Но к чему придираться к форме, когда суть верна, а люди смертельно устали и им невдомёк и незачем было сочинять какие-то осмысленные целевые действия, долженствующие означать радость возвращения к истокам. Для кого означать? Для стороннего здравого зрителя? Не было никаких сторонних и здравых, а Чернов почти сразу осознал себя одним из многих, из всех. Да он и был таким на самом деле…
Потом они пили и ели – все вместе: на площади у Храма, на улицах, на крышах домов. Они пили и ели, безжалостно и бездумно уничтожали последние запасы вина и пищи, которые сохранились – вопреки всем испытаниям и невзгодам. Они и верно не задумывались, что завтра надо будет снова есть и – не исключено! – пить вино. Они были дома, повторим в который раз, они пришли в своё родное Междугорье, они знали, что рядом, максимум в пешем переходе длиной в одно солнце, – соседи: другой город, другая деревня, где живут такие же гананцы, как и они, и быт тот же, и язык тот же, и можно будет одолжиться у них всем, что требуется для жизни. Точнее – для обживания… Да и вообще: срок отсутствия Вефиля в родных местах исторически не столь громаден, чтобы забыть о городе и его обитателях, тем более что у них, у пришельцев, возвращенцев – Книга Пути…
Кармель поднял кружку с вином, подождал, покуда собравшиеся на площади умолкнут, а громоголосье на соседних улицах станет потише, и тогда сказал торжественно:
– Я хочу провозгласить всем вам слова, которые появились в Книге Пути только-только – там, где ещё вчера был чистый лист. Вы все знаете, что это случается лишь тогда, когда происходит событие, достойное быть названным в Книге, и то событие, свидетелем которого явились люди, Книгу стерегущие. Вот эти слова: «И привёл Бегун народ Гананский в дом, что был домом народа Гананского от начала Света и будет домом его до прихода Тьмы, что бы ни случилось под солнцем и под луной. И настала радость в доме том великая, и стало всем ясно, что не зря были испытания, которые выпали на долю народа, потому что Книга не погибла, не исчезла, не потерялась на поворотах Пути, а осталась с народом. А пока Книга с народом Гананским, дом его цел, мир его надёжен, вера его крепка. Но что делать Бегуну, который привёл народ Гананский в дом, откуда в одном из прошлых своих Путей увёл его? Что делать ему, обречённому на вечный бег по бесконечным Путям Сущего? Кто скажет истину? Кто успокоит бегущего и утешит теряющих его? Кто?» – Кармель умолк, обвёл ожидающим взглядом собравшихся, будто и впрямь верил, что найдётся хоть один, угадавший правильный ответ.
И кто бы мог подумать? Нашёлся-таки. Один. Медленно, словно и впрямь угадывая, точнее – подбирая нужные слова, Чернов продолжил начатое Хранителем и невесть кем написанное в Книге:
– «Я утешу теряющих – тем, что сохраню их дом, и позволю вырасти хлебу и созреть винограду, и дам силу чревам их жён, и вдохну жизнь в их новых сыновей и дочерей, и мир у них будет в доме, и покой в душах – но лишь до поры, когда Я им скажу: Путь ждёт… Я успокою бегущего тем, что лишу его памяти, как лишал всегда прежде, чтоб его спокойная смертная жизнь не была отягощена Знанием, которое не под силу нести смертному, но лишь вечному даётся оно в ношу, и станет он жить, не ведая о Вечности – но лишь до поры, когда Я скажу ему: Путь ждёт…» – Теперь и Чернов замолчал, будто исчерпал силу угадывать слова.
Хранитель смотрел на него с восхищением, замешенным на восторженном страхе. Произнёс с растяжкой:
– Ты знаешь… Ты умеешь… – и уже без страха, а просто ликующе подхватил оборванную многоточием мысль: – «Но Бегун, вернувшийся на новый Путь, опять всё начнёт сначала, потому что память его будет чистой, как у новорождённого младенца, а народ Гананский – наоборот – не забудет ничего из свершившегося с его людьми ранее. И новый Путь опять станет Путём слепого, что прозревает от шага к шагу, и измученного земными тяготами, что избавляется от накопленных мук, сбрасывая их на Пути, и копит иные, обретая их на том же Пути. Потому что Закон Вечности прост и неизменен: всегда слепой ведёт уставшего по Пути от мира к миру. Потому что Закон ещё и справедлив: слепой обретает зрение, а усталый – покой. Но спрашиваю Я: надолго ли им это?..» – И на сей раз он притормозил цитирование, ожидающе глядя на Чернова. Проверяя?..
