– Я вижу, что он скреплен подписью директрисы Гардфилдской школы, – сказал адвокат.
– Да, она подписала документ. Как видите, она подтверждает все, что я написал.
Последовало молчание. Милли замерла.
– Мистер Уэддерберн, последствия сего заключения таковы: в соответствии с английским законом мисс Смит с сегодняшнего дня находится под опекой суда лорд-канцлера. Те же законы действительны и в Гонконге, – сказал адвокат. – А поскольку вы назначены опекуном мисс Смит, то вам и решать, огласить ли мне перед всеми дополнительные распоряжения по завещанию или же лишь в общих чертах описать обстоятельства, могущие объяснить требование сэра Артура.
Джеймс Уэддерберн поднялся на ноги.
– Для всех присутствующих было бы предпочтительнее, если бы вы просто изложили эти дополнительные распоряжения, сэр, ограничившись только самыми важными фактами. Мне бы хотелось как можно меньше смущать мисс Смит.
– Я полностью с вами согласен, сэр, – сказал доктор Скофилд.
Гудчайлд продолжал обличающим тоном, будто Милли была непослушным ребенком:
– Оказывается, в последние годы вашего пребывания в Гардфилдской школе у вас была связь с деревенским жителем по имени Эллери, который позже умер. Это так?
Милли опустила голову. Он продолжал:
– Я прошу вас не упрямиться, мисс Смит. Этот вопрос я задаю по воле вашего покойного батюшки.
В результате этой… этой пагубной связи вы серьезно заболели и на протяжении многих недель находились под наблюдением вашего школьного врача, доктора Скофилда, присутствующего сейчас здесь. В этот период вас лечили от умственного расстройства. Это так?
Милли не отвечала.
– Все это сильно травмировало вашего батюшку. Здоровье его ухудшалось, а вы были так далеко. И, как всякий любящий отец, он хотел позаботиться о вашем будущем. Именно это побудило его действовать так, как действовал он, попросив своего партнера по бизнесу, мистера Джеймса Уэддерберна, джентльмена, свободного от семейных уз, предоставить вам, насколько это будет в его силах, максимальную защиту со стороны закона, а именно взять вас в супруги. Как я понял, ваш отец писал вам об этом.
– Да, я получила от него такое письмо.
– В котором он оповестил вас о том, что мистер Уэддерберн предлагает вам руку и сердце. Как адвокат семьи я считаю необходимым уведомить вас, что пребывание под опекой суда не означает, что вы обязаны соглашаться на брак с мистером Уэддерберном.
– Я уже отказала ему! – Милли гордо вскинула голову.
Последовала еще одна пауза.
– Вы не могли бы привести какие-либо доводы в пользу разумности вашего отказа? Конечно, мистер Уэддерберн старше вас, но он весьма уважаем в колонии как джентльмен, обладающий редкостным деловым чутьем. Известно также, что ваш брак привел бы к объединению двух огромных коммерческих империй, что несомненно оказалось бы весьма выгодным с экономической точки зрения. И это, повторяю, было последней волей вашего умирающего отца.
– А если я не соглашусь на этот брак?
– Поскольку вы находитесь под опекой суда, все юридические решения по поводу вашего будущего будут приниматься семейным врачом, которому ваш отец – весьма благоразумно, поскольку вы еще несовершеннолетняя, – дал на это полное право.
– Право на что? – Милли повысила голос.
– Препроводить вас из колонии назад в Англию, где вы будете находиться под защитой опекунской комиссии, советником при которой является доктор Скофилд.
– Ну и какой совет вы мне хотите дать, доктор? – Милли обернулась к нему, но он ничего не ответил.
Мистер Гудчайлд продолжал монотонно:
– Вы будете находиться под наблюдением доктора Скофилда, а в Англии вас поместят в учреждение, где заботятся об умственно больных, это в городе Йорке. Там вы пробудете до тех пор, пока ваш опекун, Джеймс Уэддерберн не сочтет, что ваше состояние улучшилось. У нас есть право руководствоваться «Актом о Безумных» от тысяча восемьсот сорок пятого года.
Милли не произнесла ни слова и даже не показала вида, что слышала слова адвоката. Затем она поднялась, внимательно глядя в вопрошающие лица. Две одетые в белое китайские медсестры тоже поднялись.
– Решение должны принять вы сами, мисс Смит, – добавил Гудчайлд, – и мне необходимо узнать о нем как можно быстрее. Мы не можем задерживать доктора Скофилда; после смерти вашего отца ему больше нечего делать в Гонконге, и он хочет вернуться в Англию при первой же возможности.
– В таком случае я выйду замуж за мистера Уэддерберна, – сказала Милли и направилась к двери. – Мами, Мами! – позвала она. Никогда еще она так сильно не нуждалась в своей старой няньке.
Мами явилась в ту же минуту. Прижав к себе Милли, она свирепо посмотрела на медсестер и огромной своей рукой захлопнула дверь у них перед носом.
