Ее ноздри улавливали в воздухе острый соленый запах, потому что даже здесь, высоко по течению Темзы, чувствовался морской бриз. Десятки разнообразных ароматов доносились из трюмов кораблей, находящихся в гавани – запахи специй и шкур, острый запах смолы, идущий от срубленных сосен… Пленительная смесь, которая нашептывала о небывалых приключениях в далеких экзотических странах. Далси чуть не прыгала от радости, с нетерпением ожидая того момента, когда они взойдут на палубу «La Foudre». Вскоре появился Дэмиан и повел их вверх по трапу этого торгового судна, принадлежащего Себастьяну.
Затем их проводили вниз, в кают-компанию – длинное и низкое помещение, где офицеры и пассажиры обедали и отдыхали. По другую сторону трапа располагались отдельные каюты, и самая большая из них предназначалась для Беренис и Себастьяна. Далси принялась распаковывать один из сундуков – остальной багаж размещался в трюме, – и каюта, обстановка которой до сих пор была сугубо мужской и аскетичной, заполнилась предметами женской одежды: служанка стремилась сделать ее максимально уютной для своей хозяйки.
Беренис приказала ей прекратить, чувствуя себя так, словно здесь было тесно и не хватало воздуха. В каюте находилось множество вещей Себастьяна, и его вкус чувствовался повсюду в выборе мебели и одежды, уже развешанной в шкафу. Беренис настояла, чтобы они снова вернулись на палубу, и Далси ничего не имела против, охваченная возбуждением при виде такого количества бронзовых и мускулистых моряков. Даже мысль о предстоящих неделях жизни в стесненных условиях не уменьшала ее энтузиазма.
Обе девушки стояли у поручней юта, наблюдая за происходящим внизу. Далси живо комментировала увиденное, когда Беренис приказала ей замолчать, заметив Себастьяна, разговаривающего с приземистым, коренастым мужчиной, чьи властные интонации позволяли безошибочно узнать в нем капитана. Даже когда ее муж скрылся из виду, она все еще слышала то там, то тут его голос, отдающий распоряжения и спорящий с помощником капитана, куда именно поместить груз. Дэмиан повсюду следовал за ним, всецело поглощенный происходящим, очарованный «La Foudre».
Перегрин прибыл поздно, сопровождаемый шумной компанией молодых людей, которые высыпали на причал, крича и улюлюкая, устроив ему горячие проводы. Беренис не доставило радости видеть бурное веселье и жаркие объятия его шикарно разодетых приятелей, потому что все это грубо вторгалось в ее одиночество. Даже когда Перегрин взошел на корабль и отыскал ее глазами, она оставалась холодно-сдержанной, что в какой-то мере объяснялось чувством стыда за то, что она нарушила свою клятву и отдалась Себастьяну. Понимал ли Перегрин, что произошло? Изменилась ли она? Быть может, теперь ее окружала некая аура, означающая, что она больше не девственница?
Отчитав себя за глупые фантазии, Беренис вернулась в каюту, где, к ее удивлению, Далси накрыла стол для ленча, который предусмотрительно захватила с собой. После этого Беренис попыталась отдохнуть – трудная задача, когда сверху, снизу и со всех сторон доносился шум: корабль готовился к отплытию. Беренис много бы отдала сейчас, чтобы увидеть леди Оливию, входящую в двери этой каюты, или мисс Осборн, самую скучную из всех своих компаньонок. Но та покинула Элсвуд-Хаус сразу после свадебной церемонии.
Как мадам графиня и уважаемая замужняя дама, Беренис больше не нуждалась в компаньонке. Парадоксально, но сейчас она была бы рада присутствию дуэньи в комнате, когда здесь был мужчина (она имела в виду Себастьяна), тогда как в былое время яростно восставала против этой условности, считая ее глупым, старомодным способом ограничения своей свободы.
Она устроилась в кресле – экзотическое, явно чужеземное, оно было обито тисненой испанской кожей и украшено лохматой бахромой, прибитой гвоздиками с медными шляпками – и достала из сумочки дневник. Эта тетрадь была подарком Люсинды к последнему дню рожденья Беренис, и она поклялась вести дневник регулярно, но в последнее время на его страницах появлялось совсем немного записей. Вначале, пока это было в новинку, она писала каждый день и, возвратясь к первым страницам, нашла отчеты о празднествах, именинах и лодочных прогулках по реке в Ричмонде. Потом тема отдыха и развлечений иссякла…
Читая эти строки, она расплакалась. Какой счастливой была ее жизнь, какой беззаботной! В ее ушах все еще звучал разговор с Люсиндой во время их последней встречи:
– Не забудь свой дневник, дитя мое! Пиши обо всем, что случится, и когда-нибудь покажешь мне. Я буду ждать писем и смертельно обижусь, если не получу их!
– А ты ответишь? – спросила Беренис, ласково потрепав Шебу, прежде чем отдать в руки подруге.
