Если бы я мог уладить дело, я бы постарался это сделать. Но я до сих пор не вижу ни малейших признаков, ни с одной стороны, которые свидетельствовали бы о желании что-то исправить. За всем этим стоит какая-то непостижимая тайна.
Гиацинта посмотрела на Арни, затем на Францину. «Я отгорожена от них обоих, – подумала она. – Меня окружает стена. Они хотят пробить в ней брешь и проникнуть внутрь, но я не могу им этого позволить».
– Как насчет продажи картин? – спросил Арни. – Я хотел бы попросить парочку, чтобы повесить в моем новом доме. У меня есть резиденция в миле отсюда. Я купил бы даже семь-восемь штук, в зависимости от размера. Не знаю, сколько они стоят, но я не крохобор, так что назовите свою цену.
– Поднимитесь наверх и возьмите, что вам понравится, – ответила Гиацинта. – Они стоят недорого, если вообще чего-то стоят. Это будет лишь очень скромным способом выразить вам мою благодарность.
Францина нервно постукивала ногой, и это означало, что она взволнована.
– Говоришь, твои картины стоят не слишком много? А твое шитье будет стоить дороже?
– Думаю, да.
– Вдохновленная этими планами и надеждами, ты хочешь расстаться с домом, бросить здесь меня и друзей и пуститься в неведомое плавание?
– Ты забываешь, что я уже поступала так раньше.
– Это совсем другое. У тебя был…
– Муж. Верно. А теперь я учусь обходиться без него.
– Это не надолго, – сказал Арни.
– Если ты продашь дом, куда к тебе будут приезжать дети? – осведомилась Францина.
– Я найду место в городе.
– Отказаться от такого дома! Я свой не покидаю. Твой отец всегда хотел, чтобы туда всегда возвращались как домой. Джордж приезжает на неделю со всей своей командой, Том наведывается по делам два-три раза в год. А кроме того, у меня повсюду друзья, даже в Англии, и они используют его как отель. Ты совершаешь большую ошибку, продавая этот дом.
– Я же говорила тебе: мне нужны деньги, чтобы жить в Нью-Йорке.
– Позвольте мне не согласиться, – подал голос Арни. – Гиацинта поступит благоразумно, продав его сейчас. Окружающие дома доживают последние дни. Городские власти собираются расширять улицу: в этом направлении сдвигается деловой центр, и через два-три года этот дом будет стоить намного меньше, чем сейчас.
– Ну, вы опытный бизнесмен, а я нет, – усмехнулась Францина. – Оставим эту тему. Моя дочь всегда была упрямой, и, похоже, она приняла решение.
Пробили часы в зале. Эти высокие напольные часы когда-то принадлежали бабушке. И Гиацинта тут же подумала: «Они останутся со мной. Пусть я брошу все другое, а они будут со мной».
Когда часы пробили три раза, Арни поднялся.
– Теперь, зная, что с вами все в порядке, Гиа, я покидаю вас. Но я буду навещать вас в Нью-Йорке. У меня там дела, и я частенько туда прилетаю.
Они обменялись рукопожатием, Гиацинта поблагодарила его, он поцеловал ее в щеку, и она проводила его до двери.
– Да, этот человек без ума от тебя, – вздохнула Францина.
– Я этого не замечаю.
– Ты, может, и не замечаешь, а я замечаю. Арни мне нравится, Гиацинта. Он человек прямой и способен смотреть тебе в глаза. Возможно, ты пока еще не в состоянии что-то предпринять, но время для этого придет.
– Меня не интересует ни он, ни любой другой мужчина.
– Это изменится. Ты ведь слышала, что сказал Арни.
– У меня мало общего с Арни.
– Однако он может помочь тебе. И Арни так добр к Джерри и Эмме сейчас, когда они живут во Флориде.
– Да, добр, и я это ценю.
– Он очень умен. И тебе следует прислушаться к его советам, касающимся бизнеса.
– Я не нуждаюсь в его советах. Я учусь ни от кого не зависеть.
– Ну хорошо, – сказала Францина и, помолчав, добавила: – У тебя усталый вид.
– Возможно.
– Иди на террасу. Я принесу чай.
Гиацинта повиновалась. Для матери возраст не имеет значения. Бабушка в восемьдесят лет по-матерински опекала своего пятидесятилетнего сына.
– Я думала вот о чем, – сказала Францина, помешивая чай. – Поскольку ты приняла решение продать дом, сохрани хотя бы свою красивую мебель. Возьми то, что тебе понадобится, в свою квартиру, а остальное отдай на сохранение. Когда-нибудь мебель тебе пригодится.
«Нет, никогда она мне не пригодится, – подумала Гиацинта. – Откуда у меня появится такой дом?»
– Ты не согласна? – спросила Францина, поскольку Гиацинта молчала. – Впрочем, ты никогда не слушала моих советов, мне следовало к этому привыкнуть. – И вздохнула.
