Твоими наставлениями погублен верный мне Зловуран, но я и мертвый труп его обратил в узел, имеющий содержать беспрестанное течение твоих несчастий. Ведай, что ты до тех пор не избавишься от очарования, пока не преломится надвое мое очарованное копие, коим Зловуран убит: сего быть никогда не может, в рассуждении того, что Доброслав хранит оное, яко зеницу ока своего. Но если то и случится, кто может догадаться перекинуть за себя обломки копия, чтоб учинить из того лук и конь? Но если и сие случится, кто отважится, восседши на коня, ехать к холму, учинившемуся из тела Зловуранова? Кто без оружия сразится с имеющими ожить там каменными львами? Кто осмелится взлесть на неприступный холм, чему будут препятствовать львы, взобраться на дерево, досягающее вершиною до облаков, и, сломя на оном претяжкий грозд, сойти с оным на землю, когда силы и возможности человеческие к тому недостаточны? Пусть бы сие и последовало, но кто возьмет у тебя медную стрелу, которой еще нет и которая учинится при обращении твоем в каменный истукан, если ты о слышанном от меня в наставление кому-нибудь откроешь. Принимай достойное наказание!
Таковым образом оставил я сии жертвы моего мщения и заключил, претворясь в образ сего старика, в коем вы меня видели, обитать в дулебской пещере. Причины, побудившие меня к сему переображению, были те, что мне надлежало сберечь мое обещание и не видать никогда Зимонии, коя, по впадении в руки мои Гипомена, имела уже свободу отлучаться из своего замка и, следственно, могла бы где-нибудь со мною встретиться.
В последи узнал я; что Доброслав соединился со своею супругою и что имеет уже от оной детей. Сие обстоятельство принудило меня стараться о их похищении, однако ж три первые сына прежде меня были унесены Зимониею, как уже о том вы слышали и о чем я в тогдашнее время проведать не мог. Но я и не заботился о сем, для того что мне опасность была от дочери. Между тем нашел я Зелиана, и приятностьми лица его был доведен к восчувствованию дружества к сему младенцу, унес его в мою пещеру и воспитывал оного для учинения во всем богатстве моем по себе наследником; ненависть, питаемая мною тогда к дочерям моим, меня к сему принуждала. Впрочем, боги поправили то, что Зелиан по ребяческому своему любопытству испортил: он обще со своими братьями вошел в объятия моего семейства и поправил ошибкою дочерям моим наказание. Я в заблуждении моем радовался, что дочери мои выйдут за подлых людей в супружество, ибо знал, что один из них будет сапожник, другой жрецов сын, а третий бедного пастуха; но еще больше обрадовался, по познании невинности их, что они стали невестками будущего царя дулебского. Впрочем, обстоятельство сие вам сведомо.
Когда Милостана учинилась беременна дочерью, я никуда уже не отлучался и, присутствуя невидимо при родинах, похитил прекрасного сего младенца. Я не мог колебаться в определении судьбы сей моей добычи: невинная Милосвета возбудила во мне чувствования человечества, и вместо погубления ее, что было у меня в мыслях, определил я воспитать ее. Она соответствовала моим попечениям, и я наконец столько полюбил ее, что не мог не желать ей благополучия. Предсказание волшебной доски представилось мне тогда на память; мне хотелось узнать яснее, кто должен быть унн, коему она предопределяется, и для сего вопросил я опять оную.
Ответ, мною полученный, совершенно утешил меня: я узнал, что Милосвета предопределена в супружество Баламиру, королю уннскому. Но хотя гнев мой противу Гипомена и моего семейства несколько поумягчился, однако ж я не мог без досады слышать подтверждение, что сей Баламир будет и разрушитель моего очарования. Сие привело меня опять в вопросу для чего боги покровительствуют оскорбителей моей чести?
