Вспомнили тут про него, взяли под руки и привели к царю. Сел старый мудрец рядом с царем, провел рукой по груди царя, по голове его, по ногам и сказал: «Э-гей, царь! Тяжелая болезнь тебя придавила! Только одно есть лекарство на свете, что может спасти тебя. Молоко львицы в шкуре ее львенка нужно тебе. Только выпьешь глоток – и на ноги встанешь». Тут опять стали держать везиры и мудрецы совет, кому ехать за этим лекарством для больного царя. И так решил меджлис: царские зятья поедут! Хотели они того или нет, но сели опять на коней и поехали. А куда едут и куда приедут, – сами не знают.
А сын гзирая пригнал вечером гусей, подошел к своей лачуге и видит: сидит у порога его невеста, голову склонила, пальцы сплела в печали и горько плачет.
«Эй, голубь мой добрый, что сталось с тобой? Какая тень упала на мое солнце?» – сказал сын гзирая.
«Ох, мой жених, как мне не печалиться? – ответила ему невеста. – Отец мой заболел, а лекари и мудрецы не знают, что за болезнь у него. Только один старый мудрец сказал, что надо достать молоко львицы в шкуре ее львенка. Выпьет отец молоко и на ноги встанет. Вот если бы ты достал это лекарство, перед всем народом я бы сказала: не было и нет на свете богатыря выше тебя!»
«Богатырь я или не богатырь, – сказал сын гзирая, – но ради тебя хоть всю землю обойду, а принесу твоему отцу молоко львицы в шкуре ее львенка». Взял тут сын гзирая кусок лаваша с брынзой, хурджун с одеждой перекинул через плечо, повернулся и пошел. За стеной города подул он на свою иголку, и стал перед ним добрый конь его Исперт.
«Длинная лежит перед нами дорога, – сказал сын гзирая, – неси меня, мой конь, да не заболит твоя спина!» Заржал тут Исперт и поскакал, как ветер. В одной стороне он горы оставляет, а в другой – долины, ногой земли не коснется. Много ли ехали или мало, вдруг видят, стоит перед ними морская лошадь. Поклонился ей сын гзирая и сказал: «Да умру я за тебя, морская лошадь! Ты и тут меня не забыла!»
«Если и заберет смерть тебя, а я тебя не забуду, мой юноша, – сказала морская лошадь. – Хорошо, что я встретила тебя. Молод еще Исперт, разбежался и не остановить его. А майдан ваш позади остался, за той черной горой. Есть там долина, а в долине лежит больная львица. День и ночь кричит она от боли. Если успокоишь ее боль, – что захочешь на свете, сделает она для тебя. Но пока боль ее не пройдет, береги себя, будь как соломинка в траве».
Сказала так морская лошадь, сделалась облаком и пропала. А сын гзирая повернул коня и поскакал к черной горе. Приехал в долину и видит – вся долина поросла камышом. А в одной стороне камыш весь примят, будто двадцать буйволов на нем дрались. «Верно, тут живет львица, сюда приходит», – сказал себе сын гзирая. Слез он с Исперта, подул на него, сделал иголкой и приколол иголку к своей одежде. А сам вырыл яму, сел в нее и еще камыш на себя набросал. Недолго просидел сын гзирая в яме. Вдруг слышит: заревела львица, так заревела, что камыш зашатался кругом. Все ближе и ближе подходит львица – и, будто кто ей сказал, легла подле ямы, где сидел сын гзирая. С одного боку на другой бок поворачивается больная львица, от боли будто съесть себя готова. Но вот сон к ней пришел и утихла она. Тут высунул сын гзирая голову и видит: вытянула одну лапу львица, а лапа у нее распухла, стала как бурдюк с вином. Колючка в ее лапе сидит и как огонь ее сжигает. Прикусил губу сын гзирая и подумал: «Вот где ее боль! Не беда! Не я буду женихом моей пери, если не облегчу эту боль!» Заострил он камышинку, как шило, и вонзил ее в лапу львицы. Тут так зарычала львица, что камни посыпались с гор. И в миг этот, если бы увидела львица кого живого, в куски бы его разорвала! Не только человека, и буйвола страх бы придавил от этого крика! Но сын гзирая не испугался, а стал ждать – что еще будет? А у львицы из ноги хлынула черная кровь. С кровью и колючка вышла. И тут боль прошла, будто и не было ее.
