— шепотом спросила я, вытирая ему лицо своим рукавом.
— Слезы, — ответил он и улыбнулся.
Что касается моего собственного прощания, то, произнеся нескольких сбивчивых слов, я поняла, что мне ничего не остается, кроме как открыть им свое сердце, обратившись к Языку Истины. Минуя слова, мои мысли устремлялись к ним, передавая мою любовь и глубочайшую признательность. Они ответили мне, и перед моим мысленным взором предстали четкие картины. Кейдра явил мне образ Миражэй и Щерока, играющих на берегу Родильной бухты, и за всем этим проступала его признательность, смешанная с любовью, глубокой и сильной. От Идай мне пришло видение Акора в юности, и я различила едва уловимую ее мысль: «Даже тогда он не ответил мне взаимностью. На то была воля Ветров; по их же слову вы теперь принадлежите друг другу». Образы Шикрара я едва понимала: они были сложными и многослойными, но говорили о друге, который был ближе, чем брат, о бессчетных годах, проведенных вместе, о восхищении, благодарности и надежде на будущее. В последнем видении, полученном от Шикрара, мне явились самоцветы душ Потерянных, сопровождаемые чувством тяжкой озабоченности. Я посмотрела на него, и он прошептал мне на истинной речи:
«Не забывай о Потерянных, госпожа, ибо сердце подсказывает мне, что их судьба связана с твоей. Ищи возможность вернуть их».
«Я буду искать», — ответила я тихо.
Времени больше не было. Мы все вышли навстречу рассвету.
Релаа
На этот раз я хоть видела, куда мы летим. Никогда мне не забыть, как дракон нес меня по воздуху! Это так восхитительно, просто слов нет! Впрочем, два раза оказалось для меня вполне достаточно.
Мы с Кейдрой летели впереди всех. Корабль все еще стоял в гавани, только палубы с самого утра так и пестрели: там кипела работа — они уже готовились поднять якорь и отчалить.
Пока не увидели нас.
Само собой, мне не было слышно, что там у них происходит, да только через пару мгновений на палубе образовалось свободное пространство, куда Кейдра смог сесть. Прежде он выпустил меня, а потом уж встал на палубу сам, отвесив мне поклон.
— Прощай же, госпожа Релла, и знай, что с тобой всегда будет пребывать почтение кантри, — сказал он громко. — Если тебе потребуется наша помощь, ты можешь воззвать к нам. — Сказав то, о чем было договорено, он нагнулся ко мне и тихо добавил: — Хотя я не сомневаюсь, что ты и без нас вполне способна со всем управиться. Счастья тебе, госпожа. Для меня было честью познакомиться с тобой.
Я поклонилась и произнесла слова прощания. Корабль так и закачало, когда он взметнулся в воздух.
Ланен
Идай несла меня осторожно и во время полета молчала. Вскоре она начала снижаться, сбавляя скорость обратными взмахами крыльев, точь-в-точь как Акор, разве что менее плавно.
«Вижу, что мне в этом надо еще упражняться, — сказала она с улыбкой, когда мы опустились на корабль. — Только вот будет ли возможность? Может, ты когда-нибудь вернешься к нам на Драконий остров, Ланен, Маранова дочерь? Может быть, вы еще навестите нас вместе с Вариеном? Мы будем вам очень рады».
«Если мне суждено, госпожа Идай, то непременно», — ответила я.
— Прощай же, Ланен, и знай, что с тобою всегда будет пребывать почтение всех кантри. Тебе требуется лишь воззвать к нам, — произнесла она вслух. Поклонившись мне в последний раз, она припала к палубе и взмыла в небо. При этом корабль страшно накренился.
Бариен
— Шикрар, друг мой, ты ранен. Ты и так многое сделал. Пусть кто-нибудь другой отнесет меня туда, — сказал я, когда он приготовился взять меня.
«Если ты, Вариен Кантриакор раш-Гедри, думаешь, что я позволю кому-то другому доставить тебя к гедришакримам, ты глубоко заблуждаешься, — он подхватил меня и взмыл. — Чтобы после всех этих лет, проведенных нами в совместных страданиях из-за ферриншадика, я предоставил эту честь кому-то еще? Рана моя потерпит. Да и в любом случае, все остальные уже давно в небе».
— Что? — я попытался взглянуть вверх, но, разумеется, встретил лишь огромную грудь Шикрара.
И тут я услышал их.
Такое случается иногда — в первый теплый весенний день после долгой зимы, или когда осень побеждает летний зной, или если есть причина для большой радости, когда многие мои сородичи взмывают в небеса и поют песнь во славу Ветров. Я и сам не раз проделывал подобное. Удовольствие, которое мы получаем от полета на крыльях Ветра, выплескивается в пение — вслух и на Языке Истины. Это и празднование, и дань почтения, и выражение радости. Сейчас это было прощанием.
