Даже если только тридцать процентов прорвется сквозь...
— Речь идет о тридцати процентах, которые могут быть запущены.
— И все же, сэр, если отбросить... — Он оборвал себя. — Зачем нам спорить? При всем уважении к вам, сэр, должен напомнить, что мы в любом случае не хотим войны с русскими.
— А мы и не собираемся доводить до нее, — возразил Мейвис. — Они выходят из себя, стоит кому-то бросить нелицеприятное слово в адрес сербов или купить какую-нибудь литовскую машину, однако войны все еще нет, или мы воюем? — Он сел на край стола. — Так что же говорит президент об этой телеграмме?
— Ну, сэр, он был готов к жестким мерам, пока какой-то ретивый трудоголик из Министерства обороны не обмолвился, что шоу там дают генерал Филипс и тот коп Шефер. Вы ведь знаете, как он относится к Филипсу.
— И?
— И теперь он хочет прикрыть эту миссию. Генерал долго пристально смотрел на собеседника, прежде чем заговорил снова:
— Дело дрянь. Пора раскачивать лодку?
— Нет, сэр. Прямое указание свернуть все немедленно.
— Он хотя бы знает, от чего мы отказываемся?
— Знает, сэр. Он также помнит о той громадной воронке в Центральной Америке и догадывается, что любопытство русских будет вознаграждено не лучше нашего.
— Он целиком полагается на умение этих тварей заметать следы.
— Так точно, сэр, и не без основания, судя по последним сообщениям.
Мейвис не спускал глаз с адъютанта, ожидая продолжения, но тот ничего больше не сказал, не пожелав пояснить свое заявление. Отсутствие комментария и непроницаемое выражение лица представителя Белого дома ясно показывали, что эта тема исчерпана.
Мейвис вздохнул.
— Есть сейчас связь с Филипсом? — спросил он.
— Да, сэр, он установил аппаратуру спутниковой связи в радиорубке той насосной станции и только что включил ее в работу.
Генерал угрюмо кивнул:
— Понятно. Я надеялся, что он уже выступил и мы не сможем с ним связаться. Значит, не судьба. Ладно, если он еще там, вызовите генерала на связь и скажите, что его бродячий цирк покидает этот город. Он знает, где его ждет новый ангажемент.
— Да, сэр. Это все?
— Если у вас больше нет плохих новостей для меня, то все. Благодарю вас.
Адъютант повернулся кругом и вышел из кабинета, а генерал Мейвис угрюмо уставился на карту мира, почти полностью закрывавшую одну из стен его кабинета. Его взгляд сосредоточился на полуострове Ямал в самой середине скованной льдом северной морской границы России.
— Это хуже, чем плохая новость, — произнес вслух Мейвис. — Невидимость, космические корабли, энергетические пушки... Всех этих игрушек у нас не будет... а ведь как было бы интересно столкнуться с русскими лоб в лоб и выяснить раз и навсегда, кто из нас хозяин положения. — Он вздохнул и встал. — Не возьму в толк, кто же вынес сор из избы?
* * *
Раше провел рукой по гладкой кожаной обивке.
Он не долго мучился угрызениями совести из-за своего вероломного вступления в контакт с русскими — в конце концов, его родное правительство докатилось в этом деле до очень уж грязных фокусов, — но ему все еще было трудно свыкнуться с реальностью своего пребывания здесь, на другом конце мира, в самом сердце России.
До сих пор в его сознании жил образ постсоветской России, почерпнутый из средств массовой информации, из газетных статей и телевизионных сообщений о развалившейся экономике, организованной преступности, трудных временах. Он полагал, что все русские оказались на грани голодной смерти, выпрашивают на улицах кусок хлеба и затыкают своими обесценившимися рублями дыры в стенах, чтобы как-то продержаться в течение пользующихся дурной славой долгих и суровых зим.
Может быть, некоторые из них действительно страдают, думал он, но, судя по этому лимузину, у посла Комаринца дела идут просто прекрасно, да и Москва выглядела из окна вполне прилично.
Хотя в данный момент они были не в Москве — машина проезжала ворота какого-то военного комплекса в самом дальнем конце бог весть чего.
— Боюсь, мистер Раше, наше дальнейшее путешествие будет значительно менее комфортабельным, — заметил посол.
Раше поборол в себе желание ответить, что четырнадцатичасовой перелет на рейсовом самолете «Аэрофлота» шикарным времяпрепровождением никак не назовешь, а военный транспорт, доставивший их из Москвы в это чертово никуда, был просто летающим холодильником. Ему понравилось только в лимузине, который катал их по Москве и не оставил даже здесь.
Ему очень захотелось узнать, кончится ли когда-нибудь эта пытка.
