Уверен, что студенты никогда не путали и не преуменьшали бы в своих ответах атомную массу и период полураспада плутония, если бы знали, как плутоний на это обижается. Турбуленций – одно из древнейших соединений в составе нашей планеты, в чистом виде его осталось не так уж много, и без преувеличений можно сказать, что вы имеете право гордиться этим знакомством.
Пока Змейк говорил, турбуленциум уже уполз. Видимо, он вообще проползал мимо по своим делам, и Змейк представил их ему, просто воспользовавшись удобным случаем. Специально ради них беспокоить древнее вещество он, конечно же, не стал бы. Они почувствовали себя маленькими и очень недавно возникшими, и нельзя сказать, чтобы дальнейшее течение урока разуверило их в этом. Змейк умел приближать свой предмет через непосредственное сравнение с учениками и проведение прямых параллелей. «А вы плавитесь при гораздо меньших температурах», – говорил он спокойно, и Афарви с Двинвен, болтавшие на задней парте, вздрагивали, перехватывали пронзительный взгляд черных глаз Змейка и начинали слушать очень внимательно.
Гвидион мечтал договориться с преподавателем химии об индивидуальном спецкурсе по фармакологии, и, не найдя в себе сил приблизиться к Змейку сразу после занятия, ошеломленный его язвительностью и непостижимостью, он, тем не менее, в тот же день упрямо стал разузнавать, где находятся личные покои Змейка. Вначале выбор его не очень удачно пал на доктора Рианнон. Она передернула плечом и воскликнула: «А почему, собственно, я должна это знать?!» «Я не имел в виду», – пробормотал сконфуженный Гвидион и ретировался. Он обратился к Моргану-ап-Керригу, но тот только что учил третий курс забывать хорошо знакомые лица и совершенно случайно выбрал Змейка в качестве объекта забвения. Поэтому он, лучезарно улыбаясь, некоторое время пытался вспомнить, кто это, но потом, махнув рукой, с извиняющейся улыбкой проследовал прочь. Совершенно неожиданно Гвидиону помог доктор Зигфрид Вёльсунг, преподаватель драконографии. Он стоял на балконе, опоясывавшем башню Стражей, и трубил в рог, созывая своих студентов, но, расслышав в промежутках между сигналами рога вопрос Гвидиона, заданный Моргану-ап-Керригу, прервался и четко сказал с легким древневерхненемецким акцентом:
– На самом верху Пиктской башни.
В тот же день после уроков Гвидион отправился в Пиктскую башню. Он миновал кабинет для занятий медициной, лабораторию Мак Кехта, ярусы, где обитал доктор Итарнан, грустный миниатюрный пиктолог-фонетист, поднялся еще на несколько витков винтовой лестницы, выглядывая по дороге из бойниц, и остановился перед дверью, очевидно, ведущей в кабинет Змейка. Откуда-то доносился странный музыкальный звук, как будто медная бабочка билась о стекло. Гвидион еще раз мысленно проговорил все приличествующие случаю извинения и постучался. Никто не открыл. Змейка в кабинете не было. Тогда Гвидион решил дожидаться. Он сел на пол прямо перед дверью, сунул за спину сумку с книгами, стал клевать носом и незаметно для себя заснул. Проснувшись, он обнаружил, что сидит на том же самом месте, однако дверь переместилась и теперь находится слева от него. Следовательно, Змейк вернулся, не стал будить Гвидиона и предпочел сдвинуть дверь относительно Гвидиона, чтобы без помех войти в кабинет. Сделал ли он это из сострадания, смешанного с ехидством, или просто машинально, сказать было трудно; однако после этого Гвидион как-то не нашел в себе сил постучать в дверь во второй раз.
* * *
Ладить с застенчивой башенкой Бранвен мог только добрейший Морган-ап-Керриг, но и он не мог уговорить ее постоять на месте и никуда не прятаться. Как с возмущением сказал однажды Мерлин на педсовете, «давайте смотреть правде в глаза: эту башню можно встретить только случайно». Когда студентам нужно было к определенному часу подойти в Бранвен на искусство забвения, начиналась охота с озиранием окрестностей и одалживанием друг у друга биноклей. Наконец кто-нибудь замечал флюгер Бранвен, торчащий из-за какой-нибудь большой башни, указывая пальцем, говорил «О!» – и все, кому нужно было на семинар к Моргану-ап-Керригу, бросались туда.
