а вдруг действительно там забряцают оружием крепкие парни в камуфляжной форме? Аронов, тот, похоже, вообще уже отключился, замер у стены, откинув назад голову, закрыв глаза и засунув руки в карманы едва ли не по самые локти.
По-прежнему не говоря ни слова, Арнаутов начал обходить машину кругом, привычно цепляясь глазами за мелкие царапины, пятна, оставшиеся на капоте от высохшего дождя, в одном месте он колупнул ногтем заскорузлый птичий шлепок - какой-то наглый воробей пометил машину, - усмехнулся одной стороной рта и продолжил обход дальше.
- Хорошая машина, - тихим голосом проговорил Каукалов, просяще глянул на Арнаутова, сделал даже попытку остановить его, но опасливо отдернул пальцы и спрятал руку за спину. - Очень хорошая!
Арнаутов ничего не ответил, он словно бы не слышал Каукалова. Открыл дверцу со стороны водителя, выразительно шевельнул носом, Каукалов это засек, невольно подался вперед:
- Думаете, чем-то пахнет? Ничем не пахнет. Хотя машина и принадлежала одному "голубому" козлу - педерасту из Большого театра... Но от него здесь ничего не осталось - ни следа, ни духа, ни даже отпечатков пальцев.
И на это Арнаутов ничего не сказал, лишь покосился на дверь гаража.
Судя по всему, он кого-то ждал.
Прошло ещё несколько молчаливых, очень томительных минут, послышалось фырканье хорошо отрегулированного автомобильного двигателя, сухое шуршание шин по гравию, вскоре в гараж вошла высокая красивая женщина в черном приталенном костюме, под мышкой она непринужденно держала черную лакированную сумочку.
На кукольно-круглом, каком-то восковом лице её вспыхивали яркими бликами, попадая в электрический свет, большие очки в розовой оправе, голова была тщательно причесана.
Женщина настороженно глянула на бледного, с запавшими щеками Аронова, которого уже потянуло в сон, перевела взгляд на Каукалова и лишь потом посмотрела на преобразившегося, неузнаваемо расцветшего самой радостнейшей из своих улыбок старика Арнаутова. Сделала ему мах рукой. Старик расцвел ещё больше, приложил к губам свои пальцы, звучно чмокнул их и ответно помахал рукой в воздухе - поприветствовал гостью.
- Вы не представляете, как я рад вас видеть, - произнес он восторженным, обретшим сахарные нотки голосом, боком продвинулся вдоль машины к гостье, наклонился и поцеловал ей руку. - Здрассте, Олечка Николаевна! - Затем, разворачиваясь в сторону Аронова и Каукалова, выпрямился.
Гостья тоже развернулась в их сторону.
- Это те самые молодые люди, о которых я вам, Олечка Николаевна, рассказывал...
Ольга Николаевна изучающе оглядела Каукалова - ощущение такое, словно бы она забралась к нему под одежду. Каукалов, почувствовав себя голым, зябко поежился.
- Это Каукалов, зовут Женькой, - готовно представил его старик Арнаутов. - Евгений, значит... Служил когда-то вместе с моим внуком, добавил он и тут же внес в дополнение оговорку: - Но к делу это отношения не имеет.
Гостья одобрительно наклонила голову, продолжая рассматривать Каукалова.
- А это... - Старик протянул руку в сторону Аронова и раздраженно пощелкал пальцами, призывая Каукалова на помощь - он не помнил ни имени, ни фамилии Аронова.
Аронов молчал, и дед Арнаутов, ещё немного пощелкав пальцами, опустил руку. Ольга Николаевна шагнула к Каукалову, громко щелкнула замком сумки и вытащила из неё красное кожаное удостоверение. Для нее, похоже, сейчас существовал только Каукалов, Илюшку Аронова она даже не замечала.
- Ты видел когда-нибудь такое удостоверение? - резко, на "ты", спросила она у Каукалова.
Каукалов почувствовал, как ноги у него делаются чужими, тряпичными, словно бы из них извлекли кости. На удостоверении было тиснуто золотом "Министерство внутренних дел", а вверху, над надписью, красовался новый российский герб - двухглавый орел. Каукалов широко открыл рот, захватил губами воздух, разжевал его, словно кашу, снова захватил. Сердце забилось оглушающе громко, от его сильного звука у Каукалова больно заломило виски. Воздуха ему не хватало, дышать стало совсем нечем, перед глазами образовалось дрожащее розовое пятно, в нем перемещались какие-то бескрылые мухи, вызывая оглушающий стук в ушах да отчаянную боль в затылке. Каукалов беспомощно глянул на дверь - дорогу ему перекрывал старик Арнаутов, стоял там в позе энкавэдэшника, смотрел на Каукалова сощуренными глазами и улыбался.
Конечно, можно сшибить старика с ног, но явно у него в кармане пистолет, и каким стремительным ни будет бросок Каукалова, пуля все равно окажется быстрее. Каукалов не выдержал, застонал от боли и досады: это надо же, так бездарно вляпаться! А с другой стороны, даже если сейчас он сможет уйти из гаража, его все равно найдут: у этих людей есть его адрес, его приметы, если его самого не смогут поймать, то арестуют и посадят в клетку Новеллу Петровну... У Каукалова невольно дернулись и задрожали в нервной тряске щеки. Сразу обе.
