I're quetta «estel»
Antolyasse queluva,
Ta're cyermelyar
Vaiyanna hlapuvar.
Nenisse Vaiye'va
U'-marar uili,
Ar lingwi u'-marar,
Ar ciryar u'-ci'rar, (40)
Холод прокатился по коже Берена — он понял, каким пустым было его бахвальство.
An si'na aire
Na' huine oiale,
Celumessen lutta.
Mandra heru Ulmo
U'-na' si'na earen,
Nulla earen turo.
I na' manurilva,
Mente elvo tie'va,
Mente aiqua tie'va.
Hlara, hu'ro lausta,
Hlara wanwa qualume,
Ti'ra enwina mo're
Hrestalyanna ru'ala.
Маглору ведома была изнанка этого хвастовства. Он знал, что смертный страх сильнее всех страхов, и повернуться к смерти лицом — просто самое лучшее, что можно сделать, когда она настигает.
Omenta Haloisi!
I cambe' pantala
U'-harya laure,
Ar nye're u'-harya -
Na'n i lu'me tuluva,
Elyenna tuluva,
Ar ya' quetta ta're
Quetuvalye i nenna,
Ringa nenna Vaiye'va,
Ne'ca nenna tulala,
Taltala, ru'mala
Fealya mapien?
Берен стоял неподвижно, в безмолвном зале, под властью темного наваждения, навеянного песнью Златокователя. Он еще чувствовал босыми ногами холодный и колючий песок Последнего Берега, еще вдыхал безвкусный ледяной ветер, видел холодные темные волны, готовые его поглотить — и вдруг чей-то голос, чистый и светлый, как клинок, разбил видение:
— Помни, Берен — это вопрос, но не ответ.
Все повернулись к заговорившему, кроме Маглора. Тот, не оглядываясь, поставил арфу на пол и взял свой кубок.
— Ответа нет, Финарато, — сказал он. — Есть предел, за которым нам остается только немота.
— Разве ты переступал этот предел, что говоришь так? Ты мастер, Маглор, и мне ничего не остается, кроме как склониться перед твоим мастерством; но то, чем ты нас пугал — лишь наваждение, хотя и мастерское.
— То, чем ты пытаешься утешать их, — Маглор еле заметно повел подбородком в сторону людей, — тоже наваждение. Ты целитель, Финарато, ты врачуешь раны тела и духа. И ты мастер формы, искусный ваятель. Но все, исцеленные тобой, рано или поздно умрут; все твои формы, созданные из дерева, металла или камня, тлен обратит в труху, ржавчину и пыль. Тебе трудно признать это, и ты обманываешь себя надеждой. Тебе не хватает смирения.
— Мастер слова не должен путать смирение и отчаяние, — тихо, упрямо ответил Финрод.
— Отчаяние — обратная сторона надежды. Испытывать отчаяние может только тот, кто ищет, за что зацепиться — и не находит.
Берен вспомнил ледовую трещину под Одиноким Клыком. Да, Маглор говорил правду.
— Тот же, кто отбрасывает надежду — смиряется, — продолжал величайший из певцов. — И понимает, что если на вопросы бытия ответы есть, то на вопросы небытия — нет и быть не может.
«А вот тут он ошибся», — подумал Берен, вспомнив все ту же трещину.
— Небытие не задает вопросов, — покачал головой Финрод, — оно ничто, в самом лучшем случае — слово или знак, как unot, не-число, которое и обозначает отсутствие чисел. Все вопросы, сколько их ни есть — вопросы бытия, Макалаурэ. Даже свою песню ты создал в образах бытия, потому что представить небытие таким, каким оно есть, а верней — таким, каким его нет — и тебе не под силу. Неужели ты думаешь, что со смертью кончается всякое существование? Даже если все мои творения погибнут, и канут во мрак Мандоса все мои друзья, и сам я сгину, и земля эта скроется под водами — неужели ты думаешь, что все это исчезнет без следа? И даже из памяти Создавшего все это оно будет изглажено навечно?
