И у меня тоже есть план, причем более надежный, чем бегство по морю.
Он подошел к своей одежде, висевшей на крючке у кровати, достал из кошелька, закрепленного под пряжкой пояса, две монетки и сложенную полоску пергамента. Развернул ее, и Ивар увидел, что это карта.
— Она поможет нам уйти из этой страны, — уверенно заявил Николан. И рассказал, как он рисовал оригинальную карту, углем на материи, после того как все засыпали, а затем, уже у Аэция, перенес все на полоску пергамента, которую держал сейчас в руках. — С ней нам не придется задавать вопросы. Мы будем идти ночью, а днем спать в укромном месте. При должной осторожности нас никто не увидит. Все нужная информация у нас есть.
Ивар внимательно всмотрелся в карту. Затем посмотрел на Николана, его глаза зажглись ярким огнем.
— Так ты идешь со мной?
Николан ответил без запинки.
— Да, мой друг, я готов. Я не согласился сразу лишь потому, что сомневался, а хватит ли у меня сил. Я не хочу быть тебе обузой.
Ивар поднялся, лицо его сияло.
— Так чего мы ждем? Пора в путь.

Пять недель спустя двое мужчин, оборванных, босоногих, ослабевших, плелись по дороге. Все это время они следовали карте, нарисованной Николаном, и ни разу не заблудились, хотя шли только по ночам и ни у кого не спрашивали, куда ведет та или иная дорога. Лишь несколько раз обращались они к незнакомцам, когда голод становился нестерпимым. Обычно они стучались в хижины пастухов. И всегда получали и еду, и пожелание доброго пути. Еще в одном случае им оказали куда более существенную помощь, но об этом будет упомянуто ниже. В основном же они питались фруктами, украденными из садов, да лесной ягодой. Случалось им и ловить рыбу в реках.
И в конце концов они поняли, что ступили на землю, где не властвовали римские законы. Николан указал на показавшегося впереди всадника.
— Это гунн.
Ивар прикрыл глаза рукой, всмотрелся в приближающегося незнакомца. Увидел, что на гунне красная войлочная шапка и высокие сапоги, а вооружен он изогнутым мечом.
— Значит, он один из тех, кто хочет покорить мир. Похоже, он опытный наездник.
— Достаточно опытный. Подожди, пока мы доберемся до моей родины. Там ты увидишь настоящих наездников, скачущих на лучших в мире лошадях.
Высокий бритонец повернулся к своему спутнику.
— Я это подозревал. Но теперь убедился в том, что моя догадка верна. Ты специально выбирал дороги, идущие на восток. Сначала-то я думал, что мы идем на твою родину, к плоскогорью на западе, то ты всегда находил причину выбрать другую дорогу. Ты хотел прийти туда, где мы сейчас и находимся — в центр империи гуннов. Это так?
— Так, — кивнул Николан, не отрывая глаз от всадника, пустившего лошадь вскачь и быстро приближающегося к ним. — Сидя в кабинете Аэция, я все видел и слышал, а потому многое узнал. Конечно, я никому ничего не рассказывал, потому что за одно слово меня могли убить. Так едва не произошло, когда Аэций только заподозрил меня в том, что я проговорился. Так вот, Аэций пребывает в полной уверенности в том, что столкновение с гуннами неизбежно. Возможно, это произойдет через несколько лет, но он уже начал подготовку к решительному сражению. Он не сомневается, что сумеет победить Аттилу, когда тот двинется на Рим, но полагает, что малой кровью победы ему не добыть. Он презирает Аттилу, но и начинает бояться его. Ивар, если будет война между гуннами и этим деградирующим народом, во главе которого станет Аэций, я хочу сражаться на стороне Аттилы. Никогда ранее Николан не высказывался столь откровенно. Бритонец нахмурился.
— Ник, друг мой, в таком вопросе нельзя руководствоваться личной обидой.
— Меня обидели, и обидели жестоко, — ответил Николан, — но дело не в этом. Все свободное время я проводил в Риме, наблюдая, как живут люди, и бедные, и богатые. Нигде нет такого вызывающего богатства и такой ужасающей бедности. Бедняки живут не лучше рабов. А богатство всего мира растрачивается несколькими сотнями семей. Но это еще не все. Я не приемлю римской морали. Эти гордые и жестокие люди озабочены одним: как бы подольше хапнуть. Все идеалы забыты, и этим они даже гордятся. Каждый стремится обогнать остальных в гонке за властью и богатством. Вот два их кумира. Ивар, мы оба знаем, что мир не может существовать без искренности и порядочности. Он рухнет, если люди, его населяющие, забудут об идеалах.
— Значит, ты хочешь увидеть Рим побежденным, — подвел итог Ивар. — А кто придет ему на смену?