Из далекого далека до него донесся грубоватый смех Ольги Николаевны.
- По-моему, надо врача вызывать, - сказала она, - из состояния столбняка выводить.
- Не понадобится врач, - убежденно произнес старик Арнаутов, Женька - парень мужественный, я его в армии видел. Знаю, какой он есть. Санька мой до сих пор дает о нем самые лестные отзывы...
Ольга Николаевна развернула свое страшное удостоверение, заглянула внутрь, потом громко хлопнула жесткими корками и спрятала удостоверение в сумку. Каукалов облизнул сухие губы.
- А вы... вы... - попробовал он произнести что-нибудь складное, осмысленное, но из этой затеи ничего не получилось.
Он скосил глаза на Аронова и вновь облизал губы. Илюшка же, тот и вовсе распластался по стене, вжался в нее, размазался и, чтобы не упасть, поддерживал себя обеими руками, откинув их, словно крылья, далеко в стороны.
- Вы... вы... - вновь начал Каукалов и опять затих. Сил у него не было.
- Что, испугался, бедняга? - безмятежно поинтересовалась Ольга Николаевна и добавила неожиданно нежным, совершенно обезоруживающим тоном: - Дур-рак!
Старик Арнаутов довольно захохотал.
- Ну как кадр, Олечка Николаевна?
- Годится. - Ольга Николаевна сделала шаг к Каукалову, открыла сумку, достала оттуда внушительную пачку долларов, отсчитала четыре тысячи, делала это демонстративно, чтобы деньги считал и Каукалов, затем, небрежно свернув их вдвое, сунула Каукалову в нагрудный карман куртки. - Гонорар за "опель", - сказала она и хлопнула ладонью по капоту машины. - Это первое. Второе - моего эмвэдэшного удостоверения можете не пугаться. Вам оно худа не сделает. - Ольга Николаевна широко и весело улыбнулась, показав все свои великолепные зубы, сразу все - непонятно только было, искусственные они или естественные, уж слишком хороши были. - Во всяком случае, пока вы со мной, - добавила она, - а вот добро сделает. Стоит вам попасть в какую-нибудь неприятность, как оно придет на помощь.
- Оно... оно настоящее? - одолевая самого себя, с трудом выдавил Каукалов.
- Более чем. Выдано Министерством внутренних дел Российской Федерации, имеет номер, подпись генерала с тремя звездами на погонах заместителя министра, красную печать, продлевается каждый год и все такое... - Ольга Николаевна небрежно взмахнула рукой. - А деньги спрячь! добавила она приказным тоном, увидев, что Каукалов потянулся к нагрудному карману, намереваясь достать оттуда доллары. - И желательно поглубже!
Каукалов все-таки достал доллары из кармана, разделил их пополам, две тысячи в одной половинке, две тысячи в другой, - отдал Илюшке. Аронов тоже немного пришел в себя, на щеках у него появилась живая розовина, спиной он перестал отчаянно втискиваться в стену, руки опустил.
- Спасибо вам, - тихо поблагодарил Ольгу Николаевну Каукалов.
- Все это - мелочь, копейки, - Ольга Николаевна постучала пальцами по капоту "опеля", - а по мелочам работать - только силы впустую тратить. Она перевела взгляд на старика Арнаутова. - Правильно я говорю?
- Так точно, Олечка Николаевна! - расплылся тот в улыбке, довольный тем, что элегантная гостья обратила на него свое внимание.
- А что надо делать... чтоб было по-крупному? - спросил Каукалов.
- Вот об этом-то мы и должны поговорить, - сказала Ольга Николаевна и вновь повернулась к старику. - Значит, так, этого красавца-гусара я забираю с собою, - она тронула Каукалова за плечо, - а с напарником его, - она оглянулась на Аронова, - поступим так... Дайте ему денег на такси - пусть едет домой.
- Е-есть, Олечка Николаевна! - влюбленно вытянулся в солдатской стойке старик Арнаутов.
- Ну а мы с Евгением... как тебя по батюшке?
- Витаминович! - подсказал Арнаутов и засмеялся.
- Вениаминович! - поправил Каукалов.
- Ну а мы с Евгением Витаминовичем, - Ольга Николаевна тоже засмеялась, - обсудим некоторые проблемы расширения и укрупнения современного отечественного бизнеса. - Вдвоем - он и я.
Каукалов думал, что Ольга Николаевна ездит как минимум на "мерседесе" - если не шестисотой, то двести восьмидесятой модели, но машина её оказалась обыкновенным "жигуленком" - новенькой, ухоженной, с сильным, хорошо отрегулированным мотором "пятеркой".
- А почему "жигули", а не "мерс" или "вольво"? - осмелев, спросил Каукалов. Он уже окончательно пришел в себя, от прежнего оцепенения не осталось и следа.
