Господин Ногучи не удостоил внимания и его. Он хлопнул в ладони, и в комнате тотчас появилось несколько мужчин. Каэдэ почувствовала, как они встали рядом с ней, один за другим. Бросив косой взгляд, она догадалась, что это вассалы господина Ногучи. На одежде одних был герб Ногучи, платья других украшали три дубовых листа клана Тоган. Ей показалось, что они с удовольствием наступили бы на нее, словно на таракана, и Каэдэ поклялась, что никогда не позволит никому из Ногучи или Тоган раздавить себя.
Воины всей своей тяжестью опустились на циновку.
– Госпожа Ширакава, – наконец проговорил господин Ногучи, – пожалуйста, сядьте.
Поднявшись, Каэдэ почувствовала на себе взгляды всех мужчин, находившихся в комнате. В воздухе повисло непонятное ей напряжение.
– Кузина, – сказал господин с ноткой удивления в голосе, – надеюсь, вы хорошо поживаете.
– Да, благодаря вашей заботе, – вежливо ответила девушка, хоть эти слова и жгли ей язык, словно яд.
Каэдэ ощущала свою уязвимость: единственная девушка, почти ребенок, в окружении могучих жестоких мужчин. Она взглянула на Ногучи: в его лице не было ни ума, ни силы.
– Этим утром произошел неприятный случай, – сказал господин Ногучи. В комнате послышался ропот. – Мне рассказал о нем Араи, теперь я хочу послушать вас.
Каэдэ коснулась лбом пола, движения ее стали замедленны, а мысли понеслись вперед с неистовой скоростью. Судьба Араи в ее руках. Господин Ногучи не назвал его капитаном, как положено. Он не упомянул никакого титула, а это знак неуважения. Неужели Ногучи питает сомнения касательно его преданности? Известно ли ему, что произошло на самом деле? Вдруг один из стражников выдал Араи? Если она защитит его, не попадет ли в сети, расставленные для них обоих?
Но Араи – единственный человек в замке, который хорошо к ней относится. Она не предаст его. Каэдэ поднялась и уверенно заговорила.
– Я поднялась в комнату стражников и передала господину Араи, что его ожидают в конюшне. Затем я спустилась по лестнице, и стражник у ворот без повода остановил меня. Когда я решила пойти дальше, он схватил меня за руку. – Каэдэ приподняла рукава, обнажив проступившие синяки – красно-бордовые отпечатки мужских пальцев на белой коже, – Я закричала. Господин Араи услышал мой голос, вернулся и защитил меня. Я в долгу перед ним и моим повелителем за оказанную заботу, – закончила девушка, опустив голову.
– Ух! – недовольно вздохнул господин Ногучи.
Последовало длительное молчание. В послеобеденной жаре гудели насекомые. На бровях неподвижно сидящих мужчин блестел пот. Каэдэ вдыхала их зловонный животный запах и чувствовала, как меж ее грудей проступают капельки пота. Девушка осознавала всю полноту нависшей над ней опасности. Если один из стражников рассказал об оставленном кинжале, о том, как девушка забрала его и спустилась с ним по лестнице… Каэдэ выбросила эти мысли из головы, испугавшись, что их смогут прочесть столь пристально изучающие ее мужчины.
Наконец господин Ногучи заговорил.
– И как вам лошадка, капитан Араи? – спросил он беспечно.
Араи поднял голову.
– Совсем юная, но выглядит превосходно, – прозвучал его безупречно спокойный голос. – Хорошей породы, ее будет легко приручить.
Все засмеялись. Каэдэ поняла, что напряжение спало, и порозовела.
– У вас много талантов, капитан, – сказал Ногучи. – Мне будет очень жаль лишить себя удовольствия восхищаться ими, но мне кажется, что вашему имению, а также жене и сыну понадобится ваше внимание на некоторое время, год или два…
– Повинуюсь, господин Ногучи, – сухо поклонился Араи.
Какой же дурак этот Ногучи, подумала Каэдэ. Я бы оставила Араи под своим присмотром, иначе, не пройдет и года, как он поднимет восстание. Скорее всего, Ногучи задумал убить Араи в пути, и я больше никогда его не увижу.
Когда Араи удалился, атмосфера немного разрядилась. Господин Ногучи позволил воинам расслабиться. Служанка, которая привела Каэдэ из замка, принесла чай. Она обслужила каждого мужчину и собиралась уходить, когда господин Ногучи прикрикнул на нее. Девушка поклонилась, засуетилась и поставила чашку перед Каэдэ.
Каэдэ выпрямилась и стала пить, не поднимая взгляда. В горле так пересохло, что было трудно глотать. Наказанием Араи стала ссылка, а что ждет ее?
– Госпожа Ширакава, вы провели у нас много лет. Вы были частью нашего домашнего круга.
– Это честь для меня, – ответила Каэдэ.
– Боюсь, мы не можем более разделять это удовольствие. Я потерял из-за вас двух людей и поэтому не могу позволить вам остаться.
Он отправит меня домой! В сердце девушки забрезжила надежда, которой не суждено было сбыться.