Она выглядела измученной. На лбу ее обозначились глубокие вертикальные линии. «Это был кошмарный год для нее, и я отчасти тому виной», – сказала себе Гиацинта. В порыве горечи и жалости она коснулась руки Францины.
– Прости меня. У нас с тобой всегда разногласия. Однако они бывают у тех, кто любит друг друга. Разве не так? Но я последую твоему совету насчет мебели.
Мебель. Насколько это несущественно! Она выбросила бы все без сожаления, тем более мебель, вместе со всем прошлым. Однако это имело значение для Францины, которая, любя дочь, видела в этом гарантию того, что Гиацинта когда-нибудь заживет нормальной жизнью.
На кустах роз уже проклюнулись листики. Доверчивые создания. Когда первый снег кружился в сером воздухе, на них был последний маленький съежившийся бутон. «Я буду скучать по ним, – подумала Гиацинта. – Я была такой безмятежной в тот день, когда посадила их. И мы чувствовали себя удовлетворенными и такими умиротворенными в этом доме! Нет. Это только я чувствовала себя удовлетворенной…»
Она сидела и, держа чашку с чаем, слушала, как первая пчела носится и жужжит в лучах солнца.
Глава 11
Проходя по коридорам и аудиториям школы модельеров, Гиацинта невольно вспоминала газетные сообщения о том, как люди в семьдесят или в восемьдесят лет наконец получали диплом об окончании колледжа. Конечно, ей еще далеко до такого возраста, и все же сразу бросалась в глаза огромная разница между другими студентами и ею. Они были такими беззаботными и непринужденными! Слишком веселые и горячие, они не подозревали о существовании зла и были очаровательны в своем неведении. «Среди них, – подумала Гиацинта, – я, должно быть, выгляжу пришелицей с Марса».
Прошло почти полсеместра, прежде чем она заметила, что преподаватели в отличие от студентов обращают на нее особое внимание. Ощущая неуверенность в начале занятий, Гиацинта была искренне удивлена, когда один из ее этюдов продемонстрировали классу в качестве образца техники рисунка. После этого преподаватель сказал Гиацинте, что ей вообще нечего делать в этом классе.
Это очень приободрило Гиацинту и вселило в нее уверенность. Конечно, она имела основательное представление о цвете и форме, но что касается одежды, то до сего времени хотела лишь одного: чтобы она «приятно смотрелась». Работать над образцами моделей казалось ей ничуть не труднее, чем стоять дома в студии за мольбертом. Частенько Гиацинта приносила задания домой и практиковалась в рисовании образцов пером и чернилами.
Почти всегда по субботам и воскресеньям Гиацинта посещала специальные классы. И, заполняя таким образом каждую минуту в течение недели, она боролась с одиночеством, которое порой грозило захлестнуть ее и унести в бездну.
Одиночество в толпе сейчас стало расхожей фразой. Гиацинта никогда еще не жила в таком месте, где почтальон не остановится, чтобы обменяться несколькими фразами у входной двери, или где кассир в супермаркете так дорожит своим временем. С одной стороны, анонимность была благом, а с другой – заставляла переживать тяжелые моменты. В городе и особенно в ее округе на границе с Челси жило множество людей, но отношения не налаживались. Гиацинта лишь вежливо раскланивалась с ними. У нее не было ничего общего с девятнадцатилетней честолюбивой актрисой, которая жила по другую сторону вестибюля вместе со своим дружком; не имела она никаких контактов и с портными, не говорившими по-английски. Дряхлая пара, прожившая в этом здании уже шестьдесят пять лет, вообще была из другого мира.
Под окном пролегала улица, которая на глазах претерпевала изменения. Прошлое сохранилось в виде пятиэтажек без лифта. Здесь возле окон развешивали постельное белье, а на балконах стояли женщины, сплетничающие и наблюдающие за детьми.
После трудового дня Гиацинта преодолевала четыре пролета лестницы и закрывала за собой дверь с противоречивыми чувствами. Иногда эти две комнаты казались ей убежищем, порой – местом заключения. Она понимала, чем вызваны такие перепады настроения. При виде какой-нибудь матери, прогуливающейся с детьми, Гиацинта искала в доме спасения, зная, что здесь ничто не будет напоминать ей о нормальной жизни других людей. Вместе с тем похвалы возбуждали у нее желание добиться успеха вопреки обстоятельствам – и тогда она ненавидела свою тюрьму.
Отказавшись от предложения Арни помочь ей снять жилье, Гиацинта нашла его сама. Несмотря на советы Францины, Гиацинта не пожелала украсить его. У нее была кровать, два стула и ломберный столик, на котором она выполняла свою работу. В маленькой кухоньке Гиацинта готовила редко, ела очень мало и еще больше похудела. Но это не волновало ее. Она хотела одного – поскорее закончить курс обучения, найти работу и получать столько, чтобы иметь возможность снять жилье, куда смогут приезжать дети.
Гиацинта постоянно убеждала себя, что самое важное – смотреть вперед. Оглядываться назад бесплодно, говаривала бабушка. В тот день, когда были подписаны последние бумаги о разводе, Гиацинта вдруг вспомнила мотель, где они тайно делили ложе под ее атласным одеялом; вспомнила танцы, их первую ночь. Почему же все это исчезло, испарилось, словно ничего подобного никогда и не было?