Не успели Мами и Милли выйти, как Уэддерберн уже был на ногах. Весь покрытый от переживаний испариной, он вытирал лицо большим шелковым носовым платком.
– Превосходно, просто превосходно! – говорил он. – Обещаю вам, мистер Гудчайлд, что эта молодая девушка никогда не пожалеет о данном ею согласии. Я буду для нее хорошим и заботливым мужем.
– Я надеюсь на это, сэр. – Мистер Гудчайлд перебирал свои бумаги. – У девушки есть определенные права и привилегии, с которыми следует считаться. Вы понимаете меня?
– Конечно!
– Ну, а вообще все прошло удивительно удачно, – сказал адвокат со вздохом. – Остается только уладить вопрос о моей оплате. Я правильно понял, что мне следует послать счет в банк Смитов?
– Пришлите его мне, я все немедленно улажу, – сказал Уэддерберн и повернулся к доктору Скофилду. – Надеюсь, что и вы мне лично предъявите свой счет за эту услугу. Уверяю вас, мой добрый доктор, что я отблагодарю вас должным образом.
– Завтра с самого утра займусь счетами, сэр, – ответил доктор Скофилд.
15
Подданным пирата Чу Апу было совершенно очевидно (хотя это и не обсуждалось в открытую), что мужская удаль помаленьку таяла. Однако в свои пятьдесят лет он был мужчина еще хоть куда: тело его, выдубленное солнцем и ветром, было еще по-молодому гибким и крепким. Хоть он и утратил прежнюю живость, он мог еще дать фору многим и многим своим соотечественникам. Но в свое время Чу слишком рьяно посещал злачные места Макао. Опиум, вино (а джин и порох он предпочитал в чистом виде – без всяких примесей) и орды наложниц не могли не отразиться на нем. Теперь же, прекратив растранжиривать награбленное богатство в бесконечных попойках и выгнав из своей постели всех подружек своей проказливой юности, Чу сошелся с очаровательной красивой женщиной.
Ее звали Сулен, что означало «водяная лилия». Чу Апу, могучий Чу Апу, со свирепой физиономией и золотыми серьгами в ушах, влюбился в нее без памяти с первого же взгляда. Вместе с этим чувством, ранее ему неведомым, на него накатила сентиментальность, с которой старые любовники относятся к своим пассиям.
Мало того, в Сай Кунге поговаривали, что после знакомства с Сулен наводящий на всех страх, великий Чу Апу теперь уже не тот. На рынке Шаукивана, где торговали награбленным, эта новость с насмешками обсуждалась, по Лэдер-стрит сплетни катились дальше, о Чу Апу шушукались за каждым углом и над каждым стаканом вина. До ушей Чу Апу эти разговоры дошли в тот момент, когда он зачищал наждачной бумагой поленья для Сулен, чтобы она не занозила пальчики. Любая другая женщина в Китае с рассветом была бы уже на ногах и трудилась, но эта новобрачная в любую погоду нежилась в постели, поедая сладости и омаров, специально привезенных из Макао.
Пословицы и поговорки, которые выдержали испытание временем, почти одинаковы у всех народов. Та, которой припечатали Чу Апу, не была исключением: «Yuht, louh yuth wuh-touh». Что в переводе с китайского означает: «Самый большой дурак – это старый дурак».
И за меньшие оскорбления Чу Апу отрезал головы.
Услышав о пожаре на своем корабле и о гибели команды в Шаукиване во время празднования дня рождения Там Кунга, наказанный судьбой Чу Апу отправился в гавань Стэнли, в которой пираты всегда отсиживались в трудные времена.
Примерно в миле от этой гавани есть маленькая деревушка под названием Вонг-ма Кок. Недавно Чу, в обход властей, открыл там небольшой пороховой заводик. Деревушка была настолько уединенной, что никто не подозревал о ее существовании. Даже местные сборщики налогов, которых Чу Апу подкупал, никогда не заглядывали сюда, так что крестьяне не платили налогов. Поскольку продажа пороха приносила большую прибыль, чем открытое пиратство, то Чу вознамерился обосноваться в Вонг-ма Коке и жить там в мире и согласии вместе со своей новой любовницей до конца своих дней.
Так бы оно и было, если бы не один молодой офицер, с хорошим чином и знаками отличия, некий капитан да Коста из Цейлонских Стрелков, которого совсем недавно назначили следить в окрестностях за пиратами-контрабандистами. – Гуляя по приливной полосе побережья Стэнли, капитан да Коста нечаянно наткнулся на прекрасную Сулеи, жену Чу, которая болтала ногами в небольшом озерке, поедая при этом засахаренные цикады. Когда он приблизился, она поднялась, испугавшись его мундира с золотыми галунами.
– Вечер казался мне обворожительным, о красавица, до тех пор, пока я не увидел вас, но лишь теперь я понял, как прекрасна жизнь, – сказал да Коста. И, щелкнув каблуками, он галантно откозырял Сулен, которая до этого знала только ворчание своего стареющего и неотесанного любовника.
Она ответила на его комплимент грациозным поклоном.
