После очередного режиссерского хука кровь ударила в мозг Яниса до того сильно, что Судно засомневался: вдруг он таки да ошибся в своих выводах за искусство? Потому что так здорово бить может самый настоящий Петров, а не какой-то там переодетый Беренбойм.
Сосисомиди метелили чересчур разнообразно, и многие отдыхающие стали своими визгами выражать повальное любопытство. Некоторые бросали реплики в сторону театральных деятелей, сравнивая их с бандитами и ментами. Одна баба так вообще истерически орала: «За что вы так человека?»
Петров, вместо того, чтобы честно сказать — это не столько человек, как Сосисомиди, начинает гнать пургу под летним солнцем, благодаря врожденному дару артиста и режиссерским курсам повышения квалификации. Вы, может, поехали от жары мозгами, заорал Петров, грозно надвигаясь на притихшую толпу, это что, человек? Это гад, который маленького мальчика волочил в кусты с донельзя грязными целями. Отдыхающие тут же завопили, как слабо накостыляли хорошие люди этому скотине, и одобряли, чтобы лежащий мордой в песок извращенец получил добавки. Однако, театральные деятели посчитали пляжную миссию вполне выполненной, потому что после их слов разновозрастные мамочки налетели на поверженного Судна и внесли свою лепту в дело перевоспитания его дурных склонностей.
Янис уже плохо понимал, как сумел попасть домой после всего этого. Но то, что он находится в родных стенах, Судно сообразил, увидев перед искривленным носом до боли знакомую сковородку.
Сосисомиди попытался рассказать жене, как из любви до искусства он героически сражался с десятью вооруженными хулиганами, однако не тут-то было. Несмотря на опухшую поэтическую харю, супруга не осталась в стороне от почти уже всенародного дела повального перевоспитания Судна и теннисным движением смахнула его с табуретки на пол.
— Кому ты врешь, скотина? — гремела Вера на ползающего в ее ногах благоверного с ярко выраженным ужасом поверх синяков на морде, — небось, с какой-то своей сучкой поссорился. Вся ряха бабскими ногтями изорвана… Ты кому, паскуда, врешь? А я-то думаю, чего он всю жизнь в дом по две копейки в месяц несет, ах, ты…
Вера хорошо поставленным ударом сверху вниз приложила сковородку до шишки на темени Яниса.
Судно попытался по-пластунски прорваться под кухонный столик, чтобы спастись от дальнейшего вмешательства сковороды в супружеские взаимоотношения, однако жена по-быстрому добавила благоверному харчей с помощью ног. Сосисомиди вспомнил за мужское достоинство, встал на четвереньки и прорвался в комнату, прикрывая опухшую морду рукой от дальнейших поползновений сковородки. Янис даже успел щелкнуть замком, прежде чем в изнеможении распластался на полу.
Жена бесновалась перед закрытой дверью, подобно возбухшему до беспредела вулкану. Она гарантировала Янису дальнейшую счастливую жизнь такими словами, что супруг стал задумываться: быть может, баптисты не врут в своих листовках, рассказывая, как здорово всем будет на том свете? Несмотря на их рекламу, Судно твердо решил не нарываться на характер жены и отложить свое путешествие в иной мир по причине атеистического воспитания.
— Верочка, — пищал в ответ на страшные угрозы Сосисомиди, благоразумно не открывая дверь, — Как ты могла такое подумать?
Через полчаса Вера капитулировала и поклялась здоровьем ребенка не брать в руки свой любимый кухонный предмет до полного выяснения обстоятельств измордованности Судна вовсе не в том месте, где он регулярно получал по морде.
Сосисомиди выполз на кухню при пухлой папке с газетными вырезками своего творчества в двадцати пяти экземплярах.
— Верочка, — убедился заплывшим глазом Янис, что в руках супруги нет привычной чугунной принадлежности, — что ты такое говоришь? Как ты могла подумать, что у меня есть другая женщина, любимая? Вот посмотри и убедись сама. Я же свои прозаические произведения подписываю в твою честь. Подумай, Верочка, была бы у меня другая женщина, так я бы ставил в псевдоним в ее честь — Галкин, Лоркин, Машкин или Светкин. А так, сама смотри, я — Веркин. И ничей другой.
— Да кому ты еще нужен, подонок? — смягчилась жена, окончательно поверив мужу. — Давай, крест мой тяжкий, я к шишке что-то тяжелое приложу..
— Только не сковородку, — пискнул Янис, прижимая до груди заветную папку.
Несколько дней Судно отлеживался в постели, строя разнообразные планы мести Петрову. В мечтаниях он легко забрасывал режиссера бутылками с зажигательной смесью и даже расправлялся с ним в кулачном бою. Но, когда на морде Судна затянулись царапины, а от синяков остались одни воспоминания, воображение творческого работника немного поостыло, и он отправился поправить пошатнувшееся здоровье морскими ваннами. Сосисомиди не рискнул объявиться в Отраде, чтобы встретить там Петрова, как о том мечталось, а направился в совсем противоположную сторону Лузановки.