– Вы, очевидно, достигли брачного возраста, и я думаю, чем раньше вы выйдете замуж, тем лучше. Мы подберем вам достойного жениха, оповестим ваших родственников, а пока вы поживете с моей женой.
Каэдэ поклонилась, успев заметить, как господин Ногучи переглянулся с одним из пожилых мужчин. Значит, за него, подумала Каэдэ, или за ему подобного: старого, жестокого развратника. Ей стало противно. Даже забота, которой ее окружат в доме Ногучи, не могла утешить девушку.
Юнко проводила ее обратно в комнату, а затем в купальню. Вечер застал Каэдэ онемевшей от усталости. Юнко вымыла ей руки и ноги, потерла спину рисовыми отрубями.
– Завтра помою голову, – пообещала она. – У вас слишком длинные и густые волосы, и они не высохнут до сна. Вы можете простудиться.
– И умереть, – добавила Каэдэ. – Это будет лучший выход.
– Никогда не говорите так, – упрекнула девушку Юнко, сажая ее в ванну с горячей водой. – Вас ждет прекрасная жизнь. Вы такая красивая! Выйдете замуж, родите детей.
Она наклонилась к уху Каэдэ и прошептала:
– Капитан благодарит вас за сдержанное обещание. Я дала ему слово позаботиться о вас.
Что может женщина сделать в мире, принадлежащим мужчинам? – подумала Каэдэ. Как нам защититься? В состоянии ли она позаботиться обо мне?
Девушка вспомнила свое отражение в зеркале, и ей захотелось снова взглянуть на себя.
Цапля прилетала в сад каждый вечер, серым призраком парила над стеной, невероятно сгибалась и стояла по самые перья в пруду недвижимо, как статуя. Красные и золотые карпы, которыми потчевали господина Отори, были для нее слишком крупными. Цапля надолго замирала, пока какая-нибудь злополучная тварь не забывала о ее присутствии. Тогда цапля ударяла клювом быстрее молнии и с маленькой извивающейся рыбкой взлетала. Первые удары крыльев были громкими, как неожиданный щелчок раскрывшегося веера, но потом птица удалялась также беззвучно, как прилетала.
Дни были еще жаркими, наполненными томной осенней духотой, конца которой ждешь с нетерпением, одновременно цепляясь за последнее тепло, зная, что невыносимый зной в этом году доживает последние деньки.
В доме Отори я провел месяц. В Хаги собрали урожай риса, солома сушилась на полях и на досках вокруг крестьянских домов. Отцветали красные осенние лилии. Хурма на деревьях покрылась позолотой, а листья стали хрупкими. Колючие раковины каштанов валялись вдоль улочек и аллей, выплевывая свой лощеный плод. Всходила и заходила осенняя полная луна. Шийо клала каштаны, мандарины и рисовые пироги в часовню в саду, и я подумал, делает ли кто-нибудь то же самое в моей деревне.
Служанки собирали поздние дикие цветы, кустовой клевер, полевую гвоздику и осенний хмель, ставили их в ведра рядом с кухней и туалетом, чтобы их аромат заглушил запахи еды и испражнений – низменных проявлений основного цикла человеческой жизни.
Мое состояние безмолвия и полуреального существования не проходило. Видимо, я был в трауре. Дом господина Отори тоже оплакивал погибших: не только брата, но и мать Отори, которую унесла летом чума. Шийо рассказала мне историю семьи. Шигеру, старший сын, сражался вместе с отцом в битве на равнине Егахара и ревностно возражал против признания поражения. Условия перемирия лишили его возможности возглавлять клан после отца. Вместо него Йода назначил дядей Отори – Шойки и Масахиро.
– Йода Садаму ненавидит Шигеру больше всех на свете, – сказала Шийо. – Он завидует ему и боится его.
Шигеру якобы сошел с политической сцены и посвятил себя земле, пробовал новые методы и экспериментировал с посевами. Женился он в юности, но его жена умерла спустя два года при родах, унеся с собой и ребенка.
Жизнь Шигеру была переполнена страданиями, хотя внешне ничто в нем не выдавало несчастного человека. Я бы и не узнал о его горестях, если б не Шийо. Проводя с Шигеру большую часть дня, я следовал за ним повсюду, как собака, кроме того времени, когда меня обучал Ихиро.
Это были дни ожидания. Я пытался научиться читать и писать, моя необразованность и отсутствие цепкости памяти приводили учителя в бешенство, он неохотно смирился с мыслью об усыновлении. Клан возражал: господину Шигеру следует жениться снова, он еще молод, слишком мало времени прошло со смерти матери. Аргументам против не было конца. Я чувствовал, что Ихиро согласен с большинством из них, они и мне казались разумными. Я изо всех сил старался выучиться, потому что не хотел огорчать своего господина, но прочной веры в свое будущее не испытывал.