— Estel, — улыбнулся Маглор, и улыбка эта была как луна, проглянувшая в разрыве туч пасмурной ночью. — Ты зажигаешь ею всех, с кем оказываешься рядом. Вот уже и моя душа тлеет, готовая задымиться. Но я не позволю себе обмануться надеждой. У тебя нет доказательств тому, что Создатель любит нас и не позволит нам исчезнуть бесследно. Ты полагаешь на это estel лишь потому, что тебе приятно так думать; потому что это придает тебе сил.
— У тебя нет доказательств обратного.
— Да. Вот, почему я задаю вопросы и не даю ответов.
Внезапно Берен расхохотался. Он смеялся так, что заболел живот, так, что воздуха не хватало, и он задыхался. Теперь все молча уставились на него.
— О, лорд Маэдрос, — сказал он, отдышавшись. — О, лорд Маглор, о, мой король… Я прошу меня простить; мое живое воображение часто меня подводит.
Он перешел на синдарин, чтобы сказанное было понятно даже вастакам.
— Это было как видение, как сон. Мне были явлены двое нерожденных младенцев в мокром мраке утробы. Один спросил у другого: «Ты и в самом деле веришь, что существует жизнь после рождения?» — «Да» — ответил второй. — «Но ведь еще никто не возвращался, уходя туда, как же ты можешь знать? И ты веришь в то, что существует Мать, силой Которой мы живем и питаемся? Может быть, ты веришь еще и в то, что Она нас ждет и любит? Брось, все это детские сказки. Как можно питаться там, где нет пуповины и дышать там, где нет вод?» — «Но смотри», — отвечал другой — «Мы растем, и скоро Утроба не вместит нас. Она все теснее и теснее, рано или поздно она сожмется и изгонит нас прочь…» — «Да, и этим все закончится», — сказал первый. — «Если бы Мать любила нас, Она позволила бы нам вечно пребывать здесь». — «А если Она желает для нас лучшей доли?» — «У тебя нет никаких доказательств, ты ведь не видел Ее и не говорил с Нею. И даже если я поверю в то, что Она есть и мы живем Ее силой — тем безумнее требовать, чтобы Она еще и любила нас и не дала нам погибнуть по Рождении. Ты можешь верить как хочешь, я же не дам обмануть себя пустыми надеждами, и постараюсь встретить Рождение с мужеством и смирением отчаявшегося».
Эта притча действительно была смешной. Смеялись все — беоринги, вастаки, эльфы, даже сам Маглор. Смеялся суровый Фарамир, кусал усы, пытаясь успокоиться, Хардинг, мелко трясся, жмуря глаза, Улфанг, Финрод и Эдрахил звонко хохотали, Маэдрос закрыл лицо ладонью и не издавал ни звука, но плечи его выдавали. Смеялся весь зал.
— И все же, — в затихающий смех вонзился резкий голос Улфанга. — Разве вашим женщинам неведомы зелья, при помощи которых мать убивает ребенка в утробе? Тот, кто создает, тот в своем праве и уничтожить, и создание не может приказать создателю любить его. Эта ваша вера основана ни на чем, не в обиду вам будь сказано, Золотой Король и ты, князь Берен.
— Ни на чем висит весь мир, о человек востока, — сказал Финрод. — И все-таки висит.
Глава 8. Ногрод
— Что это за игра — хэло? — спросил Лауральдо.
— Тебе не понравится, — отозвался Эдрахил. — Это жестокая игра.
— Нет, — поправил его Финрод. — В хэло нет жестокости. В этой игре есть ярость, но нет злобы.
— И все же ты отказался, когда они предложили тебе сыграть. Или это был просто знак вежества?
— Нет, они были искренни. Я же отказался потому, что не люблю, когда меня бьют по лицу.
— Ого! — удивился Лауральдо. — Они бьют друг друга по лицу — и в этом нет жестокости?