Морская вода сходу добавила сил Янису, настроив его характер на более миролюбивые планы изничтожения режиссера. Сосисомиди даже начал потихоньку кайфовать, представляя, как он продаст свою разгромную статью в журнал «Театральная жизнь». И тогда гнусного Петрова точно попрут с работы в виде принятых мер, а остальные, помня за судьбу режиссера, безоговорочно начнут соглашаться с платными требованиями перед интервью.
Когда кайф Сосисомиди достиг апогея, он быстро спустился с небес на пляжный песок при помощи оглушительной затрещины. Сперва Янис подумал, что чересчур любимое им солнце грохнулось на землю или еще хуже — в Лузановку приперся Петров, но перед тем, как получить очередной удар, понял — он ошибается. Режиссера здесь в упор не наблюдалось, и солнце, подобно Конституции, торчало высоко в небе. Зото два незнакомых мужика лупили Сосисомиди с тем же остервенением, как Петров с завлитом, и рядом с их ударами сковородка в руках супруги проканывала Божьей благодатью.
— Ах ты, парашник гнойный, — орали мужики больше для сведения окружающих, чтобы они не вмешивались в процессы под солнцем, — ты у нас, гнида, цибуху будешь достать, вафлер глистатый. А вы чего, граждане, суетитесь? Эта тварь в Отраде маленького пацаненка в кустах хотела вжучить, а теперь он здесь пасется. В Отраде его уже вычислили и наваляли, так эта тварюга опять за свое. Не масть меняет, а пляжи. Получи по такому поводу, пидар мокрожопый, в торец, а также по мозолястым губам.
Наши люди всегда ведут себя адекватно до ситуации, и при всем желании Сосисомиди не мог бы пожаловаться, что в Лузановке сердобольные мамочки и все желающие лупили его не так страстно, как раньше в Отраде.
С тех пор Судно резко потерял привычку купаться в море. И, даже находясь на съемках клипа в пятидесяти километрах от Лузановки, пресс-атташе лишний раз старался не вылазить из машины. До чести Яниса, он всё-таки в меру способностей изредка путался у режиссера под ногами, высказывая моргуновские требования, и даже начал действовать на нервы сенсею, чересчур утомленному жарой и дальней дорогой.
Капон, сохраняя каменную морду, внутренне бесился, что перед съемкой его лицо немножко пудрили. До чего докатился с этими благотворительными мансами, рассуждал Капон, пидарасят пудрой среди бела дня. В зоне мы над пивнями такого беспредела не позволяли.
Сосисомиди убедился: вокруг, кроме съемочной группы, нет других отдыхающих, и стал более смело влазить до творческого процесса. Он даже нагло вымерял выдержку сенсея Вонга, рассказывая ему всякие глупости за свое видение дальнейшего развития рекламы. Хотя артист, изображающий поверженного Капоном ученика, лежал мордой в песке, Янис ни разу не вспомнил, как он копировал такое поведение на шумных пляжах, и продолжал тревожить уши доктора Вонга всякими глупостями за факты из его прошлого.
Капону сильно хотелось изменить выражение на лице и ударить наглого фраера своим секретным приемом, но чего не сделаешь ради бизнеса. А потому доктор Вонг спокойно вытащил из себя глаз, продемонстрировал его Сосисомиди и вставил на место. Это дело заметил не только Янис, но и режиссер, тут же заоравший оператору, чтобы он завязывал измерять освещение вокруг природы.
Капон при каменной морде наконец-то снизошел до назойливости начальника рекламы.
— Высоко в тибетских горах, — тщательно и медленно подбирал слова до лексикона доктор наук Вонг, — меня тренировал великий Дуа из монастыря Чуй. Однажды с неба раздался гром. Молния ударила меня в глаз. Она прожгла дырку, через которую вошла в голову чудодейственная сила, неподвластная даже Дуа. И разуму смертных. Учитель сказал: теперь ты лучше меня можешь убивать и лечить людей… Фу… В общем, когда, чувырло братское, ты и дальше липнуть будешь, так смотреть на мир одним глазом я тебе не гарантирую, Я тебе, Отсосопуло, ложкой оба шнифта выдавлю, если ты еще раз откроешь свое помойное хавало. Это говорю я, сенсей Вонг. И я знаю, что говорю. Учение великого Дуа и чудодейственная сила живет во мне.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Во время гиппократовской презентации санаторий «Синие зори» с трудом вместил всех желающих похлопать ладошками новым формам благотворительности и накачать животы шаровым шампанским. Увидев на столах «Дом Переньон» при грудах деликатесов, многие журналисты сходу убедились за высокое предназначение «Гиппократа» и его бескорыстное стремление сделать мир вокруг себя лучше, а людей счастливее.
