Эта бессловесная речь… ты уверена, что никогда раньше ею не пользовалась?
— Уверена. Я же говорю, что даже не верила до сих пор в то, что это правда, — ответила она. Затем вновь подняла на меня взор и улыбнулась. — По-моему, я и сейчас-то не очень верю.
Казалось, она была слегка ошарашена. Для детеныша это было вполне естественно, и мне вдруг захотелось перебраться через Рубеж и успокоить ее, словно она и впрямь была одной из рода.
С превеликим трудом я подавил в себе это желание. Самое большее, что я мог сделать, — объяснить ей все.
— У нас двое могут пользоваться этим способом общения, если и тот и другой согласны, — сказал я ей мягко. — Он разоблачает все помыслы собеседника, и молодежь часто испытывает при этом неудобство.
Неудобство. Пожалуй, это по меньшей мере. Того, как она себя повела, я вовсе не ожидал. Рот у нее опять растянулся, и я не без некоторой гордости осознал, что являюсь единственным из всего Рода, кто может распознавать улыбку гедришакримов.
— Предупреждать же нужно девушку, — сказала она.
Я склонился перед ней.
— Впредь обещаю.
Лишь после того, как я это произнес, я понял, что слова эти вылетели у меня из пасти, словно крылатое обещание. Парой слов я изменил и ее жизнь, и свою собственную. Мы снова с ней встретимся, и я опять буду пользоваться Языком Истины, беседуя с ней. До того, как я сказал это, я еще не осознавал, что намерен продолжить это опасное, запретное и удивительное общение. Я смотрел на нее, напуганный собственными словами, и с удивлением понимал, что есть некоторые состояния души, общие для всех существ. Она стояла передо мной, преисполненная радостного предчувствия. Казалось, что мы оба только что узнали предначертания судьбы.
— Мы еще встретимся? — спросила она. — Могу я прийти завтра ночью?
Я мешкал с ответом, пытаясь отыскать причину, по которой мог бы ей отказать, и не находил.
— Да, маленькая сестра, — сказал я наконец и почувствовал радость. — Приходи ко мне завтра в этот же час, так же одна. Мы вновь будем беседовать.
— Спасибо тебе, брат мой, — ответила она и согнулась передо мной пополам. Должно быть, это было нечто вроде поклона. «Нужно будет спросить ее об этом когда-нибудь», — подумал я, но тут она сказала другим голосом:
— А тот человек, который пришел до меня, — ты убил его?
— Да, — ответил я.
— Почему?
— Он нарушил договор, преступил наши и ваши законы. Я чуял, как от него исходит жажда наживы, а в сердце своем он вынашивал смерть для моего рода. От него несло запахом ракшасов, должно быть, он имел с ними дело. Он знал, какова будет расплата, — я пристально всмотрелся ей в лицо. — Тебя пугает то, что я его убил? Она помолчала, опустив глаза, затем ответила:
— Нет. Наверное, должно бы пугать, но не пугает, — она вновь посмотрела на меня, и мне страшно захотелось узнать, что означает блеск ее глаз. — Я верю тебе. Я буду чтить ваши законы.
— Это хорошо, маленькая сестра, — сказал я. — Тебе нечего… — я осекся. Искушение поддаться доверию одолевало меня. Я был слишком поражен, и мне нужно было время — время, чтобы обдумать этот странный порыв и решить, что он может означать. — Ступай же. Завтра мы опять встретимся с тобою в полночь.
— Нам обязательно нужно расставаться так скоро?
— Разве ваш род не нуждается во сне?
— Да, но…
— По нашим законам — подозреваю, что и по вашим, — два наших племени никогда не должны встречаться, — я посмотрел на нее и ласково добавил: — Думаю, что первое нарушение закона не должно слишком затягиваться. У нас будет достаточно времени, и нам обоим еще о многом нужно поразмыслить.
— Это правда, — согласилась она. — А ты не забудешь? Я покачал головой.
— Мы ничего не забываем, маленькая сестра.
Услышав это, она улыбнулась.
— Тогда доброй тебе ночи, большой брат, — сказала она.
Она снова согнулась пополам и развернулась, чтобы уйти, но тут вновь оглянулась. Какое-то мгновение она стояла неподвижно, словно пытаясь решиться.
— Что такое, малышка? — спросил я.
Без дальнейших колебаний она произнесла:
— Меня зовут Ланен, Маранова дочерь. Но истинное мое имя — Ланен Кайлар.
И она застыла в ожидании.
Поведать собеседнику свое имя считается у нас высшим выражением доверия. Лишь отец, мать и спутник жизни знают твое истинное имя, да еще, быть может, самый близкий, сердечный друг; знание твоего имени дает власть над тобой тому, кто называет его.
Это было бы глупо и совершенно бессмысленно — да что там, было бы просто безумием назвать ей свое имя и таким образом предоставить ей власть над самим собой и всем своим родом. Разве мог я нарушить запрет и поступить столь опрометчиво?
Но мог ли я отказать ей?