Общие поиски Бранвен Гвидион уже пропустил, задержавшись, как всегда, для разговора с Мак Кехтом; он посмотрел, не нацарапал ли ему кто значка в холле на стене, не нашел, выбежал на верхнюю галерею и обвел вопросительным взглядом все видные ему башни Северной и Южной четверти, ища, не высунется ли откуда Бранвен. По противоположной галерее быстрым шагом прошел Тарквиний Змейк, окруженный какими-то пляшущими огнями – возможно, болотными или святого Эльма, с которыми он беседовал на ходу. Змейк вел на девятом курсе преображение стихий, и его семинар начинался через минуту. Трое старших студентов, отыскав хороший серый валун, катили его профессору Лютгарде на завтрак. Как всякая каменная великанша, профессор Лютгарда питалась камнями. Обмытый волнами Аска серый валун был для нее как булочка, и заметившие это студенты всегда рады были ей услужить. Лютгарда, со своей стороны, в холодные зимние ночи, особенно если не хватало дров для камина, одалживала студентам свои запасные шерстяные носки, в которых хорошо было спать как в спальном мешке. Студенты говорили при этом, укладываясь в носок: «А вообще-то наша Лютгарда очень изящная. И нога у нее маленькая. Вдвоем в ее носок никак не втиснешься».
…Когда молодые люди с валуном скрылись за поворотом, по коридору прошелся Мерлин, ища, кого бы ему усыновить, и наступила тишина. Гвидион привстал на цыпочки, и ему показалось, что где-то в Южной четверти мелькнул характерный балкончик. Да! На сей раз бедняжка Бранвен спряталась за башню Невенхир и смущенно топталась там.
…Он влетел, запыхавшись, в аудиторию, на ходу разматывая шарф, и плюхнулся рядом с Ллевелисом, изо всех сил ловя каждое слово Моргана-ап-Керрига. Профессор Морган с таким видом, словно его только что спустили сюда с луны, говорил:
– Я надеюсь, вы помните, о чем мы с вами говорили на прошлом занятии, – все, кто мало-мальски знал профессора, ни на минуту не усомнились бы, что за этим стоит «потому что я не помню». – Сейчас мы с вами в начале пути, но я от души верю, что хотя бы некоторые из вас сумеют с годами достичь таких же высот в искусстве забвения, как ваш учитель и наставник Мерлин, который без малейших усилий забывает собственное имя. Разумеется, такое дано не каждому, но не следует опускать рук и отказываться от постоянной практики оттого лишь, что вершина искусства кажется нам недосягаемой.
* * *
В башне Сновидений шло занятие по приметам времени. Мак Кархи достал плоские прозрачные коробочки и стал последовательно вынимать из них маленькие диски с круглыми отверстиями посередине, отливающие золотым и зеленым. Некоторые сверкали всеми цветами радуги. Почти все они были покрыты какими-то письменами.
– Что это? – хором ахнули девочки, особенно падкие на всякого рода красоту. – Что это такое?
– Эти диски служат носителями информации, – сказал Мак Кархи. – Можете записать это как определение.
После этого Мак Кархи сжато обрисовал функцию дисков в истории, в особенности остановившись на метательном диске – оружии бога Вишну, коснувшись и Фестского диска, и яшмовых дисков Ян Бо-Юна.
– Что до наших с вами дисков, – продолжил Мак Кархи, аккуратно нанизывая диски из коробочек на шнурок, – то на них также встречаются надписи. Часть их состоит из одних только согласных, отчего возникает предположение, что сам писавший часто уже не владеет искусством чтения букв, сохраняя в памяти только их начертания, причем надписи в целом придается сакральное значение. Однако вот здесь, – Мак Кархи поднял повыше один из дисков, – мы ясно можем разобрать… слово «защита». Опыт чтения галльских, а также древнегерманских рунических надписей, естественно, наводит нас на мысль, что содержание надписи в целом сводится к мольбе о защите от темных сил… – тем временем Мак Кархи связал из поблескивающих дисков и шнурочков довольно сложную конструкцию, – и, таким образом, мы с высокой степенью достоверности можем установить, что интересующим нас артефактам приписывается в наше время типичная защитная функция.
К этому времени все уже изнывали от любопытства.
– Талисман подвешивается под потолком, – разрешил всеобщие сомнения Мак Кархи. – Диски, покачиваясь, издают звон, отгоняя тем самым злых духов, а также сверкают в лучах закатного солнца.
Мак Кархи встал на перевернутую винную бочку и ловко прицепил готовый талисман под потолком. Все глаз не могли оторвать от восхитительной воздушной конструкции.
– Доктор Мак Кархи!.. – первыми опомнившись, заныли девочки. – А где вы это взяли?..
– Полтора часа автобусом до Кардиффа, – лукаво сказал Мак Кархи, – а там во всякой лавочке, над которой вы увидите вывеску – надкушенное яблоко.
Мак Кархи секунду помолчал. Все почувствовали какую-то заминку.
– А сейчас мы займемся изучением основной функции этих дисков, – упавшим голосом продолжал Мак Кархи. – Вычеркните все после слов «носители информации». Этак черт знает до чего можно договориться!..
«Я согласен, что исторический метод подачи материала имеет неоспоримые преимущества, – говорил Мак Кархи в тот же вечер Мерлину, – но ведь не всегда получается его применить, черт побери!»
