Я сказала ему, что ты с нами. Он глубоко задумался, прежде чем заговорил вновь: «Он понадобится здесь, когда империя Аттилы развалится, словно полено под топором дровосека». Я сказала, что именно поэтому ты и вернулся, и он добавил: «Он должен занять место моего бедного Рорика». Тогда я заявила, что никуда не поеду.
— Но ты должна! — воскликнул Николан.
Ильдико смотрела на тропу, по которой ручьем текла вода.
— Нет. Другие пусть едут. Я сама уговорю их. Им нет нужды рисковать жизнью. Но мое место здесь.
— И что сказал на это господин мой Мацио?
— Он спросил, хочу ли я остаться из-за тебя. Я сказала… — Ильдико запнулась. Лицо ее, до того бледное, внезапно стало пунцовым.
— Пожалуйста. Скажи мне, что ты ему ответила?
Губы Ильдико дрогнули.
— Я ответила: «Да».
Их взгляды встретились. Они молчали, потому что все было ясно без слов. Он получил ответ, которого ждал, и теперь его захлестнула волна радости, ибо понял, что ему есть на что надеяться, к чему стремиться.
Он вновь взял Ильдико за руки.
— Ты тоже считаешь, что мне нужно остаться?
Она ответила без малейшего колебания.
— Возможно, это будет стоить нам жизни. Но другого пути нет.
Николан кивнул.
— Ранно тут же выдвинет свои обвинения перед Ферма. А шпионы Аттилы доложат ему о твоем возвращении домой. Ты все равно готова рискнуть?
— Я останусь с тобой.
— Тогда мы должны хоть как-то обезопасить себя. Я немедленно поеду к отцу Симону и попрошу его обвенчать нас. Возможно, он даже согласится поселить нас в своей пещере на холме Бельдена.
— Пока мой отец жив, я буду при нем. Потом… если ничего не помешает… я присоединюсь к тебе. Места там хватит нам обоим. Отец Симон как-то сказал мне, что пещера большая и не очень сырая.
— Я привез тебя сюда в тяжелый момент, — Николан печально покачал головой. — Отказаться от двух тронов, чтобы попасть в такую передрягу.
Ильдико с нежностью посмотрела на него.
— Я всем довольна. Думаю, нам пора возвращаться. Утром я еще не видела отца, а он, возможно, спрашивал обо мне.
Он наклонилась, чтобы снять башмачки.
— Пойду босиком по траве.
Башмачки были такие маленькие, практически невесомые. Николан положил их в карман насквозь промокшей туники. Затем положил руки ей на плечи, развернул Ильдико лицом к себе.
— Наш небесный Создатель, трудам которого обязано своим существованием все живое и неживое, поступил несправедливо, когда решил даровать тебе такую красоту. Несправедливо по отношению к другим женщинам и несчастным мужчинам, которые с первого взгляда безумно влюбляются в тебя, — он прижал ее к себе и поцеловал, в первый раз. Поцелуй этот длился вечно, а Ильдико, похоже, не возражала, уютно устроив головку у него на плече. — Теперь я верю, что ты действительно принадлежишь мне. И я счастливейший смертный на земле!

Когда они, держась за руки, вышли из-под деревьев, дождь поутих. Просветлело и небо. Но они побежали по мокрой траве, не обращая внимая на брызги, летевшие во все стороны, если ноги их попадали в лужи. Еще до того, как они спустились с холма, стало ясно, что ливень кончился. Северный ветер начал рвать облака и в просветах, через которые врывались солнечные лучи, показалось синее небо.
Николан сжал ладонь Ильдико.
— Ты, похоже, можешь бежать так же быстро, что и я. Однако я не вижу крылышек на твоих плечиках.
Ильдико остановилась у изгороди, огораживающей луг, хотя вся дрожала от холода в мокрой одежде.
— На это стоит посмотреть. Мне хочется знать, полагают лошади Хартагера своим королем или уже нет.
Все лошади укрылись от дождя в конюшнях, но, видя, что он закончился, черная голова появилась из ворот. И долго, не меньше минуты оценивала ситуацию.
— Я так и знала! — радостно воскликнула Ильдико. — Они ждут его команды. Посмотрим, что будет дальше.
Хартагер медленно вышел из конюшни. Сделал несколько осторожных шагов, остановился, поднял голову, изучающе посмотрел на облака. Взмах его хвоста, похоже, послужил сигналом, поскольку остальные лошади последовали за ним. Они держались за его спиной плотной кучкой. Поневоле напрашивалось сравнение с генералом, обозревающим поле битвы, и его штабом, ожидающим приказов. Затем молодняк, однолетки и двухлетки, помчались галопом на другой конец луга.
Ильдико присела и знаком предложила Николану последовать ее примеру.
— Не хочу, чтобы он меня видел, — прошептала она. — У меня ничего для него нет, а он знает, что я всегда приношу ему яблоко или кусок сахара. Пойдем отсюда.