Их рассуждения лишний раз подтвердило присутствие на презентации высоких гостей из разнокалиберных Советов, а также известных артистов, бизнесменов и филантропов.
В самом деле, нехай на эти поминки по плохому лечению трудящихся масс приперся бы какой-то там зачуханный министр, кто бы обратил до него внимание?
Но если в «Синие зори» приехали Стакан, Сивка и другие уважаемые люди — это о чем-то таки да может сказать. Газетные отчеты за новое медицинское общество наполнились такими смелыми комплиментами, с понтом их писал сам Сосисомиди под двенадцать копирок.
Хотя Янис старался реже попадаться на глаз доктору Вонгу, он уболтал сам себя, как в нем, кроме прозаико-поэтического дара, не погиб и гениальный администратор. Судно щедро башлял моргуновским лавэ и при том строил вид, с понтом разбрасывает бабки из собственного кармана. Благодаря тому, что сколько наших людей не дури, а они всё равно растопыривают уши перед рекламной лапшой, в «Синие зори» тонким ручейком потянулся клиент. После демонстрации по ОРТ фильма за Ван Дамма ручеек постепенно стал превращаться в поток средней толщины.
Наивно веря телевизионной программе, в воскресенье вечером десятки тысяч людей, воспитанных на наших гуманистических ценностях, собрались перед голубыми экранами смотреть «Двойной удар». А что делать, если вместо Павки Корчагина им на той же постоянке показывают других фехтовальщиков, драчунов и борцов за мир во всем мире из ранее враждебного лагеря? Так пока ОРТ демонстрировало Ван Дамма, местное телевидение вперлось на их канал и делало то же самое, используя пресловутый «Двойной удар». Только в местном варианте Жан Клод лупил всех подряд не без помощи доктора Вонга.
Люди терпеливо ждали, когда этот сенсей потеряется из телевизора вместе со своим тибетским монастырем и местное телевидение даст возможность смотреть настоящий «Двойной удар». Не тут-то было. На экране, вместо Жан Клода по пояс в трупах, появилась рука с микрофоном. Полчаса какой-то штымп в белом халате сидел напротив руки с микрофоном и пел за «Гиппократ» разные слова, от которых зрители постепенно переходили до стадии повального бешенства. Где «Двойной удар», паразиты, как было гарантировано телевизионной программой? Чтоб вас с вашим лечебным «Гиппократом» в другой раз показывали всем желающим прямо из реанимации.
Как бы то ни было, на следующий день «Гиппократ» был на слуху всего города. Представляете, возбужденно рассказывали друг другу люди, получившие воскресным вечером небывалое удовольствие, они теперь гонят нас в могилу не только зарплатами, но и мотают нервы каким-то «Гиппократом», чтоб он сгорел с телепиратами, возглавляемыми китайским экстремистом Вонгом. Это же самый настоящий ученик бандюги Мао, а не какого-то Дуа, нехай он треснет вместе с ними, правительством и такой жизнью.
Зато, когда телевизор в течение недели бубнил: «Гиппократ» купил эфирное время, чтобы показать любимый народом фильм «Двойной удар» вместо запланированной ранее тягомотины «Депутатский дневник» — это сразу всем понравилось. За «Гиппократ» резко переменили мнение и даже без напряжения смотрели на доктора Вонга, мелькающего в рекламных перебивках «Двойного удара».
Статьи за чудодейственный «Гиппократ» захлестнули страницы газет, и не было дня, чтобы каждый из продолжающих плодиться телеканалов не терендел за агромадные возможности тибетской медицины, даже если кто хочет просто тренироваться в спортклубе «Лотос».
Кроме масс-медиа, в бой за пациента вступила еще более тяжелая артиллерия. Сам Леонид Александрович в беседах небрежно ронял комплименты за качество обслуживания болезней в «Гиппократе», и, учитывая уровень этих рассказов, в «Синие зори» потянулись некоторые крутые бизнесмены и слуги народа по должностям.
Директор «Гиппократа» Василий Петрович Борщ сходу понял — пришло время окончательно сделать людей счастливыми. Этот по натуре больной на голову даже не догадывался, кому в первую очередь обязан таким нахысом. К удовольствию Борща, ему попалась очень толковая секретарша. Не какая-то там молоденькая девка, которых нанимают всякие фирмачи-проходимцы, чтобы потом использовать на них свое служебное положение. Нет, такого Борщу не нужно; воитель за справедливость не потерпел бы и поверхностных намеков за успешное совмещение блядства с работой. А потому его секретарь — солидная женщина в возрасте, не отвлекающая от плодотворного труда к другим глупостям.
Соня Левицкая быстро освоилась на новом месте, благодаря знанию жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36