Но могу ли я изобразить мой ужас и угрызение совести, когда чрез ответы волшебной доски был я доказан в невинности всех гонимых мною особ. Я узнал клевету Зловуранову, но поздно уже было мне пременить тяжкую силу моих клятв; мне неможно было поправить проступка, учиненного в моей ярости, и всем подробностям моего очарования надлежало исполниться. Я мог споспешествовать Баламиру в его покушениях к разрушению моего волшебства, но за сие надлежало мне лишиться волшебной моей силы по разуму клятв моих, кои учинил я, не одумавшись. Раскаяние мое требовало от меня таковой важной жертвы, и я не пощадил бы себя, если б поправитель моих проступков нашелся в удобных летах к покушению на отчаянное предприятие. Почему все мое рачение обратил я тогда к поправлению неустройств, произведенных мною в дулебском царстве. Я начал Милосвету воспитывать как царицу, ибо определил чрез нее поправить все разорения, причиненные, по гонениям моим, в Дулебах аварами и во время бесцарствования. Я не оставил побывать и в Уннигарде, чтоб увидеть Баламира... Да, я видел вас, храбрый король,— говорил он, обратясь к нему,— и, невзирая на тогдашнее ваше отрочество, предузнал все имеющие в вас быть дарования. А чтоб неможно было ошибиться в особе вашей по пришествии вашем в совершенной возраст, намазал я это на правом вашем виске пятнышко, произведшее напоследок родинку или подобие оной. Мне не осталось уже заботы о воспитании вашем, потому что родитель ваш Роас прилагал о том неусыпное старание. Я заметил также и добродетели любимца вашего Адавара и старался только внушить ему хоту к странствованию. Я ожидал из того одной той помощи в моих намерениях, что Алавар в своих путешествиях увидит некогда красоту и добродетели царицы дулебской, превосходство ее правления и потому побудит вас к начатию вашего подвига, что по моему расположению и исполнилось.
Нечувствительно вошел я в пользы Милосветины и всех поверженных мною в несчастие до того, что не мог уже не споспешествовать всему тому, что клонилось к их избавлению. Раскаяние мое не дозволяло мне щадить себя, и я не помышлял ни о чем, кроме поправления моего преступления. Но как сие влекло мне лишение моей волшебной власти, то рассудил я, прежде нежели утрачу оную, вопросить еще раз волшебную доску и поступить по ее предписанию.
Получа наставление и следуя оному, во-первых, отыскал я тело царя дулебского, перенес оное в замок дочери моей Замиры и оставил старание о приведении его в жизненность расположениями Зимонии, как уже вы о том слышали от ней.
Потом помышлял я, каким образом учредить то, чтоб Баламир дошел до Доброслава и мог получить копие, нужное к разрушению моего очарования. Я предузнал, что в свое время, когда Милосвета будет царицею в Дулебах, Баламир ее увидит; надлежало только вложить ей в уста, чтоб она побудила его, если он покорится красоте ее, шествовать на восток до темницы Гипоменовой. А чтоб больше побудить его к предприятию сего пути, учредил я чрез мое очарование (которое употребил уже в последний раз), чтоб она составила тайну из судьбы своей и не открыла оную Баламиру. Но как я из опытов знал, что скромность для женщины опасная заповедь, ожидал, что она скажет ему, каким образом узнать ему про ее обстоятельства от Гипомена, о чем вознамерился я ей в надлежащее время растолковать. А дабы больше Баламира принудить к шествованию, учинил я, чтоб Милосвета при объявлении ему упала в обморок, покрыта была дымом и преселилась в перстень, бывший у меня на руке. После чего днем бы присутствовала она в своем царстве, а всякую ночь возвращалась в перстень; нарочно определенный к тому дух долженствовал переносить ее.
После того сделал я очарованием, чтоб к возвышению, на коем лежала дудочка и мертвая голова, или, лучше сказать, Рогнеда, нельзя было подойти, кроме с востока, и чтоб с приближением Баламира очарованный вход в пещеру Гипоменову разверзся, а сей предстал пред него при вступлении на третью ступень возвышения и, сказавши ему то, что уже слышал от него Баламир, превратился в каменный истукан с медною стрелою.
Должно ведать, что когда Зелиану, Доброчесту и Ярославу надлежало утратить своих супруг и обитать в тех местах, где нашел их король уннский, почему я еще прежде того узнав, что Зимония намерена прибегнуть в дулебское боговещалище, пренесся туда тайно и дал ей посредством моей невидимости в ответе наставление, какое дать ей завещание Зелиану и его братьям о скрытии своих приключений до прибытия к ним Баламира и о прочем. Таковым образом, зараженный любовию, король уннский необходимо долженствовал от своей возлюбленной дойти до Гипомена, от него к Зелиану, а потом к Доброчесту, Ярославу, и наконец до их родителя. К преломлению очарованного копия, споспешествовать по моим внушениям Зимонии и дать подробное наставление к подвигу Баламирову против холма, учинившегося из тела Зловуранова, а для совершенного разрушения моего очарования учинил я, чтоб виноградный грозд по сломлении обратился в дощечку, имеющую на себе надпись в наставление Баламиру. Стрела ж медная, пущенная Баламиром, попавши в окаменелого Гипомена, имела обратиться также в дощечку с надписью о том, что надлежало делать к возвращению Гипомену и его супруге прежнего их образа.