Ведь доверие рождает доверие, а эта безвластная дочь гедри открыла мне то, что могло бы стоить ей души. Я придвинулся к самому Рубежу, вытянув шею так, что наши лица почти соприкоснулись.
— Ланен Кайлар, я — Кхордэшкистриакхор, — произнес я шепотом и прикрыл глаза.
Это честь для меня, — прошептала она в ответ, и в словах ее я услышал благодарность и восхищение, эхом исходившие от самого сердца. Я задрожал, почувствовав, как ее дыхание овеяло теплом мои веки. — Встретимся вновь в полночь.
Когда я открыл глаза, ее уже не было.
Я вернулся в свое укрытие, продолжив наблюдение, и долго размышлял о своем безумном поступке и гадал, во что мне эта глупость обойдется, а через несколько часов с удивлением обнаружил, что вокруг начало светать. Несмотря на все свои сомнения, я никогда не чувствовал себя настолько хорошо.
Никогда раньше я не знал, что ферриншадик может доставлять столько радости.
Марик
Я вызвал Берисова посредника в первую же ночь, как мы высадились на Драконий остров, и не успел он появиться, как заговорил голосом Бериса:
— Значит, ты прошел через бури, раз вызвал меня, и стало быть, драконы тебя не убили. Как идет листосбор?
— Привет и тебе, магистр, — ответил я, нарочно говоря тихо, чтобы досадить ему. — У меня все хорошо, благодарю. Драконы помнят о некоем договоре, о котором мы уже позабыли, но теперь все улажено. Собиратели уже отработали стоимость путешествия, а мы тут всего-то еще полдня. И тебе, возможно, будет интересно узнать, что ребенок Маран Вены также здесь. Ей ничего не известно о Дальновидце, но по-прежнему весьма вероятно, что она моя дочь.
— Неужто? — произнес Берис насмешливо. — Меня не интересуют твои предположения. Мы не можем быть уверены, пока не проведем… испытание. А для этого нам понадобится ее кровь.
Это было новостью.
— Кровь, ты сказал? Как же мне заполучить ее кровь?
— У тебя же есть стража, разве не так? И люди, которым платят за то, чтобы они тебе служили. Захвати ее и сделай надрез — что может быть проще?
Я и сам подумал было о подобном, но, поскольку Берис первым предложил это, я решил возразить ему.
— А если она и впрямь мой ребенок? Разве твой повелитель не требует, чтобы она оставалась нетронутой?
— Тебе не нужно для этого отрубать ей руку, — ответил он, и я почувствовал презрение в его голосе, исходившем из демонской глотки. — Достаточно будет лишь наполнить чашу, только и всего. Несомненно, столь неглупый человек, ухитрившийся невредимым добраться до Драконьего острова, сумеет найти способ получить такую малость, — я мог бы поклясться, что при этих словах мелкий, скрюченный демон ощерился Берисовой ухмылкой. — Да будет успешным листосбор, Марик. С нетерпением ожидаю своей доли добычи.
Тварь исчезла, испустив серное облако. Широко распахнув ставни, я дал распоряжение Кадерану сопровождать меня завтра утром. Мне многое нужно было сделать, чтобы выяснить, будет ли мне наградой за поиски драконьего золота что-нибудь, помимо смерти.
Глава 9УРОКИ

Акхор
Я собрался с мыслями и готов был уже отправиться в свои чертоги, когда Хадрэйшикрар, мой лучший друг среди рода, обнаружил меня лежащим молча в ранних лучах рассвета.
— Доброе утро, господин Акхор, — сказал он весело. — Рад, что нашел тебя здесь. Я уже начал подумывать, не наложили ли гедри на тебя какое-нибудь заклятие ночью.
— Это не исключено, — ответил я. Подобная мысль не раз приходила мне в голову в эту долгую темную ночь.
— Акхор, я же сказал это в шутку, — произнес Шикрар.
— Это и неудивительно, друг мой, — ты шутишь больше, чем кто-либо другой из нашего рода, — мне не хотелось рассказывать ему о своих мыслях, я должен был выждать хотя бы еще некоторое время. — Все же я тешу себя надеждой, что еще кто-нибудь из моего народа заразится от тебя этой болезнью. Скажи, отчего ты нынче такой окрыленный?
— Чего же тут удивительного? Это ведь такая дивная пора для моего семейства! Нынешней ночью я вел мысленный разговор со своим сыном Кейдрой, и он поведал мне, что Миражзй отправилась к Родильной бухте. Значит, детеныш родится прежде, чем луна пойдет на убыль! Разве этого не достаточно, чтобы наполнить светом самое мрачное сердце?
— Воистину, — ответил я, улыбнувшись ему, и поднялся с земли— — И, конечно же, ребенок Кейдры, будь то сын или дочь, станет таким же благословением для всего рода, как и его отец.
Я подтрунивал над Шикраром, и он об этом знал, но гордость за сына была у него настолько сильна, что никакие слова не могли бы ее умалить. Он вложил в Кейдру всю любовь, которую питал к его матери, своей потерянной возлюбленной Ирайс. Кейдра, к чести своего отца, был скромен душой и, хотя нежно любил своего родителя, все же добродушно посмеивался над его чрезмерными похвалами. Они хорошо ладили: Кейдра был довольно смышленым и пользовался уважением, а Шикрар не переставал твердить о своем ненаглядном ребенке.