«Ox-хай! – сладко вздохнула львица. – Если бы знала я, кто такую прохладу дал моему сердцу, клянусь, что бы ни попросил он на свете, все бы я исполнила для него». Не успела она эти слова окончить, выскочил сын гзирая из ямы, поклонился львице и сказал: «Разорвешь меня, львица, или живым оставишь, но правду тебе скажу: я это сделал. Есть у меня одна просьба к тебе. Если выполнишь ее, никогда тебя не забуду, а не выполнишь, – как хочешь!»
«Говори, юноша, я клятву дала, и от клятвы своей не отойду».
«Слушай, львица, – сказал сын гзирая. – Есть у меня невеста, а отец ее – царь. Тяжело он заболел, и только твое молоко в шкуре твоего львенка спасет его от смерти. Вот что я прошу у тебя».
«Ох, человек, яд – и то слаще твоих слов! – сказала львица. – Молоко мне нетрудно дать тебе, но скажи, какая мать сама бросит под нож своего детеныша? Правда, поклялась я тебе, но если не камень ты, юноша, сам откажешься от своей просьбы». «Не камень я, львица, – ответил сын гзирая. – У меня есть сердце. Оставайся с миром, а я пойду». «Постой, постой, юноша, – сказала львица. – Не могу я так тебя отпустить. Как вернешься ты с пустыми руками к невесте! Говорят, что от чистого сердца дается, то не пропадет даром на свете. Пусть выпьет царь моего молока, и, верю я, в чем бы ты его ни принес, оно поможет ему».
«Хорошо, львица, – ответил сын гзирая. – Раз ты так говоришь, я поверю тебе. Дай мне молока вот в эту камышину».
Тут сын гзирая вырвал самую высокую камышину, отрезал ее верхушку, и львица наполнила молоком камышовую дудку до самого верха. Потом юноша простился с львицей и пошел своей дорогой. За горой он остановился. Вытащил иголку из одежды, дунул на иголку, и стал перед ним его Исперт. Вскочил на коня сын гзирая и поехал. Много ли ехал он или мало – и увидел на земле следы лошадиных копыт. «Опять, видно, царские зятья, как голодные собаки, мясо почуяли, – подумал сын гзирая. – Но посмотрим, кто кого одолеет! И у меня хитрости хватит!» Только подумал так, видит – лиса бежит по дороге.
«Э-гей! Подожди, лиса, вовремя ты мне попалась». Схватил сын гзирая камень, убил лисицу и содрал с нее шкуру. Еще один майдан проехал сын гзирая и видит – гонит с горы старик пастух большое стадо овец. «И ты мне тут на счастье встретился!» – подумал сын гзирая и сказал пастуху: «Привет тебе, старик! Налей мне, если не жалко, молока овечки в эту шкуру лисицы». Пастух налил ему полную шкуру молока и дальше погнал свое стадо. Сын гзирая повесил на седло шкуру лисы, а камышину с молоком львицы спрятал под бурку. «Приманка готова, пусть приходят царские зятья!» – подумал он. Потом отпустил коня пастись, лег на траву и уснул. Сладко спит сын гзирая. Исперт наш в стороне ищет себе травку. А царским зятьям будто кто на ухо шепнул и привел их прямо к тому месту.