Расположа таковым образом все к поправлению моего преступления, познал я, что волшебная власть меня оставила. Служебный мой дух объявил мне, что я должен быть наказан за нарушение клятвы и что боги лишают меня прежней моей силы и не оставляют мне ничего, кроме искусства делаться невидимым и переноситься из места в место до тех пор, как все несчастные, коих я очаровал, от сего избавятся. Я должен был остаться во образе старика и не получать настоящего моего вида до времени, в которое увижу дочерей моих, превратившихся в прежний их образ. Я покорился сему наказанию и сносил оное без роптания.
С того часа прилагал я все мое старание о поправлении разоренного царства дулебского до прибытия в оное Баламира. Я перенесся в Дулебы и нашел там великое смятение. Безначалие доводило каждого помышлять только о собственных выгодах; всяк желал достигнуть власти и зачинал междоусобия, причинившие более разорения, нежели нанесли авары. Наконец приступили к совещанию о избрании царя, совещали, ссорились и ни на что не решились. Тогда я в образе старика чужестранца предстал в собрание и посоветовал принести торжественные жертвы Золотой Бабе и вопросить ее о судьбе страны их. Когда на сие согласились, я посредством моей невидимости дал им ответ, что счастие дулебов находится в пустыне на восточном береге реки Буга. Сей темный ответ еще более привязал ко мне дулебов: они просили у меня советов, и я дал им наставление о посылке знатнейших вельмож в назначенную страну с тем, чтоб они первого попадшегося им в пустыне человека увенчали на царство. Последовали сему, я повелел Милосвете выйти из ее пещеры: она взята и возведена на престол. Я остался при ней под названием чужестранца и во образе старика. Я дал ей неистощимый кошелек, подобный тому, каковой имел ее Зелиан от Зимонии, и чрез сию помощь мои советы и старания в короткое время все разоренное приведено в наилучшее цветущее состояние, а царство дулебское мудрым правлением достигло на верх благоденствия, в каковом оно ныне.
Далее должно ведать, что я пришедшему Зелиану воспрепятствовал говорить и остаться с своею сестрою, опасаясь, чтоб он по своей нескромности, выведав все подробности приключений ее, не открыл оных, а тем не подал бы дулебам подозрения о моем чистосердечии, и они не подумали бы, что, может быть, я для своей корысти подавал им советы, чрез что могло произойти смятение, а всего больше, чтоб чрез сие открытие не учинилось помешательство расположению моему в доведении Бала-мира к хижине Доброславовой. Итак, я при свидании Зелиановом зажег порошок, причинивший Милосвете обморок и дым, ее покрывший, и в смятении его вырвал у него невидимую шляпу и вынес сестру его в другой покой. Потом показался я Зелиану и повелел ему идти в дулебское боговещалище, где ему и Алавару подал я ответы, нужные к моему намерению.
С того времени учредил я гостиницу для всех чужестранных и проводил во оную всех их, остановляемых во вратах градских стражею, для угощения, имея от того надежду, что когда-нибудь придет Баламир и я познаю его по учиненной мною на правом его виске родинке, что и воспоследовало. Я вручил ему спящему при письме перстень, для того что действию заблаговременного очарования моего в преселении Милосветы в сей перстень надлежало произойти при разговоре ее с Баламиром и при воззрении ее на сей перстень. Прежде свидания их предварил я Милосвету, что в тот день увидит она короля уннского, будущего своего супруга, и узнает его по родинке на лице, сходствующей на звезду, и по перстню, который я ей тогда показал. Я учинил ей подробное наставление, как ей следует поступить с Баламиром, если оный ей понравится. По описаниям моим о добродетелях короля уннского и по наружной его красоте Милосвета не могла остаться к нему равнодушною: она влюбилась в него смертельно и поступила по предписанию моему, побудившему его следовать к разрушению очарования моего, а чрез то и сама подверглась заклинаниям, учиненным мною при потерянии моей волшебной власти.
Но я не скажу, чему она подверглась,— продолжал король волшебников с улыбкою.—Да, я не скажу, пока доведу повестью моею Баламира до сего места.
Все начали догадываться, что значит сие; волшебница, ее дочери и Гипомен усмехались. Доброслав взглянул на Милостану, которая готова была плакать, а дети их устремили глаза на короля волшебников; Баламир же схватил с руки своей перстень и прижал к устам своим. Он хотел объясниться и до несколька раз начинал говорить, но король волшебников мешал ему, продолжая.
— Итак, вы, Баламир, пошли в пустыню на восток,— сказал он.
— Я знаю это,— говорил Баламир,— но...
— Я шел за вами вслед и ободрял вас в нетерпении; вспомните невидимый голос, который слышали вы близ пещеры, я то кричал к вам.
— Изрядно,— сказал Баламир,— но прошу вас...
— Я посоветовал взять вам медную стрелу. Словом сказать...
— Словом сказать, ваше величество, высокомочный король волшебников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74