— Я рискую показаться вам нытиком, посол, — сказал он, — однако скажите, мы уже почти на месте? Комаринец улыбнулся:
— Я не считаю вас нытиком, мистер Раше. Вы просто американец, избалованный и нетерпеливый. Вы, американцы, по крайней мере понимаете, что такое большие расстояния, чего не скажешь о большинстве европейцев, которые привыкли жить в своих крохотных государствах, словно кильки в банке. — Он предложил Раше сигарету, но тот жестом отказался. — Что же касается вашего вопроса, — продолжал посол, захлопнув портсигар и опустив его в карман пальто, — да, мы почти на месте. Хотя в это время года дорог здесь нет, так что придется воспользоваться транспортным средством, которое может двигаться по снегу.
Он махнул рукой в сторону тонированного окна лимузина, и Раше увидел выстроившиеся в линию отталкивающего вида машины, окрашенные в любимый здешними военными зеленый цвет. Лимузин замедлил ход и остановился возле этих машин.
Они выглядели внушавшим страх гибридом снегохода и полуприцепа, но Раше решил, что для своего дела эти монстры вполне подходят. Подле одной из помесей трактора с трейлером их поджидала группа военных. Раше догадался, что толстячок в центре группы — большой начальник.
Солдат открыл дверцу лимузина, и Раше выбрался из машины; посол вышел с другой стороны. Комаринец заговорил с полноватым офицером, но Раше не понимал ни единого слова, — у него никогда не было дара к языкам, а учить русский он и не пытался. Со школьных дней Раше помнил несколько французских слов да нахватался кое-каких ходовых фраз по-испански на улицах Большого Яблока, но на этом и заканчивались его лингвистические познания, не считая родного английского.
Пока русские разговаривали, он стоял, трясясь от холода.
Поговорив, посол повернулся к Раше.
— Это генерал Пономаренко, — представил он. — Командует здешним военным округом и лично подобрал офицера для выполнения операций в интересующем нас месте, лейтенанта Лигачеву.
— К сожалению, это именно так, — добавил генерал по-английски. Он говорил медленно и с сильным акцентом. — Она не оправдала доверия. Я предполагаю отстранить ее от командования, как только мы прибудем на место. — Он жестом указал на один из снегоходов, и двигатель машины сразу же взревел, лишив их возможности продолжать беседу.
— Садитесь, мы отправляемся немедленно, — крикнул Пономаренко, придерживая открытой дверцу тягача. Раше пожал плечами и полез в кабину.
Глава 28
Шефер притормозил, балансируя на верху обломка скалы трехметровой высоты, и оглянулся на Лигачеву. «Одолженный» АК-100 он легко держал в одной руке. Она двигалась медленно, с трудом преодолевая нагромождение камней.
— Мы не должны останавливаться, — крикнул он. — Как только эти твари выяснят, что мы убили их часового, они бросятся следом за нами!
— Не должны останавливаться, — повторила Лигачева, перебрасывая автомат на другое плечо, чтобы получше опереться о каменную стену. — Ах, ах. Видимо, у вас, американцев, это и называется «стратегией». Очень здорово.
На лице Шефера появилась тень улыбки, потом он оглядел оледенелые стены оврага.
Второй причиной его желания не останавливаться было нежелание окоченеть до смерти. Пользы от хитроумного пластикового костюма с каждым шагом становилось все меньше, потому что из него вытекала эта приносившая тепло жидкость, а крови он потерял гораздо больше, чем хотелось бы. Обмотанный вокруг головы конец одеяла стал твердым от пропитавшей его и замерзшей крови. Шефер почти не сомневался, что кровотечение остановилось, но будь он сейчас дома и в безопасности, непременно лег бы в постель — или в больницу, — чтобы отдохнуть и восстановить силы.
Но об этом нечего и мечтать здесь, на краю света, в этакую лютую стужу.
На Лигачевой толстая, утепленная шинель и меховая шапка, — наверное, холод для нее не такая уж проблема.
Эта мысль заставила его снова притормозить.
А проблема ли он для них обоих? Окружающий воздух кусал не до полного онемения кожи, как прежде. Правда, стены оврага защищали их от ветра, но...
— Мне кажется или действительно стало теплее? — спросил он.
Лигачева посмотрела на него:
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что лед впереди выглядит так, будто он тает, — ответил Шефер, — и если у меня ничего не случилось со слухом от потери крови, то где-то капает вода. Сейчас в Сибири середина зимы, а лед тает?
— В самом деле, — согласилась Лигачева, пристально вглядываясь в темноту впереди, — кроме того, видны пятна голой земли. — Она показала направление.
Шефер перевел взгляд и увидел, что земля не просто свободна от снега и льда, но взрыта, и совсем недавно. — Что-то говорит мне, что ваш друг не отметил это на карте, — сказал он.
— Ваше «что-то» не обманывает, — снова согласилась Лигачева. Она посмотрела вслед с трудом двинувшемуся вперед американцу.
