Он взял ее сумочку,
достал оттуда ручку, булавку и листок бумаги. На листке он написал ее имя,
адрес и, после кратких вычислений, возраст. Он приколол листок к карману
ее блузки и заплакал. Поцеловав ее в щеку, он направился к выходу,
чувствуя себя дезертиром. На улице ему стало намного лучше, хотя вокруг
него сновали обезумевшие, больные люди и военные патрули. А теперь он
сидел на скамейке в Центральном Парке и грустил о более абстрактных вещах
- о крахе своей карьеры, о том времени в Лос-Анджелесе, когда они вместе с
Ивонной смотрели чемпионат по бейсболу, зная, что за этим последует
любовь, и о Руди. Больше всего он грустил о Руди и жалея, что не может
вернуть назад шесть потерянных лет и протянуть Руди двадцать пять
долларов, слегка улыбнувшись и пожав плечами.

Направляясь к открытой эстраде, он увидел, что на одной из скамеек
сидит женщина. Ей, наверное, было около пятидесяти, но она изо всех сил
старалась выглядеть моложе. Она была одета в дорогие серо-зеленые слаксы и
шелковую блузку.
Услышав звук шагов, женщина обернулась. В одной руке у нее была
таблетка, и она небрежно швырнула ее в рот, как зернышко жареного арахиса.
- Привет, - сказал Ларри. У нее были голубые глаза, в которых
светился острый ум. Она носила очки в тонкой золотой оправе, а ее сумочка
была оторочена мехом, который выглядел, как настоящая норка. На пальцах у
нее было четыре кольца - одно обручальное, два перстня с бриллиантами и
один с изумрудом.
- Эй, я не опасен, - сказал он. Фраза получилась глупая, но на
пальцах у нее было, по крайней мере, тысяч двадцать долларов.
- Да, - сказала она. - Вы не выглядите опасным. Как, впрочем, и
больным. - Произнося последнее слово, она слегка повысила интонацию,
превращая свою фразу в вежливый полувопрос. Но выглядела она не очень
спокойно: левая сторона ее шеи дергалась в небольшом тике, а за
проницательностью голубых глаз скрывался тот же самый тупой шок, который
Ларри увидел сегодня утром в своих глазах, когда брился.
- Нет, я, похоже, здоров. А вы?
- Не вполне. Вы знаете, что у вас к ботинку прилипла обертка от
мороженого?
Он посмотрел вниз и убедился, что так оно и было. Это заставило его
покраснеть, так как он подозревал, что тем же тоном она могла бы сообщить
ему о том, что у него расстегнута ширинка. Стоя на одной ноге, он
попытался содрать обертку.
- Вы похожи на аиста, - сказала она. - Сядьте и попытайтесь еще раз.
Меня зовут Рита Блэкмор.
- Приятно познакомиться. Я - Ларри Андервуд.
Рита Блэкмор улыбнулась ему, и он вновь был поражен ее небрежной, но
элегантной красотой. Она была похожа на женщину из романа Ирвина Шоу.
- Когда я услышала ваши шаги, я чуть не спряталась, - сказала она. -
Я подумала, что это идет человек в разбитых очках, который постоянно вопит
о том, что чудовища приближаются. Он напоминает мне безумного Диогена.
- Ну да, ищет честное чудовище, - сказал Ларри и засмеялся.
Она достала из отороченной норкой (?) сумочки пачку ментоловых
сигарет и закурила, выдохнув облачко дыма.
- Тем не менее, он не болен, - сказал Ларри. - В отличие от
большинства других.
- Швейцар в моем доме выглядит очень хорошо, - сказала Рита. - Он
по-прежнему стоит на посту. Когда я выходила сегодня из дома, я дала ему
на чай целых пять долларов. Интересно, за что? За то, что он не болен или
за то, что стоит на посту? Как выдумаете?
- Я слишком мало знаю вас, чтобы ответить.
- Конечно, вы меня не знаете. - Она убрала сигареты обратно в
сумочку. Внутри он заметил револьвер. Проследив направление его взгляда,
она сказала: - Это револьвер моего мужа. Он был чиновником крупного
нью-йоркского банка и умер два года назад от удара.
Между ними на дорожку приземлился зяблик и принялся клевать землю.
- Он жутко боялся воров и купил себе этот револьвер. Ларри, правда,
что когда из револьвера стреляют, то бывает очень сильная отдача и
страшный гром?
Ларри, никогда в своей жизни не стрелявший из револьвера, сказал:
- Не думаю, что от такого маленького будет сильная отдача. Это .38?
- По-моему, .32. - Она вытащила револьвер из сумки, и Ларри заметил,
что в ней также было много пузырьков с таблетками. На этот раз она не
следила за его взглядом, она смотрела на большую китайскую вишню шагах в
пятнадцати от скамейки. - Надо испытать его. Как вы думаете, я попаду вон
в то дерево?