Пригнувшись, они направились к дому.
— Ты высоко ценишь возможности великого Хартагера, — заметил Николан. — Иной раз можно подумать, что он рожден с человеческим разумом.
Ильдико пренебрежительно фыркнула.
— Да он умнее большинства людей. Он всегда знает, как себя вести, что делать. Он держит себя в отличной форме и никогда не ест слишком много. Он требует уважения и указывает своим подданным положенное им место. А какое у него чудное сердце!
— Ты разбираешься в лошадях гораздо лучше меня, — смиренно признал Николан.
— Дорогой мой, тебе просто не дали возможности пообщаться с ними. Ты был совсем юным, когда работорговцы увезли тебя. И потом, твой отец, как и многие крупные землевладельцы, держал не только лошадей, но коров и овец. Роймарки многие поколения занимались только лошадьми. Не одно столетие. Я уверена, они узнали многое такое, что просто недоступно другим, — она задумалась, потом добавила. — Боюсь, придет день, когда наш род прервется и наши знания будут потеряны и забыты.
— Ты веришь, что они понимаю твои слова?
— В определенном смысле. Естественно, они не понимают значения многих слов, но интонации голоса для них — открытая книга. Они знают, когда ты доволен или зол. Они могут сказать, когда ты весел или печален. Они наблюдают за тобой уголком глаза и им известно, что ты задумал, — Ильдико помолчала. — Ты часто говорил со своими лошадьми?
— Нет. Редко.
— А напрасно. Они это обожают. Учти, лошади не любят одиночества, им нравится, когда их не оставляют без внимания, разговаривают с ними. Позволь мне рассказать историю о Хартагере. В заезде в Константинополе, когда мы вернулись на дистанцию, я знала, что наверстать упущенное практически невозможно. Слишком далеко ускакал Сулейман. Я наклонилась к уху нашего короля и сказала, сколь важна для меня его победа над этим быстроногим арабом. Я вновь и вновь просила его бежать быстрее, потому что в грохоте копыт он мог не расслышать моих слов. Наконец, он, похоже, понял, чего я от него добиваюсь. Николан, он кивнул! Совсем как человек, наклонил и снова поднял свою красивую голову. И мгновенно прибавил в скорости. С того момента управлять им необходимости не было. Он сам знал, что надо делать.
А когда мы проскочили финишный столб, я не знала, пришел Хартагер первым или нет, потому что финишировали лошади нос к носу. И Хартагер повернул голову. На одно мгновение. Чтобы поймать мой взгляд и вновь кивнуть. Он словно говорил мне: «Ты просила меня победить, моя госпожа. И я выполнил твою просьбу».
Но полной уверенности в нашей победе у меня по-прежнему не было. Судьи могли присудить ее арабу. И я сказала: «О, король, ты уверен? Ты действительно обошел его? Мы выиграли?» Он снова посмотрел на меня. В его взгляде читалось нетерпимость к человеческим слабостям. Я чувствовала, что, будь у него язык, он бы отчитал меня: «Ты должна полагаться на мое слово. Я знаю, за мной победа или нет».
От дома кто-то позвал Ильдико. По голосу чувствовалось, что она очень нужна.
— Меня зовут, — от волнения у Ильдико перехватило дыхание. — Наверное, что-то с отцом. Николан, я боюсь! Нам надо спешить.
И, так и не надев башмачки, побежала по дороге, не обращая внимания на то, что камешки впивались в ее ступни. Николан не отставал ни на шаг.
У двери она посмотрела на него.
— Должно быть, это первый удар судьбы из тех, что мы ожидали!

Бастато коротко глянул на Николана.
— Так я и думал, — пробормотал он и откинул полотняный полог, служивший дверью в спальню Мацио. Вошел первым, открыл деревянные ставни, преграждавшие дьяволу путь в дом.
Всю обстановку спальни составляла кровать, на которой лежал Мацио. На одной стене висело распятие, меч старого воина стоял в углу.
Глаза умирающего, казавшиеся огромными на исхудалом лице, повернулись к гостю.
— Ты Николан, сын Саладара Ильдербурфа, — прошептал он. — Я хочу тебе кое-что сказать. Остальным этого знать не нужно.
Николан опустился у кровати на одно колено.
Каждое слово давалось старику с трудом. Однако, усилием воли он заставлял себя говорить.
— Я могу доверять тебе. Мой сын Рорик, когда-то твой друг, не погиб. Он жив и идет сюда. Но он серьезно ранен, и сил у него немного.
— Слава тебе, Господи! — воскликнул Николан. — Я так часто молился об этом. Вот и решение всех наших проблем. Я думаю, мы будем близки как Давид второй царь Израиля, помазанный на престол после гибели в битве Саула и четырех его сыновей, включая Ионафана

и Ионафан старший сын первого всеизраильского царя Саула, близкий друг Давида

.
