Глядите-ка, да она хорошо знает немецкий. Доннерветтер.
Ильдирим радостно простучала каблучками в свой отдел и тотчас заглянула к шефу.
Впервые она не тяготилась его обществом. Вернц сразу покаялся — да, он забыл про малярные работы. Да, конечно, вчера всех переселили на временные рабочие места, а ее ведь не было. В итоге обер-прокурор выбрал позицию, которая наиболее подходит правителям, когда они совершают ляп, — он проявил великодушие. Ильдирим повезло, она может дожидаться дома окончания ремонта.
— В конце концов, вам ведь пришлось пережить неприятное происшествие. — Он задышал тяжелей. Воображаемое насилие непристойно повисло перед его взором. — Кстати, доктор Дункан, — отвлек он себя от сальных мыслей, — вы уж не забудьте сегодня про него, да еще, пожалуй, загляните к сыщикам, узнайте, что с тем утопленником. Я недавно беседовал с доктором Зельтманном…
Ильдирим быстро кивала, пока Вернц загружал ее бессмысленными поручениями на ближайшие два дня.
— Что же, собственно, тут делает этот Дункан? — спросила она, выходя. — То есть у нас. Почему он здесь?
— Он проводит исследования, — с благоговением сообщил Вернц. — Исследования.
— Но его никогда у нас не видно.
— Хорошего исследователя никогда не видно, — с умным видом поправил ее шеф. — Слишком настойчивое присутствие искажает результат. Зонд должен быть тонким. Моя дочка сейчас как раз изучает это по биологии.
— Какая странная история, — сказала Хорнунг, перешедшая, к неудовольствию комиссара, на белое вино. — Карлик без имени в темных улочках романтического Гейдельберга. Фальсификатор без имени… Но скажи-ка, вы уже вспомнили ту историю с картиной Тернера?
Тойер тупо покачал головой.
Она усмехнулась и выпила одним глотком полбокала.
— Ну, что скажешь? Я все-таки действительно пригодилась, так ведь, господин комиссар?
Меньше чем через полчаса они лежали на ковре в квартире Хорнунг и болтали. Тойер наслаждался поцелуями своей подружки, как лесной кабан наслаждается грязной лужей. Он урчал, стонал, мурлыкал нестройный менуэт, лежа на спине, потом, наконец, расстегнул ее молнию. Прежде ему это как-то не бросалось в глаза, но теперь, чуточку приоткрывая закрытые от наслаждения глаза, он видел непривычный красный цвет там, где обычно на ней было черное, словно ей предстояло пойти на лекцию к Сартру.
Она дышала все глубже, и каждый вздох оканчивался тихим стоном, призывом, совсем еще робким. Тойер ощутил прилив силы и потянулся пальцами к своему ремню.
— Давай немножко отложим, — шепнула Хорнунг.
Озадаченный и немного обиженный сыщик открыл глаза:
— Я что, должен побриться?
Хорнунг погладила его колючую щеку:
— Если уж я к чему-то и привыкла у тебя, так это к твоей щетине. Нет, я просто подумала, что пришло время объяснить тебе свою идею насчет Тернера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33