Шефер оставался для нее загадкой. Он непрестанно язвит и говорит циничные вещи, насмехается над любого сорта авторитетом, преданностью, верой, даже над гуманностью, — и все же он здесь, спешит в неизвестность, чтобы противостоять грозному врагу. Он вступил в схватку с пришельцем-часовым почти с голыми руками, и ради чего? Он открыто признается, что не питает расположения к своим товарищам и не страдает преданностью отечеству. Остальные американцы явно ненавидят его. Он говорил, что не имеет ни семьи, ни друзей...
Возможно, его жизнь настолько пуста, что он не боится ее потерять. Похоже, этот детектив живет в мире боли и смерти; может быть, борьба с этими дьяволами с неизвестной звезды стала смыслом и целью его существования.
— Слишком тепло, — сказала Лигачева, снимая шапку. Она сунула ее в карман шинели.
— Больше чем тепло, — откликнулся Шефер, расстегивая ворот своего пластикового костюма. — Что-то всю дорогу подгоняет температуру вверх, — наверное, уже градусов шестьдесят...
— Шестьдесят? — воскликнула Лигачева, но потом сообразила, что американец привык к своей дурацкой, архаичной шкале Фаренгейта, и быстро пересчитала в уме цифру. Пятнадцать, от силы шестнадцать тепла по Цельсию — да, около того. Увидев, что Шефер расстегивает молнию комбинезона, она тоже распахнула шинель.
Они шли теперь по голому влажному камню, нигде не было даже остатков льда. Что-то не просто растопило лед и снег, скорее нагревание воздуха в овраге произошло так быстро, что основная часть влаги просто испарилась.
— Что могло дать так много тепла? — задумчиво произнесла Лигачева вслух, не сдержав удивления.
Шефер все время шел впереди и в этот момент вскарабкался на очередной валун, за которым овраг резко изгибался. Детектив замер на месте и показал рукой в сторону поворота.
— Как насчет этого объяснения? — спросил он.
Она поднялась к нему на камень, заглянула за угол стены оврага и тоже замерла как вкопанная.
Сомнения не было — они нашли корабль пришельцев.
Он лежал в яме. Излучаемое корпусом корабля тепло растопило вечную мерзлоту, и он погрузился в разжиженную грязь, которая покрывала дно оврага, но не оттаивала много тысячелетий. Корабль до половины утонул в месиве из грязи, ила и гравия.
Он имел гигантские размеры. Громадная масса чего-то, но ни Лигачева, ни Шефер не могли решить, глядя на эту массу, была она металлом или совершенно иным материалом. Лигачевой этот материал показался похожим на кость. Искривленная форма корабля наводила на мысль о его органическом происхождении. Большие площади поверхности корпуса были мрачного красного цвета и, казалось, тускло светились в темноте полярной ночи. Все остальное терялось в этом люминесцирующем кроваво-красном мареве и выглядело просто черными пятнами.
Одно пятно на скругленной поверхности корпуса, по форме и размерам походившее на большой люк, сияло более ярким красным светом и было, вероятно, открытым входом в корабль.
— Думаю, этот корабль не той модели, что я видел в Нью-Йорке, — сказал Шефер, — но с уверенностью я этого сказать не могу. Мне не довелось разглядывать их сверху, как сейчас.
— Вон там... этот вход... — Лигачевой никак не удавалось подобрать слова для мучившего ее вопроса.
— Выглядит так, словно нас приглашают войти, — опередил ее американец.
— И мы войдем? — спросила она.
Шефер помедлил, обдумывая ответ, и увидел слабое мерцание в воздухе прямо в просвете люка. Ему показалось, что это мерцание двинулось прочь от входа вдоль корпуса корабля, затем исчезло из поля зрения за камнями.
Его видение могло быть и результатом головокружения из-за потери крови, но Шефер так не думал. Он был почти уверен, что не ошибся.
— Нет необходимости спешить, — сказал он, спустившись с валуна следом за спрыгнувшей с него Лигачевой. Он присел так, чтобы его не было видно снизу, заставив пригнуться и ее, затем выбрал небольшой камень поудобнее и сел на него.
Если этим мерцанием был пришелец и увидел его, то он и девушка вряд ли были бы сейчас еще живы. Шефер надеялся, что остался незамеченным.
Лигачева устроилась рядом с ним. За этим последним валуном перед поворотом стены оврага их нельзя было увидеть ни со стороны корабля, ни снизу со дна оврага. Она смотрела на Шефера с застывшим во взгляде вопросом.
— В чем дело? — спросила наконец Лигачева.
— Молчите, — шепнул он, — и старайтесь не шевелиться. Мне кажется, я заметил одну из этих тварей.
Девушка напряженно сжалась. Оба сидели, словно окаменев, в своем убежище за поворотом каменной стены.
Шефер уже начала склоняться к мысли, что мерцание ему все-таки померещилось, когда увидел его снова двигавшимся далеко позади них вдоль противоположной стены оврага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29