Обычно вечерами Шигеру посылал за мной, мы садились у окна и смотрели на сад. Он мало говорил, изучал меня, когда думал, что я этого не замечаю. Я чувствовал, что он чего-то от меня ждет: чтобы я, наконец, заговорил, дал ему какой-либо знак, но мне нечего было ему поведать. Я стал волноваться от своей неспособности помочь ему, и это волнение обострило уверенность, что я разочаровываю его. В результате учеба пошла еще хуже. Как-то вечером Ихиро поднялся в комнату Отори, чтобы пожаловаться на меня. В тот день он дошел до такой степени раздражения, что избил меня. Я сидел в углу и дулся, облизывая синяки, рисовал на циновке пальцем иероглифы, выученные утром, отчаянно пытаясь не забыть их.
– Вы совершаете ошибку, – сказал Ихиро. – Вы не упадете ни в чьих глазах, если признаете это. Смерть вашего брата и другие обстоятельства оправдывают вас. Отошлите юношу туда, где нашли его, и живите дальше спокойно.
И дайте и мне жить спокойно, словно не договорил он. Ихиро никогда не забывал напоминать мне, какую жертву он приносит, пытаясь обучить меня.
– Господина Такеши не вернешь и не воссоздашь, – добавил Ихиро, смягчив голос. – Он был плодом многолетних трудов и тренировок и прежде всего чистейшей крови.
Я боялся, что Ихиро добьется своего. Господин Шигеру был привязан к нему и Шийо взаимными узами долга. Если раньше я думал, что вся власть в руках Отори, то теперь почувствовал, что у Ихиро своя власть, и он знает, как ею пользоваться. К тому же над господином Шигеру стоят его дяди, он должен подчиняться клану. Нет смысла оставлять меня при себе, а добиться усыновления у него никогда не получится.
– Посмотри на цаплю, Ихиро, – сказал господин Шигеру. – Видишь, как долго она стоит, не шевелясь, чтобы достичь того, что хочет? У меня такое же терпение, и конца ему пока не видно.
Ихиро крепко сжал губы и поморщился, словно только что съел кислую сливу. В это мгновение цапля поймала добычу и взлетела, ударив крыльями.
Я услышал писк, предвещающий прибытие летучих мышей. Подняв голову, я заметил, что оба собеседника спустились в сад. Ихиро продолжал ворчать, но господин отвечал немногословно, сохраняя извечное спокойствие, а я слушал звуки приближавшейся ночи, С каждым днем мой слух обострялся. Я привык к этому, старался не обращать внимания на ненужное и не подавал виду, что слышу все происходящее в доме. Никто не знал, что я в курсе их секретов.
Теперь до меня доносилось шипение кипятка: разогревается ванна для купания, на кухне звенят тарелки, кухонный нож делит яблоко на две половины, по широким доскам в саду ступает девушка в носках, в конюшне заржала лошадь, переступая с копыта на копыто; мяукнула кошка, она кормит четырех котят и сама вечно голодная, за две улицы отсюда лает собака, башмаки на деревянной подошве стучат по мостам канала, поют дети, в Токойи и Дайшоне бьют колокола. Я выучил песню дома и знал, как она меняется днем и ночью, под дождем и при солнце. Нынешним вечером я заметил, что пытаюсь услышать что-то новое. Я чего-то ждал. Чего? Каждую ночь перед сном память рисовала мне сцену в горах: отсеченную голову и человека-волка, сжимавшего место, откуда росла его рука. Я снова видел Йоду Садаму, упавшего на землю, тела отчима и Исао. Ждал ли я, что Йода и человек-волк найдут меня? Или искал возможность отомстить им?
Иногда я пытался читать молитвы Потаенных, и той ночью я просил указать мне правильный путь. Спать я не мог. Воздух был тяжелым и безветренным, месяц в первой четверти спрятался за широкими берегами облаков. Ночные насекомые свистели, не унимаясь. Я слышал, как на них охотится геккон. Ихиро и господин Шигеру крепко спали, Ихиро храпел. Мне не хотелось покидать дом, который я так полюбил, но, казалось, что я не приношу ему никакой пользы, одни заботы. Возможно, всем было бы легче, если б я просто испарился в ночи.
Без серьезных намерений уйти – куда мне идти? как жить? – я начал размышлять о том, можно ли пробраться наружу, не потревожив собак и не подняв стражу. Тогда я начал прислушиваться к собакам. Обычно они изредка подавали голос на протяжении всей ночи, и я научился отличать лай одной собаки от другой и перестал обращать на них внимание. Я навострил уши: собаки молчали. Переключил внимание на стражу, пытаясь уловить шаги по камням, звон стали, разговоры шепотом. Тишь. Звуки пропали со знакомой паутины ночи.
Бодрый словно днем, я напрягал слух, думая о водах сада. Ручей спал, река вошла в русло: дождя не было с новолуния.
Послышался едва уловимый звук, не более чем трепет, между окном и землей.
Сначала я подумал, что это дрожит земля – такое бывает в Срединном Краю. Затем последовало еще одно колебание, и еще.
Кто-то карабкался вверх по стене.
Инстинктивно я чуть не закричал, но благоразумие взяло верх. Я разбужу весь дом, но спугну и незваного гостя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32