Змейк ровно и невозмутимо продолжал:
– Моя история относится к 1760 году, когда фармацевт французской армии Клод Луи Кадэ проводил перегонку ацетата калия с оксидом мышьяка (III). Сейчас затруднительно установить, что именно было целью его эксперимента. В результате же была получена жидкость с отвратительным чесночным запахом, самовоспламеняющаяся на воздухе. Поскольку это было явно не то, что хотел получить Кадэ, исследовать жидкость он не стал. Вы же к концу урока назовете мне полученное им соединение. Приступайте.
– Но это же органическое соединение! – вырвалось у Гвидиона, пораженного такой несправедливостью. – Мы не проходили органику!
– Прекрасно, – сказал Змейк. – Я вижу, вы наконец перестали отвлекаться и сосредоточились на предмете. Истинная тема нашего с вами занятия – ферромагнитные свойства лантанидов. Снимите с себя все железо и заприте в шкафу. Долой, долой все побрякушки, из волос особенно! Советую также временно расстаться с символами вашей религии, которые вы носите на шее. Сейчас мы изготовим мощный постоянный магнит, от которого вас невозможно будет оторвать, если на вас будет что-нибудь металлическое.
Стаскивая через голову символ религии, Гвидион слушал чеканные формулировки Змейка: «Каких свойств вещества чаще всего добивается неорганическая химия? – В большинстве случаев – экстремальных!» – и предчувствовал, что, похоже, и сегодня не отважится подойти к учителю по поводу курса фармакологии.
* * *
Бодрая толпа первокурсников отправилась в пятницу после наследия на берег Аска, чтобы закинуть, где поглубже, фоморскую сеть для рыбной ловли. Однако вместо того, чтобы поймать кого-нибудь сетью, они очень быстро прямо руками выловили из реки бледненькую девушку в длинной белой не то рубахе, не то очень упрощенного покроя платье с простенькой вышивкой, с жалким ожерельем из навязавшихся ей на шею водорослей, которые вне воды сразу сникли и стали как спутанные нити. Девушка лежала у кромки прибоя и производила впечатление человека, отползшего как можно дальше от воды и потерявшего сознание.
– Она полоскала белье на берегу, и ее сбило с ног волной и утащило в воду, – сказал Дилан.
– Наглоталась воды. Бывает, – сказал Гвидион. – Мы ее сейчас откачаем.
Некоторое время они делали, что могли. Цвет лица девушки стремительно становился зеленоватым, и видно было, что ей плохо.
– Надо позвать Мак Кехта, у нас просто сил не хватает, – растерянно сказал Гвидион, отступаясь. – Как говорится, если ты делал искусственное дыхание и не сломал при этом пациенту пару ребер, можешь считать, что ты ничего не делал. Надо сильнее давить на грудную клетку, я сильней не могу.
И они потащили девушку в школу. К этому времени у нее начались судороги, которые, по мнению Гвидиона, были чем-то странны, но он не мог понять, чем. Он пошел за Мак Кехтом.
Вокруг девушки из Аска собрались уже и девочки.
– Какая жалкая, прозрачная совсем, – сказала Энид. – Может, она топилась?
– Типун тебе на язык, – сказала Керидвен.
– Ни в коем случае, – сказал Ллевелис. – Она, наоборот, выплыла. Она молодец. Сейчас ее Мак Кехт одним своим видом… оживит.
– Чур, я держу волосы, – сказала Крейри.
Все это происходило в двадцати шагах от дома Финтана.
Вдруг из дома вылетел профессор Финтан, страшно ругаясь, раскидал их в стороны, сгреб девушку одной рукой за ноги у щиколоток, легко поднял и бросил в колодец. Потом обернулся к первокурсникам, сильно изменившись в лице.
– Вы считаете возможным наблюдать, как живое существо задыхается у вас на глазах?..
В голосе его послышался рокот подземных вод и гул океана. Все настолько испугались, впервые в жизни увидев Финтана в гневе, что от ужаса язык проглотили. Но тут между ними и Финтаном встал неизменный Кервин Квирт в своей непрезентабельной рабочей мантии, с совершенным спокойствием на лице.
– Коллега, при всем моем уважении, – сказал он.
Финтан сжал пальцами свой амулет и тяжело поглядел на Кервина Квирта.
– Я их куратор, – пояснил Кервин Квирт.
– А я их учитель, – сказал Финтан.
Некоторое время они молчали.