— Я не пророк. Я не пытаюсь заглянуть так далеко. Я озабочен только одним — внести посильную лепту в победу над этим развращенным городом, который мы покинули. И кто бы не пришел ему на смену, все будет лучше.
Когда гунн остановил лошадь перед ними, из-за поворота дороги показались другие всадники. Гунн быстро заговорил. Слов они не поняли, но интонации были явно враждебными.
— Мы говорим по латыни, — пояснил Николан и указал на запад, добавил. — Я из Бакони.
Всадник кивнул, поняв, о чем речь. Николан указал на Ивара.
— Британия. Остров. Британия.
Гунн покачал головой. Эти слова для него ничего не значили.
Подскакали другие всадники, окружив Николана и Ивара плотным кольцом, о чем-то жарко заспорили между собой. В конце концов все двинулись к повороту, из-за которого они появились. Всадники жестами требовали, чтобы Николан и Ивар шли быстрее. Некоторые даже вытаскивали мечи.
— Похоже, мы пленники, — заметил Ивар.
— Столица Аттилы где-то рядом. Туда они нас и ведут.
— Хотелось бы, чтобы они проявили больше заботы о моих уставших ногах, — пробурчал бритонец.
— Гунны рождаются в седле, так что к ногам не испытывают ничего, кроме презрения, — пояснил Николан. — Я вспоминаю те слова на гуннском языке, которые знал мальчиком. Если я не ошибаюсь, они думают, что мы шпионы. И очень довольны тем, что поймали нас.
— Наверное, полагают, что нас скоро казнят, — вздохнул Ивар. — И это радует их еще больше.
Столица гуннов только строилась. Она широко распласталась по равнине, но ей еще недоставало той бурной активности, что пришла с подготовкой большой войны. Однако, штандарт Аттилы уже развивался над главными воротами, показывая миру, где живет его будущий повелитель. Из-за деревянных стен доносились людские голоса, ржание лошадей, лай собак.
Группа всадников, с копьями и кожаными мишенями на всем скаку вырвалась из ворот. Не снижаясь скорости, они помчались на обоих путников и их конвоиров. Пролетели мимо, нахлестывая лошадей и что-то крича. Копыта их лошадей подняли пыль, которая затмила все, даже штандарт над воротами.
— Они сумасшедшие? — озабоченно спросил Ивар. Никогда в жизни он не видел ничего подобного.
— Да. Но они также хитры и расчетливы, — ответил Николан. — Никогда не знаешь, что они учудят в следующий момент. Так что нельзя их недооценивать.
Один из сумасшедших всадников мчался прямо на Ивара, с нацеленным ему в грудь копьем. И отвел его лишь за мгновение, по ходу вырвав клок из рукава туники бритонца. Лошади — маленькие, верткие — похоже, с удовольствием участвовали в этом спектакле. Они брыкались и неистово ржали.
— Мы пришли сюда по своей воле, друг мой, — вздохнул Ивар. — И я вот думаю, а не ошибка ли это.

Двум путешественникам, видевшим и мраморные дворцы Рима, и громаду Колизея, столица Аттилы показалась жалкой и убогой. А его дворец, вызывавший такие восторги у гуннов — бревенчатой хижиной, пусть и увеличенной во много раз. Во всяком случае, деревянные колонны и заостренная крыша их не впечатлили. Пленников провели через большой обеденный зал. По лестнице они спустились в маленькие комнатки под ним, где Аттила проводил большую часть дня.
Одну из стен его кабинета занимала только что принесенная карта. Бич Божий, в синей тунике (той же самой синей тунике, тогда еще совсем новой, богато расшитой золотом), сидел за маленьким столиком. Тяжелым взглядом немигающих глаз он прошелся по пленникам. Толмач начал допрашивать их по латыни, обращаясь к Ивару, габариты которого произвели впечатление не только на него. Пока Ивар объяснял, кто они такие и как попали к гуннам, Николан не отрывал глаз от карты.
Аттила молча сидел за своим столиком. Сначала он смотрел на Ивара, но затем его внимание привлек Николан, по-прежнему разглядывающий карту. На ней была изображена сеть дорог, ведущих от Рима к Альпам. Его, естественно, более всего интересовала та, по которой они пришли из Италии.
Оба пленника решили, что император гуннов может общаться с ними только через толмача, поэтому немало изумились, когда он заговорил на латыни.
— Мои рисовальщики карт лучшие в мире, — Аттила указал на карту на стене и обратился к Николану. — Ты, который так заинтересовался ею, что ты о ней думаешь?
К своему удивлению, Николан не испытывал ни малейшего страха перед великим завоевателем.
— Лучше этой мне видеть не доводилось. Она прекрасно вычерчена. Выдержан и масштаб. Но, о могущественный император, должен отметить, что она неточна.
Аттила громко рассмеялся, но в смехе его не было веселья.
