Я побежал туда, держа пистолет за ствол, чтобы не стереть отпечатков Эрно с рукоятки. И поднял крик, что он виноват передо мной и должен мне. Соображал я, конечно, плохо. Там половину клиентов составляли полицейские, через десять секунд после моего первого слова они выхватили пистолеты и навели на меня.— Дай сюда эту штуку, — говорит Эрно, отбирает у меня пистолет, выталкивает наружу и пытается образумить, говорит, что меня могут убить за такие выходки и что теперь я не смогу навесить на него те убийства, потому что навесил их на Гэндолфа. Я говорю: «Черт, этот пистолет небось весь в отпечатках твоих пальцев». «Ну и что? — отвечает он. — Двадцать полицейских видели, как я отобрал его у тебя». Дядя был прав, видимо, но на меня опять нашла старая дурь — он хороший и белый, я плохой и черный. «Да, — говорю, — я выкопал все, что лежало в сарае, там яма и все вещи, и теперь ты не отвертишься. Сейчас войду в бар и скажу всем твоим знакомым, что ты трусливый убийца».Эрно, как я уже сказал, не любил сюрпризов. Очень не любил. Я к двери, а он говорит мне: «Не делай этого. Не делай». Соображай я тогда получше, наверняка вспомнил бы Гаса. Но он не пришел мне на ум. В общем, последнее, что помню, это как шагнул в дверь. Даже выстрела не помню. Только свет. В тот вечер я видел лицо Иисуса. Воистину. Слышал Его голос. Лежал там на полу, наверно, близко к смерти, но где бы я ни находился, знал, что теперь я порядочный человек.И я был порядочным. Вскоре по выходе из больницы уехал в Атланту. С тех пор живу там. И наконец встал на правильный путь.После этого положение, конечно, полностью изменилось. Эрно был в тюрьме, а я на воле. Я навещал его, говорил, что, может, Иисус печется и о нем. Слушал он меня или нет, я так и не мог понять. Но когда он узнал о своей болезни, ему кое-что открылось. Нельзя умирать, отягощенным такими грехами. Я поехал к Эрно вскоре после Нового года, когда ему сказали, в какой стадии рак. Пытался утешить его, а он, не дослушав, посмотрел на меня и говорит: «Этого несчастного дурачка скоро казнят». Я понял, о ком он. Мы уже не раз об этом говорили. «Нельзя допускать этого», — говорит Эрно.— Делай то, что должен, — сказал я.— Нет, — говорит он. — Не для того я стрелял тебе в спину, спасая твою жизнь и свою, чтобы теперь на тебя взвалили убийство. Как я уже говорил, полиция ни за что не поверит, что ты ни при чем. Я скажу все, что нужно говорить. Не особенно уверен, что добьюсь, чтобы меня выслушали. Но попытаюсь. А ты помалкивай. Свяжись с адвокатом Эйрзом. И все время ссылайся на Пятую поправку.Коллинз оторвался от Библии, лежавшей у него на коленях, и взглянул в глаза Мюриэл с той же прямотой, что и вначале.— Вот как было дело, — сказал он ей. * * * День выдался таким, что становится все жарче, покуда не зайдет солнце. Даже в четыре часа Мюриэл, стоя с Мольто и Ларри на автостоянке возле конторы Эйрза, чувствовала, как размягчается под ногами асфальт. Темные очки она оставила в машине и щурилась на обоих мужчин. Под лучами такого тиранического солнца не приходилось удивляться, что люди поклонялись ему.— Итак? — спросила она.Состояние у всех было подавленное.— Мне нужно подумать над этим, — ответил Мольто. — Придется просмотреть материалы дела. Дай мне сутки. И давайте все встретимся в пятницу.Ларри с Мольто поспешили к своим машинам, чтобы укрыться от жары. Мюриэл подошла к «конкорду» Старчека, пока он не уехал. Когда Ларри опустил стекло, она ощутила дуновение кондиционированной прохлады изнутри.