— Как ни странно. Они могут разбить друг другу носы и уйти с поля лучшими друзьями. В Круге запрещено наносить друг другу оскорбления. На поле иной раз калечились, иной раз погибали — но никогда по чьей-то злобе. Хэло считается благородной игрой.
Они вышли на всхолмие, под которым сейчас при помощи колышка и веревки очерчивали круглое поле. К веревке был привязан бык, запряженный в соху, соха прочерчивала по земле борозду — границу игрового круга.
— В чем смысл игры? — спросил Вилварин.
— Вон там, — показал Финрод — в землю воткнуты два копья. Когда бык очертит круг, на противоположном его конце тоже будут воткнуты два копья. Нужно вбросить мяч между ними. Игра начнется с темнотой и будет длиться, пока не прогорит вон тот костер, который сейчас складывают игроки. Кто за это время успеет нанести противнику больший урон, тот и выиграл.
— Костер будет гореть долго, — оценил Вилварин груду бревен, которые стаскивали в кучу горцы.
— Каждый игрок должен принести по одному полену, — улыбнулся Финрод. — Размер полена полностью в его воле — лишь бы он мог поднять его один. Кто хочет долгой игры, и полено приносит сообразно своим желаниям.
— А Руско тоже будет играть? — спросил Айменел.
— Видимо, да, если он тащит корягу.
— О-о… — Айменел окинул взглядом небольшую — около полутораста человек — толпу игроков. Среди них было совсем немного мальчишек — таких, как Радруин и Гили — а большей частью это были взрослые мужчины, между двадцатью и тридцатью годами — высокие, статные и крепкие. Да сумеет ли Руско выдержать такую игру?
Погонич увел прочертившего борозду быка. Теперь по окружности втыкались копья, между которыми провешивали шерстяной шнур, свитый из черных и белых нитей. За этим шнуром становились воины со щитами. «Ворота» шнуром не огораживали.
— Они раздеваются, — сказал Лауральдо.
— Да. В прежние времена для игры в хэло, наоборот, одевались поплотнее. Чтобы не так чувствовать ушибы. Находились даже мудрецы, надевавшие панцирь под одежду. Это, как ни странно, и приводило к увечиям: кто-то расшибал себе о панцирь кулак или голову, кого-то в схватке затаптывали сапогами… Боран, сын Беора, изменил это правило: теперь все выходят на поле только в штанах и дерутся только голыми руками, принимая удары голым же телом. Это заставляет вести себя осторожнее. Спустимся ниже, к кругу — меня ведь призвали одним из судей чести и правды.
Приблизившись к рядам воинов, он умолк. Их разговоры тоже замолкали при его приближении. Достигнув точки как раз посередине между воротами, Финрод сделал людям знак расступиться — и они разошлись. Король подошел вплотную к черно-белому шнуру.
— Государь, — к эльфам с поклоном подошел Фарамир. — Ярн сказал, что ты отказался играть. Но откажешь ли ты нам в чести бросить жребий и послать мяч в круг?
— Это будет честью также и для меня, — Финрод протянул руки, и в ладони ему лег тяжелый, набитый песком мяч размером с голову пятилетнего ребенка, сшитый из бычьей кожи, просмоленными бычьими жилами.
Для развлечения в хэло играли мячом, сшитым из кожаных обрывков и набитым опилками, но здесь затевалась непростая игра, куда больше, чем развлечение. Финрод знал, что кожа и жилы мяча — кожа и жилы жертвенного животного. Он знал и другое — на поле сейчас выходили воины, которых Берен отобрал в свой отряд, в свою мальчишескую армию «конной пехоты». Доброе предзнаменование на дорогу — далеко не все, чего хотел ярн.
— Жребий! — крикнул Гортон. На поле и за его пределами воцарилось молчание. С другой стороны поля через шнур перешагнули Берен и Хардинг. Босые и полуголые, без украшений — они все равно выглядели тем, кем были: предводителями. Не говоря ни слова, они подошли к границе круга.