- А зачем мне "мерседес" или "вольво"? Хотя я могу купить их по пять штук каждой марки. Зачем мне светиться? А? - Она, не поворачиваясь, ласково хлопнула Каукалова ладонью по щеке, похвалила: - Молодой еще, необъезженный. Мустанг! Муж был первый, кто запретил мне покупать дорогие машины. И правильно, замечу, сделал.
"Муж", - невольно отметил Каукалов. Водила машину Ольга Николаевна мастерски, гораздо лучше Каукалова.
Ольга Николаевна привезла Каукалова в уютную тихую квартиру, расположенную в центре Москвы, около Патриарших прудов.
- Проходи! - пригласила Ольга Николаевна Каукалова и громко, беззастенчиво рассмеялась. - Витаминыч!
- Это меня дедок Арнаутов так прозвал, старый выдумщик. До него я не слышал, чтобы меня кто-нибудь так звал.
Только сейчас он смог хорошенько рассмотреть Ольгу Николаевну. Она была женщиной без возраста. Таким женщинам может быть и восемнадцать лет, и сорок. И шестьдесят. Фигура девичья, ноги длинные, с тонкими породистыми лодыжками и точеными пятками, колени узкие, обольстительные, глаза за стеклами очков - большие, безмятежно-детские, яркого голубого цвета, нос небольшой, ровный, волосы темные, густые, чуть в красноватость, тщательно причесанные...
- Ну что разглядываешь меня, будто цыган лошадь? - Ольга Николаевна усмехнулась, взяла с тумбочки, стоявшей в прихожей, пачку сигарет, щелкнула колпачком дорогой американской зажигалки "зиппо" - такую зажигалку Каукалов хотел купить себе, да денег пока на неё не накопил, - прикурила. - А, Евгений Витаминович?
Каукалов ничего не ответил, - слов не было, они куда-то подевались, гулко сглотнул. Отвел глаза, увидел на стене портрет доброжелательного толстощекого человека. Человек был наряжен в парадную милицейскую форму с полковничьими погонами на плечах и большим набором разных юбилейных медалей на груди. И хотя орденов у этого человека не было, наградной ряд все равно выглядел очень внушительно.
- Кто это? - вновь сглотнув, спросил Каукалов.
- Мой муж, - спокойно ответила Ольга Николаевна, усмехнулась. - Что, нравится?
Каукалов отрицательно качнул головой, проговорил смято:
- Полковник...
- А что, полковник - не человек? - Ольга Николаевна рассмеялась.
- Да нет... - пробормотал Каукалов.
- Он - начальник одного из центральных отделений милиции... - Ольга Николаевна оборвала смех: смятение Каукалова ей понравилось. Она неожиданно поняла, что этот громоздкий, с неуклюжими мальчишескими движениями парень должен быть хорош во всем - и за рулем машины, и на кухне, когда будет жарить мясо и варить кофе, и в лесу, на "выездных" шашлыках, и в постели, и в деле... Впрочем, всякий мужчина бывает хорош только до тех пор, пока не приестся. Это Ольга Николаевна тоже хорошо знала. По себе. Она сбросила с ног туфли, приказала Каукалову:
- Разувайся-ка тоже и бери тапочки. В моем доме разуваться обязательно.
Каукалов послушно разулся, подцепил пальцами ног кожаные, с твердыми хлопающими задниками тапочки, прошел за Ольгой Николаевной в дальнюю комнату. По дороге увидел ещё несколько портретов милицейского полковника, развешанных в разных местах на стенах, и, косясь на них, каждый раз ощущал себя неуютно, ежился. Ольга Николаевна это засекла - она вообще обладала свойством видеть все за своей спиной, - бросила на ходу, не оборачиваясь:
- Что, боишься?
- Да так... Немного не по себе, - признался Каукалов.
- Не бойся, он сегодня домой не явится.
- А где он? - осторожно поинтересовался Каукалов. Ему надо было определить собственную линию поведения, а для этого, естественно, необходимо было знать все.
- Дежурит. У нас ведь как дело поставлено: чуть что - сразу аврал. Москве исполнилось восемьсот пятьдесят лет - милицейский аврал, Государственная дума начала свою работу - аврал, какая-нибудь букашка в Кремле чихнула - аврал... Вся милиция во время этих авралов на два месяца переходит на казарменное положение. Так и мой... - Ольга Николаевна согнула длинный изящный палец крючком, показала Каукалову. - Везде - перегибы. Без перегибов наша страна жить не может.
В просторной комнате мебели было немного: широкая плоская тахта, поставленная почему-то посредине - видать, так захотелось Ольге Николаевне, и милицейский полковник не стал перечить ей, журнальный столик и два низких кожаных кресла, ещё небольшой бар у стены - вот и все убранство. Каукалов и тут ожидал увидеть портрет мужа Ольги Николаевны, но, слава богу, портретов полковника здесь не было, на стене висели две простенькие цветные картинки, писанные под старый русский лубок, такие картинки в большом количестве, как знал Каукалов, продаются на набережной около Крымского моста, где художники выставляют свои бессмертные творения.
Около тахты, по ту сторону, стоял магнитофон, Ольга Николаевна включила его - по комнате поплыла красивая печальная мелодия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10