— Мы так и не кончили тот разговор, — сказала она.— Да, не кончили. — Он уже надел темные очки, и Мюриэл не видела его глаз. Может, это было и к лучшему. — А что?— Мне нужно кое-что тебе сказать.Старчек пожал плечами.— Завтра вечером я буду в том доме, нужно составить список дел для моей бригады, — сказал он. — Можешь заглянуть, выпьем пивка.— Там так там, — сказала она.Ларри отъехал, не оглянувшись на нее.Мюриэл распахнула дверцу своей машины и стояла снаружи, давая выйти горячему воздуху. Эйрз нетвердым шагом вышел из стеклянной двери и направился к своему «кадиллаку». Он торопился.— На свидание? — спросила Мюриэл.Бодрый, оживленный Джексон, повеселев еще больше, ответил:— Совершенно верно. Иду с замечательной женщиной на симфонический концерт в парке.Он овдовел около трех лет назад.Мюриэл спросила, что делает Коллинз. Когда они уходили, он был в объятиях жены.— Молится, как и следует. Камень с души у него свалится, но для этого потребуется время. Сейчас он говорил истинную правду, как перед Богом. Надеюсь, ты достаточно умна, чтобы это понять.— Джексон, если за это дело возьмется Бог, я умою руки. Но в противном случае буду разбираться в нем сама.— Не прикидывайся, Мюриэл. Молодой человек не сказал ни слова лжи. И ты это знаешь.Джексон просунулся в машину, чтобы вставить ключ зажигания и опустить стекла. Коснувшись руля, он проклял жару и облизнул большой палец, но это не помешало ему поманить Мюриэл, когда она поворачивалась к своей машине.— Мюриэл, тебе следует знать вот что. Я представляю интересы этого молодого человека с тех пор, как он был еще несовершеннолетним. Таким же бандитом, как и все его окружение. Однако Эрно, мир праху его, постоянно твердил: «Он хороший, хороший, он исправится». Невозможно предвидеть, Мюриэл, кто из них возьмется за ум. Вы все тогда даже не пытались дать им такую возможность. Старались посадить как можно больше людей на как можно большой срок. Даже казнили их, если удавалось.— Джексон, ты сказал «бандит», я не ослышалась?— Пусть даже бандит, никогда нельзя ставить крест на человеке, — ответил Джексон. — Знаешь, почему? Потому что это нецелесообразно. Если ставить на людях крест, в нашей работе нет никакого смысла.Эйрз, если бы сделать его завтра прокурором, пересажал бы половину своих клиентов быстрее, чем орудовал мухобойкой. Но он никогда не ставил себя на место своих оппонентов-обвинителей.— Приятного вечера, Джексон.— Постараюсь, чтобы он был приятным.Джексон позволил себе игривый смешок, потом скованно сел на краешек переднего сиденья и руками втащил ноги под руль. Видимо, у него побаливала спина, но он не был слишком стар для любви. Для любви нет слишком старых.Из-за недавнего отъезда Ларри Мюриэл вновь охватила горечь. Несколько дней назад она задавалась вопросом, не отказаться ли от всего ради любви. И ее внезапно уязвила прихотливая ирония того, как окончилось это дело. Получалось, что победитель получает все. Джексон с Артуром обрадуют своих клиентов и в придачу будут заниматься любовью. Она остается ни с чем.— Слышал последнюю новость об этом деле? — спросила она, пока Джексон не поднял стекло дверцы.— Это какую?— Артур Рейвен и Джиллиан Салливан. В храме любви.— Нет, — ответил Джексон. Снова издал игривый смешок. — И давно это у них?Мюриэл пожала плечами.— Вот поразительно, а? — сказал Джексон. — Артур Рейвен и судья-наркоманка.— Кто-кто?— Это я придумал ей такое прозвище. Судья-наркоманка. Несколько моих клиентов клялись, что видели, как она покупала наркотик на улице, когда еще была судьей.