– По-вашему, утрата учениками человеческого облика не входит в компетенцию преподавателей? – спросил Финтан. – Вы считаете, что вот это вот… научное наблюдение… за процессом умирания… это…
– Это не то, что вы думаете, – сказал Кервин Квирт. – Они невежественны, да, но не бесчувственны. Они пытались ей помочь. Они же не распознали, к какому виду она принадлежит!
– Как можно не распознать это? Как? – вскричал Финтан. – Ее одежда, орнамент, украшения, сам фенотип…
– Это вы знаете фенотипы всего, что плавает в Аске! Вы! Не требуйте этого от детей, – сказал куратор.
Финтан почесал грудь под рубахой, еще раз обвел всех взглядом и, тяжело ступая, ушел обратно в дом.
– Ну вот. Все хорошо, – сказал Кервин Квирт, когда первокурсники окружили его, как воробышки. – Этот колодец очень глубокий, он сообщается с рекой. Она уже в Аске. Вам следует знать, что подводный мир Аска… чрезвычайно разнообразен.
– Я не понял, если кто-то тонет, вытаскивать его или нет? – хмуро спросил Дилан.
– Да, – нетерпеливо сказал куратор, – если у него есть легкие.
* * *
По субботам после уроков в кабинете Рианнон на башне Парадоксов собирался факультатив по хоровому пению. Там встречались все, кто умел петь и кто хоть что-то понимал в музыке. Рианнон играла на арфе, Дилан – на скрипке, Морвидд – на гобое, а Кервин Квирт – на валлийском рожке. Уже третью субботу они разучивали церковный хорал Антонио Сальери, причем после долго не расходились, горячо обсуждая, как переложить музыку Сальери для арфы, скрипки, гобоя и валлийского рожка. Вот и сейчас все склонились над желтоватыми нотными листами, – Рианнон постаралась и извлекла для них из недр библиотеки чуть ли не оригинал рукописи Сальери, – и, перебивая друг друга, до самого заката обсуждали, как лучше сделать, пока наконец Дилан-ап-Гвейр из чистого озорства не переложил начало хорала на триольный ритм. Под это они станцевали степ, поглядели друг на друга и поняли, что пора расходиться.
– Позор, позор, – сказал задумчиво Кервин Квирт, прихватывая с собой пару нотных листов, чтобы подумать над ними на досуге. – Только если столкнетесь случайно где-нибудь с Сальери, не рассказывайте ему, как все это звучит.
– Черт, боязно даже как-то домой идти, – пожаловалась вскользь Керидвен, выходя вместе с Морвидд и Кервином Квиртом. – У меня там мышь. Доктор Квирт, а что делают, когда мышь?..
– Вы позволите, я зайду к вам? – попросил Кервин Квирт.
И они, не переставая спорить о хорале, точнее, о том, как бы не очень сильно испортить его своей трактовкой, направились втроем в комнату Керидвен.
– Я тут ее задвинула тумбочкой, – оживленно объяснила Керидвен куратору и опасливо указала на тумбочку в углу.
Кервин Квирт засучил рукава, отодвинул тумбочку, открывшую вход в нору, с видом знатока присел перед норой на корточки, накрошил на пол хлеба и попросил не шуметь.
– Когда поджидаешь мышь, – объяснил он вполголоса, – самое главное – вести себя как можно тише.
Все затаились.
– А что, вы играли на валлийском рожке с детства? – шепотом спросила Керидвен.
– Да, – шепотом ответил Кервин Квирт. – Это почему-то входило в одну обойму с дворцовым этикетом, геральдикой и бальными танцами.
– Вот это да! А откуда же вам удалось почерпнуть сведения о реальном мире?
– В детстве, – шепотом сказал Кервин Квирт, – родители привезли меня в эту школу, потому что много слышали о ней. По-моему, слышали они о ней в основном от меня. У них почему-то сложилось мнение, что это какой-то пансион для наследников благородных семейств. Когда они привезли меня в школу, они думали оставить меня здесь года на четыре, не больше. Про 12-тилетнее обучение они, конечно, не знали. Мне страшно повезло. Когда я постучал в дверь, к нам вышел Тарквиний Змейк, который сразу произвел очень хорошее впечатление на родителей своим холодным и высокомерным тоном. Когда мама робко поинтересовалась, достаточно ли это элитное заведение, Змейк, глазом не моргнув, сказал: «Достаточно. На многие предметы здесь вообще допускают только избранных». Это совершенно подкупило родителей и решило мою судьбу. Думаю, если бы они наткнулись на демократичного Мерлина, мне бы в школе не бывать.