* * *
Профессор Мэлдун, ожидавший на астрономической площадке башни Невенхир, стоял у излета лестницы и помогал выбившимся из сил первокурсникам преодолеть последние ступени, галантно подавая девочкам руку. Все, из последних сил образовав полукруг, рухнули на пол, ловя ртом воздух, и некоторое время ничего не могли произнести. Темная и величественная башня Невенхир была каким-то образом еще выше башни Стражей, хотя известно было, что башня Стражей – самая высокая в школе. Профессор Мэлдун, посмеиваясь, похаживал по периметру открытой площадки и дожидался, пока ученики вновь обретут способность воспринимать окружающее.
Мэлдун, сын Айлиля, по роду занятий был путешественником. Он преподавал в школе географию, астрономию и навигацию, и нагрузка у него была не меньше, чем у других преподавателей, но все равно всегда казалось, что он делает это как-то пролетом. Он был как перелетная птица. Говорил ли он про самые отдаленные страны или описывал звезды южного неба, чувствовалось, что он, вне всяких сомнений, бывал в этих странах, и, как уверяли некоторые ехидные старшекурсники, на этих звездах тоже. Он появлялся перед учениками с дивным загаром, вынесенным из Индии, с указкой, сделанной из дерева джарра, и с перуанским амулетом на шее, и ясно было, что сразу по окончании урока он будет уже далеко. Он проверял тетрадки, сплавляясь по Замбези, и возвращал их с прилипшими к страницам листьями каких-то экзотических растений, насекомыми джунглей и с брызгами сока безымянных плодов. Он мог, порывшись в своем саквояже, одарить вдруг всех девочек пестрыми бусами из орехов неизвестного дерева, лукаво прибавив: «Полагаю, всем известно их назначение». На многих старинных картах в библиотеке, на которых было множество белых пятен, рукой учеников последующих поколений посреди самых обширных пятен нанесена бывала карандашиком аккуратная точка с пояснением: «проф. Мэлдун». Это не было хулиганством, это была в некотором роде дань восхищения. В дальнем холле Южной четверти была древняя мозаика, на которой какой-то ирландец, уроженец северного Мюнстера, – такие лица и сейчас нетрудно увидеть там, заглянув под лавку в пабе, – плыл в ладье под парусом, стройный как кедр, веселый как жаворонок, с морскими звездами в волосах, соленой коркой на губах и двенадцатью спутниками с рожами отнюдь не христианскими. Все сначала думали, что это аллегорическое воплощение юности и отчаянного сумасбродства, пока однажды Керидвен, Морвидд и Двинвен не заметили, что это профессор Мэлдун.
Мэлдун видел своих учеников изредка, ненадолго и, как правило, в неподходящей обстановке. Уроки были слишком коротки, времени не хватало. Поэтому, встречая кого-нибудь из первокурсников в коридорах, на лестницах и переходах и пролетая мимо них, как пущенная из лука стрела, профессор Мэлдун бросал на ходу вопрос и, не притормаживая, получал ответ: «Ближайшая к Солнцу звезда?» – «Проксима Центавра!» – «Пример короткопериодической цефеиды?» – «RR Лиры!» – «Пример двойной звезды?» – «Мицар – Алькор!» – «Карликовая цефеида?» – «Дельта Щита!». И если где-то среди мирной толпы во время обеда начинались внезапно крики: «Что такое радиус Шварцшильда?» – уже было ясно, что это профессор Мэлдун на бегу встретился с первым курсом. Ученики поспешно проглатывали пшенную кашу, чтобы без каши во рту с честью принять вызов: «Кто впервые наблюдал переменную звезду?» – «Гиппарх!» «Можно подумать, что ее никто до Гиппарха не наблюдал! – строго говорил Мерлин, раскладывая черпачком добавки каши. – Коллега Мэлдун, не морочьте детям головы. Дайте спокойно поесть. Я лично наблюдал переменные звезды, когда Гиппарх еще пешком под стол ходил», – ворчливо заверял он и спроваживал полного энтузиазма Мэлдуна. «Если бы я спрашивал их, какая первая по яркости звезда в созвездии Персея, вы, вероятно, также объявили бы, что это вы, коллега?» – колко замечал Мэлдун, но уходил.
Сегодня Мэлдун отодвинул ногой свой саквояж – чтобы не сидеть совсем уж откровенно на чемоданах во время урока, – присел на верблюжье седло, вывезенное им в свое время из Феса и служившее предметом мебели, развернул на полу выделанную шкуру бизона и сказал:
– Попробуем взглянуть на наше звездное небо другим взглядом. Индейцы прерий иначе, чем мы, группируют в созвездия те звезды, которые мы видим. Перед вами звездная карта Великих Равнин. Семь Девочек – это Плеяды. Тропа Духов – Млечный Путь. А в остальном… поглядите сюда. Афарви, сын Кентигерна! Что входит в созвездие Рука Вождя?
– Пояс Ориона, меч Ориона, Ригель и бета Эридана, – отвечал Афарви, водя пальцем по карте.
– Браво. Созвездие Ящерицы, Шонед, дочь Тейрниона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56