— Крэк?— Героин. Так они говорили.— Джексон, ты уверен?— Те люди были уличной швалью, Мюриэл, но их было много. Может, они были бы рады сказать тебе то же самое, будь у тебя в этом нужда. Они негодовали, когда им приходилось представать перед ней, вот что я тебе скажу. Даже бандит, Мюриэл, понимает, что справедливо.Мюриэл не могла понять, удивило ее это больше или развеселило. Обдумав все, она рассмеялась.— Наркоманка.— В прошлом. Теперь уже нет. Теперь она в храме любви. — Джексон включил скорость, но улыбнулся Мюриэл с большим удовлетворением. — Видишь, все как я и говорил.— То есть?— Нельзя ставить крест на человеке. 3923 августа 2001 годаПервым делом Первым делом они занялись любовью. На автостоянке Эйрза Мюриэл сказала «разговор», но Ларри понимал, что предстоит. Едва она вошла, они обнялись, и он не мог бы сказать, кто сделал первый шаг. Воздерживаться не имело смысла. Ничто не могло стать лучше или хуже.Но оба были готовы к этому, потому более раскованны. И дошли до центра, до той непреходящей, кардинальной точки, где наслаждение становится единственной целью жизни. Под конец Мюриэл приоткрыла глаза и одарила его улыбкой полнейшего райского блаженства.Потом они молча полежали на том же так и не вычищенном ковре.— Прелесть, — сказала наконец Мюриэл. — Пушечный удар. Атомный взрыв.Ларри повторил ее слова, потом пошел в кухню за пивом для обоих. Возвратясь, уселся на лестницу, которой пользовался один из маляров.— Итак, — сказал он, — насколько я понимаю, это au revoir До свидания (фр.).

.— Думаешь, я приехала это сказать?— Разве нет?— Не совсем.— Хорошо, говори.Нагая Мюриэл села, держа руки за спиной. Ларри подумал, куда делись ее груди. Они и раньше не были большими, но теперь выглядели просто бобами на тарелке. Но об этом лучше было помалкивать, потому что живот у него стал походить на барабан. Жизнь, если взглянуть ей в лицо, была жестокой.— Ларри, я много думала. И хочу, чтобы одно следовало за другим.— То есть?— Я баллотируюсь в прокуратуру?— Баллотируешься. Что дальше в перечне?Мюриэл взглянула на него.— Думаешь, все было бы так кристально ясно, будь это твоей жизнью?— Это моя жизнь.— Ларри, как ты можешь заниматься со мной любовью и через десять минут так ненавидеть меня?— Потому что заниматься с тобой любовью больше не буду. Верно?— Может, немного успокоишься, сядешь рядом со мной и сделаешь что-нибудь глупое? Например, возьмешь меня за руку, и мы поговорим, как люди, которые друг другу очень дороги, а не как израильтяне и палестинцы?Они были не из тех, кто держится за руки. Ларри и Мюриэл никогда не находили средней дистанции. Бывали либо полностью вместе, либо совершенно врозь. Но он сел на ковер рядом с ней, и она взяла его за руку повыше локтя.— Ты прав, Ларри. Я хочу провести эту кампанию. Но не уверена, что позволит такое окончание дела. Однако в любом случае я не уйду сейчас от Толмиджа — и по хорошим мотивам, и по плохим. Победить без него на выборах я не могу — это жестокая правда. Но, кроме того, Ларри, он заслуживает от меня лучшего отношения. Мне нужно посмотреть ему в глаза и сказать, что наш брак не особенно удачен. Я никогда не делала этого.— И думаешь, с ним ты решишь все проблемы?— Послушай, я вышла за Толмиджа на сомнительных предпосылках. Речь не о том, что он честолюбив и я честолюбива, — это действовало и будет действовать. Я говорю о том, как вижу себя и вижу его. Это подсказал мне ты. Но я буду разбираться в этом с мужем, а не с тобой. Не знаю, к чему это приведет. Скорее всего к разводу.