А Чернов легко подхватил, не преминув, однако, вставить:
– Мы прямо как ведущие «Городка»… – Для себя сказал, кто бы его здесь понял! Поэтому и сказал по-русски. А продолжил на местной, хорошо уже освоенной смеси арамейского с древнееврейским: – «Я и отвечу: лишь до конца одного Пути. А начнётся иной Путь – всё пойдёт точно так же, как было всегда, как было в начале Света и будет до прихода Тьмы, но лишь до того мига, когда Бегун наконец почувствует и осознает разумом и душой силу своего желания и волею своей перельёт её в тех, кто идёт за ним…» – Чернов остановился, почему-то поднял очи горе и произнёс тихо и умоляюще – только для кого, спрашивается, произнёс:
– Я же почувствовал силу… Я же смог…
Никто ему, разумеется, не ответил. Лишь Кармель сочувственно смотрел на Бегуна, потом обнял его за плечи, сказал нарочито весело:
– Чего зря печалиться, Бегун? Так устроен мир: ты – впереди, мы – за тобой… – Добавил не без огорчения: – Точнее, не мы, другие, теперь – будущие… Тоже люди…
А Чернов неожиданно подумал: что случится, если он сейчас встанет, покинет пирующих, выберется сквозь их толпу за стены Вефиля и помчится по земле Гананской куда глаза глядят? Как до сих пор бегал. Что будет? Новый Сдвиг?.. И уж так засвербило в одном месте, что чуть не поддался безумному желанию, но всё ж сдержал себя: негоже нынче опасно экспериментировать. А вдруг да и вправду в Сдвиг въедет? И Вефиль вместе с ним? И прощай родной дом, земля предков… Вот тебе и порадовались, вот и попировали…
Выбросил из головы пустое, чокнулся своей чашей с чашей Кармеля, выпил тёплое гананское залпом. И опять легко зашумели все, запели что-то маловразумительное, потому что выпито было уже немало, и Чернов запел вместе со всеми, не ведая, что поёт. И так потихоньку выпал из сознания, провалился в сон и спал, спал, ничего во сне не наблюдая, а когда проснулся, то обнаружил себя на знакомом топчане в доме Кармеля, заботливо укрытым толстой тканиной. Это в жару-то!.. Встал, умылся, Кармеля в доме не нашёл, зато увидел на столе сыр, пресный сухой хлеб и вино, явно им для Чернова оставленные – вино с утра на опохмел, видимо. Не стал кобениться, смёл всё, потому что голоден был почему-то зверски, а опохмелиться показалось полезным. И ведь не зря показалось: ожившим и отдохнувшим себя ощутил. Вышел на улицу, а там – на площади – уже гости имели место. Судя по всему, жданные и дорогие.
Перед входом в Храм стоял Хранитель, облачённый во впервые увиденное на нём Черновым одеяние: длинный, расшитый золотыми нитями халат – не халат, а скорее длинную, до пят, мантию, голову украшало нечто вроде тиары – тоже золотом украшенную и с золотой же табличкой, на которой что-то неявное было выгравировано. Чернов не смог увидеть и прочесть. Чуть позади стояли пятеро вефильцев – тоже необычно нарядные. Правда, без золотых прибамбасов, но в чистых белых рубахах, препоясанных широкими кожаными ремнями, на которых болтались сгруппированные в строгом порядке тонкие, тоже кожаные сопельки, завершаемые – каждая – медными надраенными наконечниками. А перед ними – спинами к вышедшему поглазеть Чернову – стояли явные пришлецы, но не чужие, судя по лицам встречающих, а именно, как сказано выше, жданные.
Кто-то из соседнего города, здраво сообразил похмелившийся Чернов, кто-то из дальних или ближних родичей, так сказать, соотечественников и соплеменников.
Сообразил так и бочком-бочком, стараясь не сильно себя обнаруживать, посеменил по краешку площади ближе к высокодоговаривающимся сторонам: поглазеть и ничего кроме. Сейчас у него что-нибудь кроме не получилось бы по причине крайней степени отупения, но тем не менее витала где-то в прозрачной поутру башке крамольная мыслишка: а обе ли стороны рады друг другу одинаково? Может, одна – то есть вефильская – сторона рада, а вторая – вовсе не очень. И то можно понять: жили себе жили, не тужили, извините за народную рифму, а тут – нате вам: пропавшие родственнички заявились. Голодные и плохо одетые. Кому это по душе придётся, а?.. То-то и оно…
Однако остановился Чернов поодаль, но так, чтобы разговор слышать, присел на корточки, постарался прикинуться кустом, кактусом, неизвестным здесь растением перекати-поле. Отметил: не один здесь – зритель. Поодаль, там, где улицы втекали в площадь, толпились горожане. Не подходили ближе. Робели, видать. Или известный здесь ритуал не позволял посторонним слушать ритуальные тексты. И ещё увидел Чернов: Кармель всё-таки засёк его, повёл бешеным глазом, но не сказал ни слова. Поэтому Чернов так и остался на корточках – перекати-полем.
– Чем вы докажете, что именно ваш город был нашим городом по имени Вефиль? – вопрошал строго и даже с явно слышимой злостью стоящий впереди гостей высокий черноволосый мужчина в простом чёрном – в отличие от нарядного Кармеля – плаще.
– Чем вы докажете, что это ваши предки исчезли с земли Гананской в дни Великого Нашествия Псов?