– А как же 12-тилетнее обучение? – прошептала Морвидд.
– Через четыре года я сделал вид, что закончил школу. Я вернулся на лето домой, а осенью якобы отправился в поездку по Фландрии, оттуда меня вдруг потянуло в Альгамбру… ну, и так далее. До сих пор разъезжаю.
К тому времени, когда вышла мышь и поела все крошки, Кервин Квирт и девочки были по горло увлечены разговором.
– Никогда не думала, что это такое замечательное занятие – ждать мышь, – шепотом сказала раскрасневшаяся Керидвен. – Нужно сделать это традицией. Приглашать друзей и вообще… Ведь если кто понимает, ждать мышь – это потрясающее развлечение!
– Да, но для этого, – сказал Кервин Квирт, потянувшийся было к мыши, – как ни крути, мышь должна быть .
И он задержал над мышью руку с кружевным платком.
– Верно, – согласилась Керидвен. – Но ведь это же очень хорошо, когда есть мышь, как вы думаете?
– Пожалуй, – в раздумье сказал Кервин Квирт, складывая и пряча платок. – Пожалуй, в этом что-то есть.
* * *
– Мои научные тетради – в библиотеке, записи по текущему эксперименту – в лаборатории, – скороговоркой говорил Кервин Квирт Мерлину, терзая в руке кружевной платок. – У Горонви иногда идет носом кровь, надо сказать об этом Мак Кехту. Гвенллиан потеряла записную книжку, я ее нашел, вот она.
Первокурсники трагически облепили Кервина Квирта. Все понимали, что он может не вернуться.
– Вам очень хорошо с косичкой, – утешала его Крейри. Она говорила о напудренном парике, который Кервин Квирт примерил, прежде чем убрать в саквояж. – А у вас в семье все так ходят?
– Нет, в этот раз особенно большой костюмированный прием. И бал, – сквозь зубы объяснил Кервин Квирт, причем лицо его при этих словах исказилось.
– Прием, надо же. Ой, я давно хотел спросить: в какой руке держат салфетку?
– А вот такая бывает вилка с двумя зубчиками, вроде как фруктовая, только маленькая, – она для чего?
– А если у тебя слева шесть вилок, а не пять, то для чего шестая?
– Я обязательно объясню вам когда-нибудь, – сдавленным голосом сказал Кервин Квирт и, делая над собой усилие, высвободил руки. Ллевелис неохотно отпустил его рукав, ибо с любопытством рассматривал запонку.
– А что это? – спросил он.
– Это мой фамильный герб. Заяц, преследующий борзую, на красном поле, – вздохнул Кервин Квирт. Его шаги простучали по плитам двора, испещренным пятнами рассветного солнца, и дверь, ведущая в школу и из школы, захлопнулась за ним.
– При том, что вся его жизнь является костюмированным балом, – вздохнул Мерлин, – авось вытерпит как-нибудь и это. Вот чья любовь к родителям вызывает восхищение, – назидательно обратился он ко всем. – А ну-ка, поскакали все быстро и написали письма родителям! – шикнул он на первый курс. – Куда-а? – с этими словами он подзадержал Ллевелиса, Гвидиона и Керидвен, дочь Пеблига, на всякий случай некоторое время грозил у них перед носом скрюченным пальцем, потом притащил их к себе в кабинет и ворчливо сказал:
– Ну, вы рисовать-то умеете хоть чуть-чуть?
Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего хорошего от их способностей к рисованию он заранее не ждал. Сказав это, он немедленно повернулся к ним спиной и стал копаться в шкафу. Мерлин извлек из ларчика краски и кисти и сунул им в руки заляпанные тюбики, баночки и тряпочки.
– Ну, значит, так. Вы, конечно, знаете, что у нас в школе живут черепахи… расписные?
У учеников пропал дар речи.
…Проходя как раз на днях с Мэлдуном через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в Южной четверти, где грелись на солнышке на камнях добрые две сотни расписных черепах, Мерлин оглядел их привычно-одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:
– Почему все расписные, а вон те не расписные?
– Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! – не задумываясь ответил Мэлдун. – Нерасписанные – это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.
– Непорядок, – буркнул Мерлин.
И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:
– Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых – посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, – значит, подновите.
Керидвен рассматривала баночки с красками. На ближайшей аккуратными буквами было пропечатано: «Для росписи черепах. Лазурная».
– Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? – оживленно суетился Мерлин. – Тех, что помельче, – тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных – на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.
Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56