Мацио медленно повернул к нему голову.
— Сын моего давнего друга! — прошептал он. — Поверь тому, что я тебе сейчас скажу. Я видел Рорика и говорил с ним этой ночью. Это был сон, но я знаю, что Рорик жив и я говорил с ним, словно наяву.
И старик начал пересказывать содержание сна, часто останавливаясь, чтобы перевести дух и собрать остатки сил. Он осознавал, что лежит в своей постели, потому что видел, как лунный свет отражался от рукояти его меча, стоявшего в углу. И тут стена за изножием кровати как бы отошла в сторону. Но его усталым глазам открылся не луг, начинающийся за домом, а чужая страна, в которой, однако, ему доводилось бывать. Вдали в небу вздымались высокие горы. С их склонов стекала быстрая река, течение которой на равнине заметно замедлялось. У самой комнаты река поворачивала и исчезала из виду. На другом берегу реки стоял большой круглый каменный дом. Издалека доносился какой-то монотонный звук. Как догадался Мацио, мычание скота.
И тут он услышал голос сына.
— Ты наконец-то пришел, отец мой.
— Ты ждал меня, Рорик?
— Да, отец мой. Мне не хватало тебя.
В этот момент Мацио не сомневался, что уже умер, и его сын пришел, чтобы встретить ему помочь подняться в горы и по тропе, уходящей на небо. Однако, вскоре он понял, что дело обстоит иначе. На месте одного глаза Рорика он увидел ужасный шрам. Рорик совсем ослаб и несколько сделанных им шагов лишили его последних сил. Мацио знал, что люди, переходя в царство божие, не берут с собой своих ран, а все их увечья исчезают, как только душа отделяется от тела Таким образом ему стало абсолютно ясно, что вошел в комнату и сел у его кровати живой Рорик, из плоти и крови.
Разговор отца и сына не занял много времени. Рорик объяснил, каким образом ему удалось уцелеть в той ужасной битве. Тяжело раненого, его вынес с поля боя другой оставшийся в живых, и несколько месяцев он боролся со смертью в крестьянской хижине. Наконец, молодой организм победил, и Рорик двинулся к дому. Шел он в одиночку, и ему приходилось часто и надолго останавливаться, собираясь с силами и полагаясь на милосердие бедняков тех стран, через которые лежал его путь.
Между отцом и сыном установилось полное взаимопонимание. Рорик знал, сколь близок к смерти его отец. Как и о том, что Ильдико вернулась вместе с Николаном.
— Я не смогу прибыть домой вовремя, если мне не помогут, — несколько раз повторил Рорик. Мацио понял, что он говорит об опасности, грозящей его сестре и другу. — Пошли за мной Николана. Немедленно.
Старик так обессилил, что тяжелые веки опустились на его глаза. Николан какое-то время ждал продолжения, а потом не выдержал.
— Где я его найду?
У него не возникло ни малейшего сомнения в правдивости рассказа Мацио. В мире снов творились таинственные вещи, понять которые могли только сказители, но он сразу поверил, что отец и сын нашли способ общения на расстоянии.
Мацио ответил после долгой паузы.
— Я… я не могу сказать этого. Мой разум отказывается направлять мой язык.
Николан вспомнил, что его отец, когда он был маленьким, часто ездил в Раэтию, расположенную не столь уж далеко от плоскогорья. Отец рассказывал, что горы там очень высокие, а население отдает предпочтение не лошадям, а быкам и коровам.
— Он в Раэтии? — спросил Николан.
Глаза Мацио широко открылись, но Николан понял, что видит старик не горный хребет, а голую стену и окно с распахнутыми ставнями.
— Раэтия, — прошептал он. — Я не помню.
— Раэтия лежит на его пути из Галлии, — добавил Николан. Если он двигался на юг между горами и великой рекой, Раэтию ему не обойти. Но страна это большая, а население невелико.
Больной покачал головой на подушке, вне себя от собственной слабости.
— Имена ускользают от меня. После того, как я проснулся, ко мне подходила женщина. Сказала, что она моя дочь.
— То была Лаудио?
Имя не вызвало никакого отклика.
— Я ее не узнал.
В отчаянии Николан засыпал старика вопросами. Он уверовал, что Рорик нашел временное пристанище в Раэтии. Далеко ли находится Рорик? У самой реки? Или у подножия гор? По какой дороге надо к нему идти? Мацио изо всех сил старался хоть что-то вспомнить, но без особого успеха. И произнес лишь одно слово, которое поначалу ничего не сказало Николану.
— Ракх, — прошептал старик. И повторил это несколько раз, прежде чем впасть в полубессознательное состояние.
— Ракх? — пробормотал Николан. Вроде бы он слышал это слово, но где и когда…
Мацио едва дышал. Рука Бастато легла на плечо Николана.
— Пойдем, — домоправитель вгляделся в лицо старика. — Сейчас задавать вопросы бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54