— Этот молодой петушок не боится махать крылышками и кукарекать, — уголки его рта опустились. — Значит, моя карта неточна! Откуда сбежавший раб знает, как рисовать военные карты?
Николан почувствовал сгущающееся напряжение. Он посмел покритиковать то, что понравилось Аттиле. По сощурившимся глазам императора и суровым лицам гуннов он понял, что должен привести веские аргументы, подтверждающие его точку зрения или готовиться к самому худшему.
— Возможно, я высказался слишком резко, о великий император. Но правда и то, что от Рима до границы мы шли только по ночам. И ни разу не сбились с пути. Мы всегда знали, куда сворачивать на развилке. Нам не пришлось спрашивать, по той ли дороге мы идем.
— Ты проходил этот путь много раз? — спросил Аттила.
— Нет, господин мой. Ранее лишь однажды. Мы шли по карте, которую я тогда нарисовал.
В глазах Аттилы мелькнуло удивление.
— И сколько тебе было лет, когда ты нарисовал ту карту?
— Пятнадцать.
— И твоя карта точнее той, что нарисовали мои мастера? — он оглядел кабинет и улыбнулся своим военачальникам. — Да в тебе больше нахальства, чем в римском ученом, утверждающим, что он знает все. И где же эта на удивление точная карта?
Николан достал из кошелька на поясе потрепанную полоску пергамента. По знаку Аттилы пересек кабинет и положил свою карту на стол. Император несколько мгновений пристально смотрел на нее.
— Онегезий, приведи сюда моих рисовальщиков, — распорядился он. — Нет, сделаем по-другому. Приведи моих разведчиков, что ходили по дорогам к Риму. Посмотрим, что они скажут.
Кабинет очистили от посторонних. Вывели даже офицера, который возглавлял отряд, приведший пленника. Наконец, появились разведчики. Долго водили пальцами по карте на стене и по полоске пергамента, затем еще дольше шептались, пока, с видимой неохотой, не пришли к решению.
— Это правда, о великий Танджо, что карта, которая висит перед тобой, кое в чем не точна. Дороги, изображенные на ней, отличаются от тех, по которым мы прошли. Мы говорим так лишь потому, что ты всегда требуешь от нас правдивой информации. У нас нет намерения выискивать недостатки в работе твоих рисовальщиков.
— Неточности серьезные? В ярды или в мили?
— В некоторых местах ошибка исчисляется во многих милях.
— Есть ли ошибки в этой карте? — не скрывая раздражения, Аттила указал на полоску пергамента.
Разведчик замялся.
— Она такая миниатюрная, о великий Танджо, что нам трудно судить об этом. Но с первого взгляда мы не можем найти в ней каких-либо неточностей.
У Николана отлегло от сердца. Гроза миновала, гнев Аттилы не обрушился на него. Он посмотрел на императора. Слова разведчика не поразили Аттилу, наоборот, вызвали у него много вопросов.
— Похоже, мне придется серьезно разобраться с моими рисовальщиками, — наконец, молвил он и повернулся к Николану. — Твоя самоуверенность обусловлена, скорее всего, юным возрастом. Во всяком случае, я на это надеюсь. И мне представляется, что твое умение рисовать карты, подтвержденное моими специалистами, может оказаться полезным для меня.
— Мой друг и я прибыли в твою столицу, о великий император, в надежде поступить к тебе на службу.
Аттила глянул на Ивара.
— Думаю, я найду, как использовать этого здоровяка. И хотя сейчас он более всего напоминает мешок костей, я склонен думать, что он выходец с острова Черных Певцов.
Ивар лишь поклонился, подтверждая точность догадки Аттилы. А последний вновь обратился к Николану.
— И твой народ мне знаком. Он отличается завидным упрямством. Вы разводите лошадей, но по характеру больше похожи на мулов. Мне уже доводилось проявить по отношению в твоему народу надлежащую суровость. Ты будешь столь же упрямым или готов делать то, что я скажу?
Николан решил, что другая возможность для откровенного разговора если и представится, то нескоро.
— Я назову плату за свои услуги, о великий император, — Ивар бросил на него предостерегающий взгляд, но Николан продолжил. — Ванний, действовавший от твоего имени, убил моего отца и конфисковал наши земли. Он продал меня и мою мать в рабство. Я прошу восстановить справедливость и вернуть мне земли моего отца.
Аттила, надо отметить, не привык возвращать то, что попало к нему в руки.
— Обстоятельства этого дела мне незнакомы, — пробурчал он. — Ванний мертв. Он был лгуном и вором. Когда я узнал, что он отдает мне лишь малую толику денег, выкачиваемых из твоей страны, я велел отрубить ему голову. И до сих пор сожалею, что позволил этому предателю так легко расстаться с жизнью, — он всмотрелся в Николана. — Твое нахальство переходит все границы, но я чувствую, что требования твои не лишены основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54