- Не знаю, - сказал он опасливо. - Мне кажется, что...
Она спустила курок и раздался впечатляющий гром выстрела. В вишне
появилась большая дырка.
- Точно в цель, - сказала она и подула в ствол, как заправский
стрелок.
- Очень неплохо, - сказал Ларри.
- В человека я бы не смогла выстрелить. Я совершенно в этом уверена.
Да и скоро не в кого будет стрелять, верно?
- Ну, я не знаю.
- Вы смотрели на мои кольца. Хотите одно?
- Что? Нет! - Он снова покраснел.
- Как банкир, мой муж верил в бриллианты. Он верил в них так же, как
баптисты верят в конец света. У меня очень много бриллиантов, и все они
застрахованы. Но если кто-нибудь попросит у меня их, я тут же отдам. В
конце концов, это ведь просто камни?
- Мне кажется, вы правы.
- Конечно, - сказала она, и левая сторона ее шеи вновь содрогнулась в
тике.
- Что вы собираетесь сейчас делать? - спросила Ларри.
- Что бы вы предложили?
- Я не знаю, - сказал Ларри и вздохнул.
- То же самое и я вам собираюсь сказать.
Она вздохнула, и вздох перешел в дрожь. Она открыла сумочку, достала
пузырек и положила себе в рот капсулу.
- Что это?
- Витамин Е, - сказала она с яркой, фальшивой улыбкой. Шея еще раз
дернулась от тика. Потом она вновь обрела безмятежность.
- В барах никого нет, - неожиданно произнес Ларри. - Я зашел к Пэту
на Сорок Третью, и там было абсолютно пусто. Я налил себе, и я ушел,
оставив стакан на стойке.
Они хором вздохнули.
- С вами очень приятно общаться, - сказала она. - Вы мне очень
нравитесь. И как это прекрасно, что вы не сумасшедший.
- Спасибо, миссис Блэкмор. - Он был удивлен и обрадован.
- Рита. Меня зовут Рита.
- О'кей.
- Ты голоден, Ларри?
- Да, пожалуй.
- Может, пригласишь леди на ленч?
- С удовольствием.
Предложив ей руку, ой уловил аромат ее пудры. Этот запах подействовал
на него одновременно и успокаивающе, и тревожно. Когда они ходили с
матерью в кино, она всегда брала с собой косметику.
По дороге она бесконечно болтала, и потом он ничего не мог вспомнить
из ее слов (нет, впрочем, одну вещь он вспомнил: она всегда мечтала, -
сказала она, - прогуливаться по Пятой Авеню под руку с молодым человеком,
который годился бы ей в сыновья, но все же не был ее сыном).

27
После смерти матери и отца Фрэнни потеряла способность к умственной
концентрации. Она забывала о том, что делала, и ее ум уносился по какой-то
неясной кривой, или она просто сидела, ни о чем не думая и заботясь о мире
не больше, чем о кочане капусты.
Ее мать умерла в Сэнфордском госпитале. Отец умер в своей постели
вчера вечером в половине девятого. Она долго сидела рядом с кроватью,
потом спустилась вниз и включила телевизор. Работала только одна станция -
ДаблЮСиЭсЭйч, филиал ЭнБиСи в Портленде. Негр, словно появившийся из
самого страшного ночного кошмара ку-клукс-клановца, делал вид, что убивает
из пистолета белых людей под аплодисменты зрителей. Разумеется, он просто
делал вид - если такие вещи происходят на самом деле, их не показывают по
телевизору, - но выглядело это вполне реально. Это ей напоминало "Алису в
Зазеркалье", только на этот раз не Королева кричала "Отрубите им головы!",
а... что? Кто? Черный король, - предположила она. Хотя этот кусок мяса в
набедренной повязке вовсе не был похож на короля.
Позже какие-то другие люди ворвались в студию, и завязалась
перестрелка, поставленная даже еще более реалистично, чем сцена казней.
Она смотрела на людей, которым пули большого калибра чуть не отрывали
головы и у которых из раздробленных шей вызывались пышные фонтаны
артериальной крови. Она подумала, что у ДаблЮСиЭсЭйч могут отобрать
лицензию на вещание - слишком уж кровавая передача.
Когда камера уперлась в потолок, она выключила телевизор и легла на
кушетку, уставившись в свой собственный потолок. Там она и уснула, а
сегодня утром она почти уже уверилась в том, что вся передача ей просто
приснилась. Похоже, в этом и было все дело: все вокруг, начиная со смерти
ее матери, превращалось в непрерывный кошмарный сон. Как в "Алисе":
становилось все страньше и страньше.
Несмотря на то, что он был уже болен, ее отец ходил на экстренное
городское собрание. Фрэнни, чувствуя себя как во сне, отправилась вместе с
ним.