– Конечно, отвечу! – Слезы текли по нарумяненным щекам Люсинды. – И обязательно приду в церковь, чтобы бросать конфетти, даже если не буду приглашена на торжество.
Беренис вытерла слезы, струившиеся по лицу, отыскала карандаш, открыла дневник и начала писать:
«Я на борту корабля. Нет, это не то, с чего я хотела бы начать… Я его жена! Прошлой ночью я узнала, что значит подвергнуться грубому обращению мужчины. О, Люсинда, если ты когда-нибудь будешь это читать, то, я знаю, будешь ждать пикантных подробностей, вроде тех, что любишь выискивать в тех непристойных книгах, которые ты держишь у себя в спальне. Но я не могу описать это. Нет ничего нового, что бы я могла тебе рассказать. Ты, со своим опытом, все знаешь и так. Я же знаю одно: то, что чувствую себя словно судно, побывавшее в шторме. И, может быть, не столько физически, сколько душевно».
Написав это, она снова заплакала, закрыв лицо руками – тетрадь упала на пол. Вскоре вошла Далси и, искренне расстроенная ее слезами, заботливо закудахтала над Беренис, словно квочка над своим единственным цыпленком – успокаивая, утешая, ободряя:
– Ну же, миледи, перестаньте! Вы должны хорошо выглядеть, потому что подходит время ужина и вам придется встретиться с незнакомыми людьми. Нужно переодеться и появиться там спокойной и собранной. Умойтесь, и давайте выберем подходящее платье, хорошо?
Беренис позволила обращаться с собой, как с ребенком, и сделать все именно так, как предложила ее служанка. За весь день Себастьян ни разу не подошел к ней. Он появился в каюте, когда она уже собиралась выходить, и сердце ее упало. Он казался огромным в этой небольшой, душной комнате. Когда он торжественно поклонился ей, она смутилась и покраснела.
– Мадам, я сожалею, что не встретил вас на борту корабля, но я был очень занят. Надеюсь, вы отдохнули и готовы к путешествию, – сказал он официально, словно епископ.
Беренис, хорошо помня, что произошло прошлой ночью, излучала холодность.
– Благодарю вас, сэр. Я готова, как всегда, – ответила она и хотела пройти мимо него, но он не сдвинулся с места.
– Небольшое предупреждение, моя дорогая жена! – Его голос был резким, взгляд, казалось, сверлил ее насквозь. – Вы будете оставаться в своей каюте и появляться на палубе только один раз в день для моциона. Полубак полон матросов, и вы никогда не пойдете туда. Нам предстоит длительное путешествие, а вы слишком красивы. Я не хочу бунта на корабле на полпути через Атлантику! – Он повернулся в сторону Далси и нахмурился: – То же касается и тебя, девушка! Держись подальше от команды!
Беренис открыла было рот, чтобы заспорить, но что-то в выражении его лица и жесткой линии губ заставило ее промолчать. Теперь, когда он был на борту своего корабля, в его облике появилось еще больше властности. Беренис поежилась, догадываясь, что он требует строжайшей дисциплины и безжалостен к своим противникам. Но есть один мятежник, которого ему никогда не запугать – и это она сама.
– Вы не недооцениваете мой интеллект, – ответила она. – Я знаю, как себя вести, Далси тоже.
– Будем надеяться, что это так, cherie, – ответил он. – У нас впереди трудная дорога, поэтому будет лучше, если сдержанность в эмоциях станет нашим спутником. Сэру Перегрину также лучше попридержать свой острый язык. Здесь есть те, кто не будут, вроде меня, терпеть его позерство и гримасничанье.
Всякий раз, когда Себастьян произносил имя Перегрина, его голос приобретал неприятный, презрительный оттенок, который раздражал Беренис; но прежде, чем она успела резко возразить, появился бесшумно ступающий Квико, спускающийся по ступенькам с донесением для своего хозяина. Беренис свирепо взглянула на слугу, ненавидя его за подлую роль в истории с ее письмом к Перегрину, но лицо Квико оставалось бесстрастным, а взгляд, обращенный на нее, ничего не выражал.
– Идем, Далси, – сказала Беренис, но когда она уже собралась выходить, луч умирающего солнечного света, пробившийся через толстое стекло иллюминатора, вспыхнул на её золотом свадебном кольце. Словно еще раз напомнил ей…
Нуждаясь в глотке свежего воздуха, Беренис накинула на плечи блестящую шаль и вышла на палубу, которая поднималась и опускалась под ее ногами. Она чувствовала медленную качку, слышала плеск волн о корму и скрип веревок. Огромное полотнище паруса раздувалось над головой, неся «La Foudre» вниз по течению к морю. Солнце садилось, его огненный диск балансировал на горизонте, и ночь серым туманом опускалась на воду. На другой стороне вдоль берега тянулась россыпь огней. Беренис почувствовала щемящую боль в груди. Вскоре она попрощается с Англией, быть может, навсегда…
– О, Далси! – прошептала она, протянув руку и коснувшись руки своей служанки-наперсницы.