Ланен
Подобного я не видывала даже в своих снах про драконов. Небеса переполнялись шумом крыльев и голосами; это было пение рассвету, и эхо его отдавалось в моем разуме — я слышала язык кантри в истинной речи. Это было так восхитительно, что и не передать. Голоса звенели в дивном созвучии, от которого сердце воспаряло, словно ему были дарованы крылья; то и дело вступали новые голоса, и хор нарастал, перетекая в иную мелодию; слова песни, изливаемые множеством крылатых душ, пробуждали воспоминания, казавшиеся древнее самой жизни. Драконья песнь на крыльях утреннего ветра! Стоит мне закрыть глаза, как я вновь оказываюсь там, преисполненная изумления.
Большинство из тех, что находились на корабле, сбились в кучу на корме, то и дело крича от страха, однако я заметила, что некоторые застыли в благоговении, подняв взор к небу, — помню, я тогда подумала, что, может быть, для нас, людей, еще не все потеряно.
Когда Шикрар приблизился, стало сразу понятно, что на палубе он не поместится. Мы с Реллой бросились вперед, а Шикрар, снизившись насколько было можно, выпустил Вариена: тот упал с небольшой высоты, и мы более или менее ухитрились его поймать.
— Прощай, Вариен! — выкрикнул Шикрар, кружа подле судна. — Мы всегда к твоим услугам. Призови нас, и мы явимся, — и полетел к остальным, добавив напоследок: «Будьте счастливы, брат мой и друзья. Не забывайте о Потерянных».
Так наш «Дальнокрылый» поднял якорь, чтобы покинуть Драконий остров, и отплытие наше благословляемо было восхитительной музыкой, подобной которой люди не слышали целые тысячелетия; некоторое время кантришакримамы намеревались лететь следом.
Едва команда опомнилась от изумления и все поняли, что больше драконы не будут пробовать сесть на палубу, капитан принялся выкрикивать приказы — спешно и яростно. Вариен решил отправиться с Реллой присматривать за Мариком (она сказала мне, что больше никто не проявлял желания о нем позаботиться), а я взялась за работу вместе с остальными. Сказать по правде, нас всех поначалу чурались; но стоило судну набрать ход, как работы для нас оказалось предостаточно.
Заместителем Марика прежде был Кадеран, а теперь эта ответственность была возложена на человека по имени Эдрил, который и не мечтал о такой удаче. Когда корабль уже шел полным ходом, Эдрил велел всем нам явиться к нему. Думаю, сперва он намеревался всю дорогу держать нас в трюме; однако небольшой кусок чистого золота и обещание дать вдвое больше по прибытии быстро обеспечили нам право свободно перемещаться по всему кораблю. Может быть, я ему сказала, что это заколдованное драконье золото, которое превратится в обычный свинец, если мы не доберемся до Корли целыми и невредимыми. Вариен, возможно, дружески помахал сопровождавшим нас драконам, чтобы произвести еще большее впечатление. Это было давно, и я уже не помню таких мелочей.
Релле не доставляло огромного удовольствия каждый день находиться в обществе Марика, ухаживая за ним, как за младенцем, но зато она с восторгом снабдила Вариена более подобающей одеждой, которую нашла в сундуках Марика, где было много разного добра. Мне пришлось объяснять ему кое-какие особенности человеческого гардероба, однако он быстро всему научился.
Наверное, Марик представлял собою жалкое зрелище, я глянула на него лишь разок, в день нашего отплытия, но не знаю, как у кого, а у меня совершенно не осталось к нему жалости. Еще долгое время у меня перед глазами возникало израненное и залитое кровью тело Акора, которое его друзья уносили прочь от места битвы с Мариком и Кадераном. Может быть, это и стыдно признавать, но я очень надеялась, что Марик не доживет до конца плавания. Однако такого счастья нам не было суждено увидеть.
Я с удивлением узнала (думаю, капитан и команда были удивлены не меньше), что все рассказы о бурях оказались истинной правдой. Обратного путешествия я страшилась вдвое сильнее, чем плаванья к Драконьему острову, когда на протяжении всего пути нас хлестало встречным ветром, однако теперь ветер дул нам в спину, и хотя море не было гладким как зеркало, все же сейчас сила его не составила бы и трети той неистовой ярости, с какой оно встречало нас прежде. Работать приходилось по-прежнему много, и часы тянулись все так же медленно, но зато нам уже не нужно было ради спасения жизни постоянно цепляться за леер, и благодаря этому любые трудности были мне теперь нипочем.