Да, остается только одно – смотреть вперед. Тем не менее бессонными ночами, слыша пронзительные голоса на улице и грохот грузовиков, она совершала мысленное путешествие к дому, который оставила.
Лишь очень немногим Гиацинта сказала, что уезжает. Друзья не задавали лишних вопросов и пришли пожелать ей благополучия. Среди них были Мойра и две учительницы. Полагая, что Гиацинта едет во Флориду, они принесли подарки для Джерри и Эммы. Пришел и маляр. Когда его жена тяжело болела прошлой зимой, Гиацинта готовила для его семьи, и он это запомнил.
Францина была озадачена, подавлена и сердита на дочь, но старалась этого не показывать. Обняв на прощание Гиацинту, мать ничего не сказала, хотя в ее глазах блеснули слезы.
Порой, лежа без сна и слыша, как тикает будильник, Гиацинта вспоминала и Уилла Миллера. Он удивился бы, узнав, что почти незнакомая ему женщина последовала его совету. Гиацинте хотелось бы рассказать Уиллу об этом, если бы было возможно. Уезжая, она не оставила адреса, да к тому же не исключено, что у него больше нет желания встречаться с ней. Наверное, Уилл потерял к ней интерес, узнав, что она отказалась от своих малолетних детей.
Однажды утром Гиацинта увидела за окном снег. Было начало ноября, и снег превращался в серое месиво на тротуаре. Тем не менее это напомнило ей о приближении Дня благодарения. О прошлогоднем кошмаре лучше не вспоминать. В том году ехать было некуда. Францина собиралась вылететь на Запад и повидаться с внуками. У Гиацинты же не было ни малейшего желания лететь с ней.
При виде снега Гиацинту охватила тоска. Вот и год подходит к концу. Месяцы мелькают быстро один за другим. В следующем семестре Эмма пойдет в первый класс, а Джерри – в четвертый. Не успеешь оглянуться, как они выйдут из детского возраста.
Гиа подумала, что нужно попросить Арни устроить ей свидание с детьми. Странно, что она зависит от Арни. И вместе с тем это казалось ей вполне естественным.
Во время полета на юг Гиацинта испытывала волнение и возбуждение. Решив не давать воли слезам, она сказала себе: «Разум превыше сердца», – и вернулась к чтению. Читала она о жизни Коко Шанель – девушки, которая научилась шить в ателье по переделке одежды и завоевала известность во всем мире.
В отеле, где Гиацинта обедала в одиночестве, поскольку Эмма и Джерри должны были появиться лишь на следующее утро, она с удивлением поймала себя на том, что оценивающе смотрит на одежду других женщин, хотя прежде не обращала на это внимания.
Поднявшись после обеда в свой номер и мечтая о том, чтобы скорее наступило утро, Гиацинта решила сделать несколько набросков. Она нарисовала широкий японский пояс и юбку с оборками. Потом женщину в платье для завтрака и широкополой летней шляпе. Затем то же самое платье в сочетании с небольшой круглой шляпкой.
Гиацинта вдруг одернула себя. «За кого ты себя принимаешь – за мадам Шанель? Да, она начала с маленькой лавчонки по продаже шляп, но у нее был богатый любовник, и это ей помогло».
На следующее утро явились дети. Они вышли из роскошного лимузина, возле которого стояла их няня. Гиацинта сразу заметила, что Джерри подрос дюйма на два. Мальчик был копией Джеральда. Косичек у Эммы больше не было, волосы ее лежали волнами, как у Францины, и она явно вышла из состояния младенчества. Да, они стали совершенно иными. Гиацинта дала себе зарок не плакать и не нарушила его, хотя едва сдержалась, когда Джерри и Эмма оказались в ее объятиях.
Чуть поодаль стояла немолодая женщина в белой униформе и приветливо улыбалась.
– Вы миссис О’Мэлли, – сказала Гиацинта.
– О да! Что это было за утро! Дети пустились бы в путь в шесть часов, если бы я им позволила! Они так рвались увидеть маму.
– Мы привезли купальные костюмы! – воскликнула Эмма. – Папа говорит, что в этом отеле есть бассейн и ты позволишь нам в нем искупаться.
Гиацинта не представляла себе, что слово «папа» так уязвит ее.
Однако она бодро ответила:
– Конечно. Жаль, что я не захватила свой костюм, но мы с миссис О’Мэлли посидим и понаблюдаем за вами. А потом мы позавтракаем и повеселимся.
– Ее зовут няня, – уточнила Эмма.
– Хорошо, мы с няней понаблюдаем за вами. Переоденьтесь здесь. Где твоя пляжная сумка? Я помогу тебе.
– Нет. Мне поможет няня, – возразила Эмма. – Она всегда это делает.
– Отлично. Я пойду и поищу стулья в тени.
Няня всегда это делает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37