– Я здесь, миледи! Я никогда вас не покину! – тихо ответила Далси; затем зазвонил колокол, созывая всех к ужину.
Кают-компания была освещена фонарями, плавно покачивающимися на подвесках. Это была большая комната со множеством иллюминаторов. Стоящий в центре дубовый стол был прибит к полу, равно как и стулья вокруг него, чтобы не двигались во время качки или шторма. Мебель была прекрасного качества, деревянные части и металлическая фурнитура блестели. Позднее Беренис обнаружила, что все на корабле отличалось особым порядком и добротностью. Пища была разнообразной и хорошо приготовленной, камбуз находился по другую сторону от трапа и обслуживался двумя стюардами, одетыми в униформу. Все на борту этого судна было четко отлажено и действовало, как часы. Это понравилось Беренис, хотя она не могла решить, была ли здесь заслуга владельца или того маленького человека, представленного ей как капитан Огилви.
Сидя за столом, она изучала офицеров: капитана, коренастого, скупого на слова, смущенно глядящего на нее из-под нависших бровей, и двоих мужчин помоложе, Крофта и Мэнсона. Первый был среднего роста, с аккуратно подстриженной бородой, второй – здоровяк с полными красными щеками и редкими светлыми волосами. Все трое были одеты в темно-синие мундиры, украшенные рядами блестящих пуговиц, суконные бриджи, белые чулки и черные кожаные туфли. Их шарфы и манжеты рубашек сияли свежестью и белизной. Словом, офицеры отличались элегантностью и в высшей степени учтивыми манерами. Крофт и Мэнсон были американцами, предки Огилви родились в Шотландии, но каждый из них сердцем и душой был предан морю.
Трапеза проходила степенно, но Беренис почти ничего не ела, все время ощущая присутствие Себастьяна, сидящего во главе стола, развалившегося в кресле, непринужденно беседующего с другими мужчинами. Вполуха слушая застольные разговоры, она наблюдала за игрой света на резких чертах его лица, зачарованная изящными движениями его мускулистой руки, держащей ножку бокала с бренди, вспоминая, как эти самые пальцы ласкали ее тело. Полунасмешливая улыбка скривила его губы, когда он поймал ее взгляд, и Беренис вспыхнула: ей показалось, что он прочитал ее мысли.
Дэмиан, между тем, оживленно болтал с моряками, стремясь узнать все о жизни на борту корабля.
– Где будет наш первый заход в порт? – спросил он.
– На Канарских островах, – ровно ответил Себастьян, постучав ногтем по ножке своего бокала. Стюард наклонился вперед и еще раз наполнил его. – Мы должны будем забрать партию вина. Америка – самое плодородное место в мире, но пока еще не может производить хорошие вина.
– Значит, вы их импортируете! – весело вставил Дэмиан, считая, что правильно понял сказанное.
Себастьян, с язвительной улыбкой на губах, обменялся взглядами с Огилви.
– Можно сказать и так, – ответил он.
Он не стал добавлять, что все операции осуществляются с помощью одного весьма корыстолюбивого таможенника, который готов закрыть глаза на контрабанду за солидное вознаграждение, разумеется. Себастьян получал немалую прибыль, загружаясь вином на Канарах, а затем заходя на Мадейру, чтобы взять на борт ещё несколько бочонков местного пива для инспекторов в Чарльстоне, таким образом отвлекая их внимание от «нелегальных» бочек, спрятанных глубоко в трюме.
– Ваш корабль легче и быстроходнее большинства торговых судов, не так ли? – продолжал Дэмиан, горя энтузиазмом. При этих словах он послал Беренис утешающую улыбку, не понимая, почему она дуется. На его взгляд, Себастьян был прекрасным парнем.
– Oui, он хорошо оснащен, – кивнул Себастьян, сверкнув глазами. – А также хорошо вооружен.
– Но зачем? – Дэмиан выглядел озадаченным. Было так много всего, что он хотел бы узнать. Он целиком подпал под обаяние этого человека, в котором видел бесстрашного вожака, своей властностью внушающего доверие и непоколебимую преданность.
Себастьян выпрямился, поставил локоть на стол и подпер рукой подбородок.
– Пираты! – сказал он жестко.
– Пираты? – повторили в один голос Дэмиан и Перегрин.
– Они до сих пор еще являются бичом морей. – Себастьян загадочно улыбнулся при их удивлении, наслаждаясь эффектом от шутки, истинный смысл которой был понятен лишь ему и Огилви. Оба они в свое время занимались этим ремеслом, никогда не пренебрегая легкой прибыльной добычей, но все давно осталось в прошлом; сейчас они ограничивались контрабандой.
– Пираты промышляют у берегов Африки, – продолжал он, – и если мы попадем в их руки, мужчины, скорее всего, закончат свою жизнь на каторжных работах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51