– Как же случилось, что столь прелестное создание пребывает в одиночестве? – не унимался красноречивый да Коста. В сумерках черты ее личика стали нежно-расплывчатыми. А ведь да Коста был уверен, что подобный персик мог произрастать исключительно на почве Португалии. – У вас нет язычка? – спросил он.
– Я жду здесь своего мужа, сэр, – ответила Сулен и запахнула ворот своего домотканного одеяния, которое прикрывало ее до самых икр.
– Вы хакка? – спросил да Коста.
– Я не здешняя.
– Тогда танга?
– Да, с моря.
– Вы с тех кораблей, которые заплывают иногда в гавань Стенли?
– Оттуда.
– Которые привозят вам вашего мужа, но они же и увозят его?
– Они увозят его к далеким рыбным косякам, где водятся большие морские окуни, – сказала Сулен, потому что она была рыбачкой и знала, о чем говорила. Как говорится, если вы хотите найти в деревне дурака, вам придется привезти его из города. Она знала, что такой необычный для Ванг-ма Кока мундир сулил беду. Но, если тебе шестнадцать, а незнакомец молод, красив и хорошо сложен, он сулит и сладкое волнение в крови. Сулен подумала, что уж от него-то не услышишь грубых шуток и отвратительной брани, раздающейся в тот момент, когда море перекатывается через планшир огромными зелеными валами, с грохотом падая с банок. Тот, у кого такие добрые глаза, такие чувственные губы, может предложить девушке что-нибудь получше потных объятий неуклюжего любовника. Лицо у юноши было ясное и спокойное, держался он уверенно, но не вызывающе, на его щеках был юношеский пушок, а глаза горели огнем.
– У вас дома есть еще такие, как вы? – спросил да Коста.
– Еще одна: ее зовут Серебряная Сестра.
– Она так же красива?
– Мужчины головы из-за нее теряют. – Сказав это, Сулен вытянула руку, и откуда-то из сумерек вылетел белый какаду и сел ей на плечо – тот самый какаду, который обычно издавал хриплые вопли на шкентеле корабля Чу Апу, когда тот входил в гавань. Прижимаясь щекой к птице, Сулен поняла, что приближается Чу Апу и офицеру пора уходить.
– Скоро здесь будет мой муж, – сказала она просто.
– А если я приду завтра, его не будет? Можем ли мы снова встретиться? – спросил да Коста, подписывая себе тем самым смертный приговор.
– Можем, – ответила Сулен.
– Давайте встретимся здесь же завтра вечером.
– Только это будет стоить денег, – сказала Сулен, которая, став любовницей пирата, умела извлечь из таких дел выгоду.
– А что в наши дни можно получить бесплатно! Сколько?
– Пятьдесят долларов, чтобы купить засахаренные цикады.
– А что за цикады? – спросил да Коста, и Сулен объяснила:
– Мы покупаем их у деревенских разносчиков, которые ловят их, когда светлячки танцуют летом свой танец. Они прилетают огромными стаями с континента, и торговцы ловят их сетями, убивают их и жарят на огне, засахаренные, они просто восхитительны.
– Я, пожалуй, откажусь от засахаренных цикад, – ответил да Коста, – но вот от сладких поцелуев я бы совсем не отказался.
Носком сапога он поковырял песок и добавил:
– В таких делах крайне необходима осторожность. Было бы очень большой ошибкой сообщить вашему мужу о наших намерениях.
– Большей, чем вы можете себе представить, – ответила Сулен.
Чу Апу, отказывавшийся от празднеств в Шаукиване ради того, чтобы навестить родственников в гавани Стэнли, направил лодку на мелководье и выпрыгнул на горячий, сухой песок. Почти всю ночь он провел в пути и очень устал, но радость и удивление наполнили его, когда он увидел, как, рассыпая вокруг себя брызги, к нему бежит его возлюбленная Сулен, раскрыв свои загорелые руки для объятий.
– Муж мой! – кричала она. – Я во сне видела, что ты приедешь! Всю длинную ночь я ждала тебя в теплой постели в доме моего отца. Без тебя моя жизнь пуста.
А ведь всего несколько минут тому назад она находилась в объятиях капитана да Косты, и его поцелуи все еще жгли ей губы.
– Пожалей меня, – попросил Чу Апу, как маленький мальчик. И, целуя его мокрое от слез лицо, Сулен повела его в дом своего отца, чтобы там выслушать его стоны и жалобы.
– Все кончено, – рыдал он. – Мои люди донесли мне, что мой самый крупный корабль сожжен моими врагами в Шаукиване, и вся моя команда убита. Лотос ты мой, хорошо еще, что я сам спасся.
– Любимый мой, – прошептала Сулен, – но ведь у тебя по-прежнему есть я.
Где-то поблизости трижды прокричал петух.
Сулен обняла Чу Апу и притянула его к себе, покрывая его лицо поцелуями. Сделать это было необходимо, чтобы развеять малейшие его сомнения, если злые языки в Вонг-ма Коке начнут сплетничать о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41