Не удивляйтесь, что я так мало рассказываю о своем любимом. Мужчины и женщины размещались в разных частях судна, и, хотя я старалась проводить с ним как можно больше времени, у меня, как и у остальных членов команды, работы было по горло. К своему удивлению, я узнала, что он много времени проводит с Майкелем и Реллой в каюте Марика. Он все еще не слишком крепко держался на ногах, а его мягкие руки были подвержены малейшему внешнему воздействию. Поначалу он пытался помогать ставить паруса, но при первом же сопротивлении жесткий канат изодрал ему руки в кровь. Тогда мы решили сказать, будто он нездоров; хотя это известие и было воспринято с холодным молчанием, ему все же позволили заняться более легкой работой, он начал помогать по камбузу и одновременно обучался шить паруса. Выяснилось, что он превосходно владеет ножом, хотя ни один не казался ему достаточно острым.
Вариен
Сам бы я не пожелал себе такого начала новой жизни, однако в нем все же были некоторые преимущества. Чувство равновесия, совсем не развитое у меня до того, как я ступил на корабль, вскоре стало просто превосходным: необходимость заставила. Ежедневно я понемногу работал — на таком маленьком суденышке никто не смел слоняться без дела, да я и сам того не хотел, и к концу этого короткого путешествия руки у меня несколько окрепли. Кроме того, я кое-что узнал о еде гедри, она очень разнообразна и вкусна, хотя в большинстве своем знания эти я приобрел со слов прочих членов команды, сообщавших мне, какое блюдо они желали бы заказать.
Время шло, и я узнавал все больше и больше нового о своем теле. К счастью, у меня, похоже, было какое-то внутреннее чутье, благодаря которому я постепенно разбирался в своем новом облике; но все-таки мне пришлось несколько раз обратиться к Ланен с расспросами, и она поведала мне весьма любопытные вещи. Несомненно, гедри удивительные создания, но я никак не могу отделаться от мысли, что сложены они довольно странно. У кантри в этом отношении все предусмотрено гораздо удобнее.
Нам с Ланен нечасто выпадала возможность поговорить наедине, но один раз она спросила, как я могу терпеть, находясь столько времени в одной комнате с Мариком. Когда я ответил ей, что так я всматриваюсь в свои собственные поступки, она не поняла меня. Тогда я отвел ее к нему.
Ланен
Он лежал на небольшой жесткой корабельной койке, руки его неподвижно покоились поверх тяжелого одеяла. Глаза, когда он наконец повернулся и посмотрел на нас, были открыты и ясны, как у новорожденного, и столь же лишены мыслей. К концу путешествия его уже не нужно было переворачивать: он сам научился этому, однако это был один-единственный сдвиг. Как ни странно, на вид он сейчас казался даже более здоровым, чем был когда-либо раньше, но такому здоровью вряд ли можно было позавидовать. Поначалу Майкель работал над ним ежедневно, прилагая все свои способности. Он даже скормил Марику еще один из драгоценных лансиповых плодов.
Майкель сказал однажды Вариену, что без этого Марик не дотянул бы и до конца путешествия. Услышав это, я сперва с ненавистью подумала, что лучше бы этих плодов вообще не находили, но потом вспомнила, что такой же плод спас и мою собственную жизнь.
Поглядев на свои руки, я уже с трудом могла бы что-либо возразить. Я еще не забыла, как они выглядели, погруженные в морскую воду; но сейчас они были на удивление гладкими. Если бы не пара неприметных шрамов, руки мои и вовсе казались бы совершенно невредимыми. Они были мягкими и слабыми, почти как у Вариена, так что поначалу мне приходилось оборачивать их тканью во время работы с тросами; однако к концу плаванья я уже вернула себе часть своих прежних мозолей. Я так и не узнала, что думали о Вариене корабельщики или мои товарищи-листосборцы. Наше прибытие оказало на них такое воздействие, что лучшего нельзя было и пожелать, и никто из них не задавал лишних вопросов. Подозреваю, что моряки, суеверный народ, решили между собой, что они не желают этого знать…
Примерно на девятый день с начала плаванья после полудня ко мне подошел Майкель. Мы, должно быть, были уже недалеко от Корли. Вместе с остальными я выбирала парус под команды капитана, громко разносившиеся по палубе.
— Госпожа, я обеспокоен, — обратился ко мне негромко Майкель. — Тело Марика немного поправляется, но сам он сейчас мечется в постели, словно видит ужасный кошмар и не может проснуться.
— Зачем ты мне об этом говоришь? — ответила я безо всякого дружелюбия, закрепляя конец. — Я не питаю к Марику любви.
— Я знаю, госпожа, но хозяин Вариен велел мне попросить тебя прийти к Марику в каюту. Он думает, что ты, возможно, сумеешь помочь.
Я сейчас же покинула своих товарищей и последовала за ним. Приведя меня в каюту к Марику, он оставил меня с моими друзьями.
Оказалось, что он не преувеличивал. Марик метался и стонал, словно его преследовали кошмары. Даже Релла казалась озабоченной. Едва я вошла, как Вариен взял меня за руки.
— Ланен, — сказал он тихо, и голос его был для моего сердца как бальзам, — нам кажется, что он пытается что-то сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66