Зал собраний был переполнен. Многие чихали, кашляли и сморкались. В
результате было принято решение о закрытии города. Никто не сможет в него
попасть. Если кто-то захочет уехать - пожалуйста, разумеется, если он
понимает, что обратно ему уже не вернуться. Дороги, ведущие из города, в
особенности - шоссе N_1, должны быть забаррикадированы грузовиками, и
вооруженные добровольцы будут стоять на посту. Если кто-то все-таки
попытается пробраться в город, он будет застрелен.
Небольшая группа человек из двадцати требовала, чтобы больные
немедленно были выдворены за пределы города. Их предложение было
отвергнуто подавляющим большинством голосов, так как к вечеру двадцать
четвертого почти у каждого жителя города, даже если сам он был пока
здоров, были больные родственники или близкие друзья. Многие из них верили
сообщениям о том, что скоро появится вакцина. "Как мы потом посмотрим в
глаза друг ДРУГУ, - восклицали они, - если, повинуясь беспричинной панике,
мы поступим со своими земляками, как с париями?"
Тогда поступило предложение выдворить из города всех дачников.
Дачники мрачно заявили, что за счет налогов, которые они платят за
свои коттеджи, существуют городские школы, дороги, пляжи. Если их
выдворят, жители Оганквита могут быть уверены, что больше сюда они не
вернутся. И тогда местные жители могут вновь заняться промыслом омаров,
съедобных моллюсков и морских ежей. Предложение о выдворении дачников было
провалено солидным большинством голосов.
К полуночи баррикады были построены, а к утру двадцать пятого числа
три или четыре человека были убиты. Это были люди, в панике покинувшие
Бостон и устремившиеся на север.
К вечеру большинство добровольцев на баррикадах заболели сами,
покраснели от жары и постоянно опускали оружие, чтобы высморкаться.
К утру вчерашнего дня отец Фрэнни, возражавший против самой идеи
баррикад, слег в постель, и Фрэнни стала при нем сиделкой. Он не разрешил
ей отвезти его в больницу. Если ему суждено умереть, - сказал он, - то он
хочет умереть у себя дома.
После полудня движение на дорогах совсем прекратилось. Гус Динсмор,
сторож пляжной автостоянки, сказал ей, что на дороге скопилось столько
машин, что даже те водители, которые еще способны были вести свои
автомобили, не имели возможности проехать. У Гуса, до вчерашнего дня
чувствовавшего себя превосходно, начался насморк. Собственно говоря,
единственным здоровым человеком в городе, кроме Фрэн, был
шестнадцатилетний брат Эми Лаудер по имени Гарольд. Сама Эми умерла как
раз перед первым городским собранием, и ее ненадеванное свадебное платье
так и осталось висеть в шкафу.
Сегодня Фрэн не выходила. Она никого не видела с тех пор, как вчера
заходил Гус. Несколько раз за это утро она слышала шум мотора, один раз до
нее донесся звук двойного выстрела из двустволки. Это были единственные
звуки, нарушившие воцарившуюся в городе гробовую, ирреальную тишину.
Почти уже час Фрэнни сидела на кухне перед тарелкой с куском
земляничного пирога. Тупое, полувопросительное выражение застыло на ее
лице. В холодильник было встроено автоматическое устройство для
изготовления льда, и время от времени изнутри раздавался холодный стук -
еще один кубик был готов. Две мысли, вроде бы не имевшие между собой
никакой связи, стали зарождаться в ее мозгу. Прислушиваясь к постукиваниям
кубиков в холодильнике, она сосредоточилась на них. Первая мысль сводилась
к тому, что ее отец мертв: он умер у себя дома, и, возможно, ему это было
по душе.
Вторая мысль имела отношение к погоде. Стоял прекрасный, безупречный
летний день. Ярко светило солнце, и Фрэнни видела, что термометр за
кухонным окном показывает почти восемьдесят градусов по Фаренгейту.
Прекрасный денек, и ее отец мертв. Существует ли между двумя этими мыслями
какая-то связь?
Она задумалась. Взгляд ее стал смутным и апатичным. Ее мысль кружила
вокруг проблемы, а потом отвлекалась на другие предметы. Но рано или
поздно она снова возвращалась назад.
Стоял прекрасный теплый денек, и ее отец был мертв.
Это немедленно привело ее в чувство, и она зажмурила глаза, как от
удара.
В тот же самый момент ее руки инстинктивно схватились за скатерть, и
тарелка полетела на пол. Она лопнула словно бомба, и Фрэнни закричала,
впившись ногтями себе в щеки. Блуждающая, апатичная неопределенность
исчезла из ее глаз, которые внезапно стали смотреть остро и прямо. Словно
ей закатили сильную пощечину или поднесли к носу пузырек с нашатырем.
Нельзя оставлять труп в доме. Только не в разгар лета.
К ней вновь стала возвращаться апатия, затуманивая очертания мысли.
Она снова стала прислушиваться к звукам падающих ледяных кубиков.
Она встала, подошла к раковине, открыла на полную мощь кран с
холодной водой и стала плескать ее себе на лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115