«Эй, гляди! – говорит один царский зять другому. – Вот этот юноша опять нам встретился! Опять нам счастье само идет в руки! Вот и молоко львицы в шкуре львенка висит на седле его коня. Подползем потихоньку и украдем эту шкуру». Сошли царские зятья с коней и поползли, как жуки, по земле прямо к шкуре лисицы. Только протянули они руки, – заржал громко Исперт. И сын гзирая проснулся, встал на ноги и сказал: «Что, эггиды, в прятки, что ли, с моим конем играете, да обрушится дом ваш! Э, вижу, глазами вы уже прицелились на эту шкуру львенка с молоком львицы! Что же, если пожелаете, подарю вам ее. Но и вы исполните мою просьбу. Позвольте мне поставить вам свою печать на спину. Не бойтесь, под одеждой ее никто не увидит». Подумали, подумали царские зятья и сказали друг другу: «Правду говорит этот юноша. Кто с нас скинет одежду, кто увидит его знак? Пусть будет так, как он хочет». Сын гзирая раскалил свое кольцо и приложил печать сперва одному царскому зятю, а потом и другому.
«Теперь идите с миром, – сказал он. – Я своей дорогой пойду, вы – своей».
Отдал он им шкуру лисицы, попрощались они друг с другом и поехали. А младшая дочь царя день и ночь ждет сына гзирая. Раз утром вышла она за ворота и видит – идет ее жених и весело песни поет. Обрадовалась она, побежала навстречу, обняла его крепко и спросила: «Скажи, мой жених, легкая была твоя охота или тяжелая?» «Про свою охоту я тебе потом расскажу, невеста моя, – ответил ей сын гзирая. – А теперь поскорее иди к отцу во дворец, отнеси ему эту камышину с молоком. Пусть выпьет молоко, и посмотрим, что будет».
Взяла царская дочь камышину и побежала во дворец. Вошла в меджлис и видит – лежит ее отец и тяжело вздыхает. Жизнь его стала как тонкий волос, теперь или мигом позже порвется она. Бросилась дочь к своему отцу, протянула камышину и сказала: «Выпей, отец, что есть в этой камышине, выпей скорей».
Тут приподнялся царь, нахмурил брови и сказал: «Не смеешься ли ты над моей седой бородою? Мужья твоих сестер принесли мне молоко львицы в шкуре ее львенка, и оно не помогло мне, а ты мне дудку камышовую даешь! Что я – пастух, чтобы играть на ней?!» «Можешь сердиться на меня, отец, а сделай, что я тебе говорю. Вот открой немного рот, хоть глоток выпей», – сказала дочь царю и поднесла к его губам камышину. Одна только капля молока львицы в рот ему упала, и вдруг просветлели его глаза, а глоток выпил – громко чихнул и на ноги встал.
«Ox-хай! Кажется, жизнь вернулась ко мне, – сказал царь. – Что было в этой камышине, дочь моя? Откуда она тебе попала в руки?» – «Боюсь, ты опять рассердишься, мой отец, но скажу: эту камышину жених мой принес. Ты его и за человека не считал, а в этот черный день не зятья, а он тебе помог».
«Так ли ты сказала, моя дочь?» – спросил царь.
«Так я сказала, мой отец», – ответила ему дочь.
«Тогда иди скорее к твоему жениху и с поклоном проси его ко мне».
Побежала царская дочь за своим женихом, а царь велел слугам достать из сундуков лучшие одежды. «Не в заплатах же посажу я этого пастуха рядом с собой, – думает царь. – Пусть его в бане сначала помоют и оденут красиво».
Только он так подумал, открылась дверь в меджлис, и вошла младшая дочь царя, а с нею юноша в такой красивой одежде, что царские одежды померкли перед ней. Удивился тут царь, и все везиры и мудрецы удивились. А царские зятья узнали юношу, и от страха задрожали их сердца. Потихоньку встали они с места и забились в самый темный угол меджлиса.
Сын гзирая поклонился царю, и царь сказал: «Ого-гo, вот ты какой, юноша! Видно, знала моя дочь, в кого бросить свое яблоко! Подойди поближе, мой дорогой зять, сядь по правую мою руку, а ты, дочь, по левую садись».