— Так и будет, друг мой, сколько бы ты ни насмехался, — ответил он. — Мой Кейдра дарует мне радость с самого своего рождения, и я верю, что его отпрыск будет для меня тем же. Миражэй просто чудо, она вся так и светится оттого, что скоро у них появится малышонок. Идай будет при ней родильной сестрой, — Шикрар язвительно посмотрел на меня, на что я так же язвительно не обратил никакого внимания. — А когда же наконец Миражэй сможет отплатить ей тем же, Акхор, друг мой? — произнес он многозначительно. — Хорошо известно, что Идай к тебе неравнодушна, все эти годы она отвергала всех прочих. Разве ты не можешь отыскать в себе ответа на ее внимание?
Я устало вздохнул.
— Хадрэйшикрар, неужели нам снова необходимо обсуждать это? Тебе, как старейшему, следует понимать. Мне что, взять Идай в супруги из жалости? Она бы поддержала это не больше, чем я. Я уже потерял счет тем, кто пытался навязать мне этот союз, а сколько раз ты меня увещевал, я вообще не могу припомнить. Будь добр, друг мой, не надо больше говорить об этом. Идай мудра и заслуживает всяческих похвал, но я не питаю любви к ней.
— Ладно уж, буду нем. Просто нас так мало, и мне больно видеть, что ты до сих пор не обзавелся подругой, а Идай все еще никого не родила.
— Таков наш с ней выбор! — ответил я, удрученный его непонятливостью. — Ты же знаешь, я ей слова не говорил и никогда не просил от нее такой преданности. Если она решила ни с кем другим не сходиться, как я могу повлиять на ее решение? Я не стал бы давать начало новой жизни без любви, Даже если б Идай этого желала. Но она тоже не хочет так. И почему она довольствуется столь неполноценным существованием, когда вокруг так много поклонников, оказывающих ей знаки внимания? Каждый из них счел бы за честь взять ее в супруги. Впрочем, нет ничего постыдного в том, если ты избираешь жизнь отшельника.
— Прости меня, друг, — сказал Шикрар, когда мы отошли немного от сторожевого поста. — Я не хотел, чтобы мои слова тебя рассердили. Но пламень бушует во мне, когда я думаю о рождении малыша, меня переполняет гордость за сына — неудивительно ведь, что я и тебе желаю подобной радости.
— Эх, Шикрар, старый ты надоедала, — сказал я. — Ты бы всех нас переженил еще до того, как мы покинули материнское крыло.
По правде говоря, его слова взволновали меня гораздо больше, но мне не хотелось, чтобы он понял это. Так мало детенышей, так мало кантри, сочетающихся браком. Я опасался за свой народ, но не знал, чем этому помочь. Подобное было не ново: наше племя никогда не отличалось многочисленностью. К тому же по вине Владыки демонов численность наша сократилась вдвое; с тех пор минуло много лет, но, несмотря на это, род наш так и не начал восстанавливаться. Однако не стоило говорить об этом Шикрару, когда у него на сердце было так легко.
— Лишенный удовольствия обучать молодежь, ты готов всех нас без конца наставлять тому, что нам должно делать, дабы осчастливить старика Хадрэйшикрара.
Он рассмеялся, я знал, что это его насмешит.
— Так-то лучше. А то ты был слишком уж мрачен нынешним утром, Акхор, — он усмехнулся, глядя на меня. — Что тому причиной, твой старый недуг? Он и впрямь силен в это время года, особенно когда гедри так близко. Хотя от ферриншадика еще никто не умирал. — Когда я не ответил, он умолк и пристально всмотрелся мне в лицо, после чего добавил: — Знаешь, я и впрямь начинаю подозревать: не наложил ли кто-нибудь на тебя чары?
— Если уж говорить о ферриншадике, то ты и сам от него не защищен, Шикрар. Скажи мне, если можно, на Языке Истины: разве ты сам в душе не жаждешь пообщаться с ними, разве в глубинах твоего сердца нет страстного желания узнать их, побеседовать с иным родом и взглянуть на мир другими глазами?
Он ничего не ответил. Я не угадывал в нем ничего, кроме дружеской терпимости, к которой в значительной степени примешивались озабоченность и легкое недовольство от частичного признания собственной неправоты. Я продолжал:
— Я не припомню, чтобы кто-то накладывал на меня чары. Такого я наверняка бы не забыл.
И тут же голос Шикрара зазвенел у меня в голове — в нем слышались забота и беспокойство, на которые способен лишь самый близкий товарищ:
«Кхордэшкистриакхор, вопрошаю тебя как твой поименованный друг: что с тобой приключилось? Я говорил в шутку, но нынче утром ты и вправду не в себе. Мысли твои ограждены от меня, чего раньше не бывало. Неужели тебя вновь посетил вех-сон, так скоро? Или же гедри и в самом деле опутали тебя колдовскими чарами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66