Ларри внезапно понял, что она просит его не рвать отношений. Говорит, что, возможно, у них еще есть надежда.— И что прикажешь мне делать? Вспоминать слова песенки «Ты никак не отпустишь меня»? Я сказал тебе, что не могу жить в неопределенности.— Слышала. И не предлагаю тайно встречаться. Для нас обоих лучше это прекратить. Я просто делюсь с тобой мыслями. Но на решительный шаг не иду. Кто знает, что может случиться? Десять лет назад ты говорил, что разводишься, однако у тебя до сих пор тот же адрес.— Иная ситуация.— Ты понял суть дела.Ларри понял. Опустил взгляд к ковру. Мужской орган, вечно доводивший его до беды, съежился. Но беспокоило его другое. Ему очень хотелось оставаться гневным, чтобы не думать больше ни о чем. Мюриэл крепче сжала его руку.— Но послушай, я хочу сказать еще вот что. Что там с делом Гэндолфа? О чем осведомлен Артур и о чем нет? Я виновата во многом. Теперь это понимаю. Ты говорил, что мы разные, а я не слушала. Не зря говорят, что не надо гадить там, где ешь, и трахаться там, где работаешь. А я все равно трахалась. Потому что хотела знать, как это будет на стороне.— И как это было?Мюриэл устремила на него долгий взгляд.— Замечательно. — Чуть помолчала. — Но глупо, эгоистично. И непрофессионально. Поэтому если и возлагать на кого-то вину за это дело, то на меня. Как бы это ни отразилось на моих планах.Ларри это понравилось. Очень понравилось то, что она сказала в последние минуты. Это было честно. Обычно Мюриэл яростно осуждала всех, кроме себя.— Кстати о деле, — сказала она. — Хочешь узнать последнюю новость?— Слушаю.Мюриэл рассказала то, что узнала о Джиллиан от Эйрза.— Быть не может, — сказал Ларри.— Я сегодня навела кое-какие справки. Позвонила Глории Мингэм в администрацию по контролю за применением законов о наркотиках, но Глория не захотела об этом говорить. Просто напела.— В самом деле напела, или это иносказание?— В самом деле.— Какую мелодию?— "Дыми героином, дыми".Ларри громко рассмеялся:— Джиллиан курила героин?— Очевидно.— Тут есть смысл. В айсберг иглу не введешь, так ведь?— Глория сказала, к ним поступали эти сведения, но они не могли дать им ход. Все свидетели были наркоманами.— Черт возьми, какие лицемеры эти люди, — сказал Ларри.— Федералы?— Я об Артуре.— Может, Джиллиан ничего не говорила ему.— Превосходно. Мы должны осведомить его и об этом?— Не думаю. — Мюриэл рассмеялась. — Полагаю, суд сочтет, что Артур вполне мог получить доступ к данной информации.Она гадко улыбнулась, потом вдруг взялась пальцами за подбородок. Ларри понял: ей что-то пришло на ум.— Новая идея? — спросил он.— Пожалуй. Касающаяся этого дела. Дай мне додумать ее до конца.— А как поворачивается это дело? Что видно сверху на сегодняшний день?Чуть помолчав, Мюриэл спросила, что он думает о рассказе Коллинза.— Незабываемое представление, — ответил Ларри. — Такое же, как устраивал его дядюшка. Должно быть, у них это в крови.— Думаешь, он был там? В «Рае»?— Коллинз? Я знаю, что был.— Знаешь?— Я взял из хранилища улик туфли Джадсона. Относительно марки Коллинз был прав. И я весь день стоял над душой у экспертов. Они уже обнаружили ДНК Коллинза на окровавленной рубашке Фаро и много остатков пота в туфлях. Знаешь, им определенно шесть лет, но главное, ДНК пота не совпадает с ДНК крови на туфлях, но имеет тот же состав, что и кровь на рубашке. Это туфли Коллинза — только в девяносто первом экспертиза еще не могла этого установить.Мюриэл, обдумывая услышанное, отпила пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56