Сели все на свои места. Тихо стало в меджлисе. И тогда царь спросил сына гзирая: «Ты жизнь мне вернул, юноша, доброе твое дело да не забудется на свете! Но скажи мне: что было в этой камышине? Чем ты наполнил ее? Вон старшие мои зятья молоко львицы в шкуре ее львенка принесли мне, но и оно мне не помогло». Усмехнулся сын гзирая и сказал: «Ого, какие у тебя богатыри зятья? Я соломинка перед ними. Вели им, царь, принести эту шкуру львенка. Если живого льва я не видал, то хоть шкуру его посмотрю». Тут один царский зять сказал другому: «Что ж, принесем в меджлис шкуру львенка. Кто узнает и кто поверит, что взяли мы ее из рук этого пастуха!»
Принесли они шкуру. Один за голову держит, другой за хвост, и важно положили посреди меджлиса. И увидели царь и все его мудрецы и везиры: не шкура львенка лежит перед ними, а шкура дохлой лисицы.
«Да, – сказал царь, – вот так богатыри мои зятья! И лисица им львом показалась!»
«Не беда, царь, – сказал сын гзирая. – Зато, говорят, они тебе караван привели с дорогими товарами. Но верблюды из-под земли не выходят и с неба не падают. Откуда они привели этот караван, по какой дороге? Пусть расскажут они меджлису!»
Посмотрели царские зятья друг на друга, а что сказать – не знают.
«Отчего же молчат, царь, твои богатыри? – говорит сын гзирая. – Не проглотили ли они свои языки? Но хорошо, еще я спрошу у них. Слышал я, везиры-богатыри, что вы все царство черной землей покрыли, а когда вот пшеница вырастет на ней, я не знаю. Это вы мне скажите!»
Опять царские зятья посмотрели друг на друга и подумали: «Где нам одолжить или купить немного лжи, если не знаем мы правды?!» Но и ложь от страха убежала от них. Тут нахмурился царь и сказал: «Эй, зятья мои старшие, вижу, пристыдили вы меня перед моим младшим зятем, да осыплет ваши головы пепел! Ну, а ты, мой дорогой гость, не останавливайся посреди дороги. Спросить ты спросил, сам и ответь, если можешь, что делать?»
«Попробую, царь, – сказал сын гзирая. – Но вот что тебе скажу. Я пастух, не привык сидеть в меджлисе. Если позволишь, – выйдем на майдан перед дворцом». Вышел сын гзирая из меджлиса, и царь со своими мудрецами и везирами пошли за ним следом.
«Теперь, царь, – сказал юноша, – шире открой свои глаза и уши. Вот слышал я, что есть у тебя золотое блюдо с золотыми цыплятами. Вели принести его».
Принесли блюдо. Взял сын гзирая его в руки и покачал головой. «Ай, бедняжки цыплята! Смотрите, не играют они без матери. Достань-ка, невеста моя, курочку из хурджуна, порадуем этих деток». Вынула младшая дочь царя золотую курочку из хурджуна и поставила ее на блюдо. «Ко-ко-ко!» – закричала курочка и побежала по блюду. «Пи-пи-пи!» – закричали цыплята и побежали за курочкой. Курочка за цыплятами бежит, цыплята курочку догоняют. Удивился царь, и все мудрецы и везиры удивились. А сын гзирая сказал: «Подожди, царь, рано ты удивился. Это только начало. Вон посмотри на те горы. Видишь ты там караванную дорогу или нет?» «Не вижу, мой юноша», – ответил царь.
«И я пока не вижу, – сказал сын гзирая. – Может, эта золотая курочка нам покажет ее?»
Тут он снял золотую курочку с блюда и бросил ее вверх. Полетела золотая курочка, и золотые цыплята полетели за ней. «Гляди, гляди, царь! – крикнул сын гзирая. – Хорошенько гляди, куда сядет курочка с цыплятами». А золотая курочка летела, летела и села на высокую скалу посреди тех гор. Только ножкой до камня дотронулась – раздвинулись горы. И открылась, я вам скажу, широкая караванная дорога – гладкая, как оселок, и длинная, как отсюда до неба. Удивились мудрецы и везиры, а царь еще больше удивился и так сказал сыну гзирая: «Тысячу лет чтобы жила та мать, которая родила такого сына!» А юноша наш сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52