Финрод передал мяч Эдрахилу и принял из рук старика два камешка, речную гальку — белый и черный. Спрятал их за спину, немного поиграл ими в кулаке, а потом взяв по одному в ладонь, вытянул сжатые руки вперед. Предводители должны были выбирать.
Берен коснулся левой руки Короля, и в ладонь ему лег белый камешек.
— Белое войско! — крикнул он, поднимая жребий над головой.
Хардингу достался черный. Друзья-противники разошлись по разные стороны от малого круга.
Теперь к Гортону по одному подходили игроки, запускали руки в кожаный мешок, доставали оттуда белый или черный камешек, и, в зависимости от него, переходили на сторону Берена или Хардинга, громко объявляя каждый свой жребий. Кто-то передал людям Хардинга горшок со смесью жира и толченого угля — и, доставая черный камешек, игроки сразу же принимались мазать этой краской лица.
— Я полагаю, — сказал Финрод эльфам, — что разделение игроков на «черный» и «белый» отряды носит несколько более глубокий и древний смысл. Сейчас игра стала почти развлечением, но я помню время, когда она была почти священнодействием. Балан говорил, что в старину сражение за мяч шло с оружием и на поле лилась кровь. Кстати, «хэл» — не только «мяч», но и «голова»… У многих человеческих обычаев — очень глубокие и очень темные корни.
— Это больше походит на подготовку к сражению, чем к игре, — заметил Вилварин.
— Воистину так, — сказал одноглазый Фарамир. — Ох, как мне жаль, что я слишком стар для таких штук. Не в обиду моему зятю, но он увалень, а хэло требует не только силы, но и быстроты.
— Но ты же участвуешь в настоящих сражениях, — удивился Айменел.
— Для войны человек не бывает слишком стар, о щитоносец. Она приходит, не спросясь. А вот забаву я бы испортил — и себе, и другим.
К мешку с галькой подошел Гили, запустил туда руку, и, сосредоточенно нахмурившись, вытащил камень. Увидев цвет, он радостно воскликнул:
— Белый! Белое войско!
— Белое войско… — следом вытянул камешек Радруин, и судьба несколько огорчила его, поставив против своего рохира. — Ну ладно, Рыжий, держись меня, не пропадешь.
Они протолкались через толпу жеребьевщиков назад, к малому кругу.
— Теперь Берен и Хардинг обнимаются, — продолжал удивляться Айменел.
— Конечно, — важно кивнул Гортон. — Ведь между ними нет вражды… А-а, проклятье… Эти-то зачем приехали?
У «белых» ворот появились конные вастаки — Улфанг и два его сына, Улдор и Улфаст, и несколько человек свиты. Финрод увидел, как расступились горцы, увидел, что между Улфангом и Береном произошел какой-то разговор. Судя по виду обоих — неприятный.
— Айменел, отзови Руско и узнай, о чем они говорили, — попросил Финрод. — Нет, через поле не иди — после того как круг очерчен, пересекать его могут только игроки.
Айменел исчез. Игроки рассыпались по полю в соответствии с замыслом своих вождей, но держались по краям, а не в середине — в малый круг до начала игры входить не разрешалось. Большинство держалось молча, только самые юные перекликались с теми, кто стоял за пределами круга, главным образом — с девушками, собравшимися на том всхолмии, откуда спустились эльфы.
— Нэсти! — крикнул Радруин. — Пойдешь со мной на речку после игры?
— Козу позови с собой на речку! — звонко крикнула девушка; ее подруги засмеялись. Юный Хардинг, нимало не обидевшись, начал выбирать из травы камешки и твердые грудки земли, выбрасывая их за круг, чтобы не поранить ноги в свалке. Многие другие делали то же самое.
Солнце садилось и затихали разговоры. Над полем повисло напряжение ожидания. Наконец, когда край солнца скрылся за горами, один из старейшин поднес к большому костру факел. Игроки уже были собраны и нацелены на схватку.
— Расступитесь, — сказал Финрод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171