Ага, подумал Чернов, они знают про Псов. И ещё подумал всё же расслабленный Чернов: ага, они таки не рады бедным родственникам…
– Разве надо доказывать это тем, кто владеет Книгой Пути? – с достоинством отвечал Кармель. – Разве народ Гананский не страдает от того, что не знает объяснений своей судьбы вчера и сегодня, разве не возникает постоянно жажда услышать слова, оставляемые в Книге Тем, кто выбрал народ Гаванский своим народом?
– А кто докажет, что Книга у вас?
– Вот Храм. – Кармель повёл рукой. – Книга там была, есть там и там будет, пока жив в мире под Солнцем и Луной славный род Хранителей… – Добавил обыденно: – А он, род наш, прекращаться не предполагает.
– Как знать, – странно протянул гость и неожиданно обернулся, колко взглянул на сидящего на корточках Чернова. Быстро спросил у Кармеля: – Это кто?
И тут Кармель – вместо того чтобы честно сообщить гостю, знающему, судя по всему, Книгу Пути, что на корточках в сторонке сидит не кто иной, как знаменитый Бегун-на-все-времена, – тут Кармель повёл себя странно. Огляделся по сторонам, словно ожидая либо поддержки, либо нападения, не нашёл ни того, ни другого, вздохнул тяжко и произнёс, отводя глаза:
– Это так… помощник мой… Не обращайте внимания, он не мешает…
Почему он так поступил? Чернов не понимал. Спросил бы, да не время было спрашивать. Но Кармель, как знал Чернов, несмотря на всю свою внешнюю простоту и открытость, был Хранителем, то есть – по определению! – человеком, обязанным хранить. В его случае – Книгу Пути. Но, говоря образно, это означало и тайну, ибо Книга и была тайной, самой великой из всех великих, которые имел отмеченный Сущим народ-скиталец. А Бегун – часть Книги и, значит, часть тайны… Ох, видно, не нравилась Кармелю ситуация, ох не нравились ему соплеменники, явившиеся явно не помогать, но судить. Жданные они были – да, но вот дорогие ли? Не чересчур ли высокой цена их визита окажется для вефильцев?.. Не того ждал Кармель от возвращения домой. Не за то поднимал вчера чаши с тёплым гананским…
А главный пришелец – высокий, черноволосый, как уже сказано, и длинноволосый также, нос – с горбинкой, глаза чёрные, колючие, немолодой уже – под полтинник, наверно, – главный пришелец потерял интерес к невзрачному помощнику Хранителя, страдающему птичьей болезнью «перепел», спросил жёстко:
– И где она, Книга Пути? Покажи её нам, и я поверю, что вы и есть потомки тех, кто бесследно исчез, убоявшись атаки Псов, и унёс с собой то, что принадлежит не городу, но – всему народу Гананскому. Покажи её нам ты, называющий себя Хранителем, и тогда нам будет о чём поговорить с соотечественниками, которые сохранили, как ты утверждаешь, главную святыню нашего с тобою народа.
Кармель неожиданно для Чернова усмехнулся.
– Ты же знаешь, посланник Базара, что не может никто, кроме Хранителя, видеть Книгу, вернее – то, что внутри её, что написано в ней Тем, кто следит за нами, – ты же это имеешь в виду. А саму Книгу я показал тебе и твоим людям. Ты видел её на Святом Камне и видел изображение того, кто – как в Книге сказано – должен был увести людей, чтобы спасти главное: Память. Что же ты ещё хочешь, посланник? Нарушить древний Закон?.. Сказано в Книге: «Каждый вправе слышать слова Книги Пути, но лишь человеку, названному Хранителем, дано прочесть эти слова глазами и донести до ушей всех, кто хочет слышать и умеет услышать». Скажи мне, посланник из рода посланников, коли ты утверждаешь, что явился сюда со товарищи прямо из города царей – из великого Асора, и послан к нам самим Базаром, который сейчас правит народом Гананским, скажи мне: есть ли у твоего народа Хранитель, а если есть, то что он хранит?
Великим Асором, как смутно припоминал Чернов, назывался город, на который напали летающие драконы, после чего в Вефиль, расположенный неподалёку, явился Бегун и увёл вефильцев вместе с Книгой на Путь. Для Кармеля они – драконы с солнцами на спинах, а для этого посланника из рода посланников уже – Псы, каковыми они, драконы эти, и являются. Чернов знал сие от Пса непосредственно, а посланник, выходит, тоже в курсе дела. Интересно, как та войнушка закончилась?.. Дракон-Зрячий ничего Бегуну о том не поведал… Но, судя по целому и невредимому Асору, видно – отстроенному с нуля за эти длинные десятилетия, судя по тому, что правит в нём царь по имени Базар, Псы Сущего тогда улетели, посжигав всё, что подвернулось, а жизнь продолжилась. Верховный Главнокомандующий совершил что-то, задуманное зачем-то, и свернул операцию. Вон и город уже отстроен, вон и посланников новый царь шлёт…
Но вопрос Кармелем задан, посланник отмалчиваться не собирался.
– Нет Хранителя, – честно ответил он, – потому что нет в Асоре Книги.
– Она вернулась. – Кармель демонстрировал невероятное терпение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54