Наконец все собрались в большом кабинете Эйрза. Мюриэл, зная его тщеславие, ожидала, что он, подобно многим другим, оформил стены как памятник самому себе. Но Джексона окружали главным образом фотографии членов семьи — троих детей и, если Мюриэл не ошиблась в счете, девяти внуков. Жена его скончалась несколько лет назад. Оглядывая кабинет, Мюриэл думала, готов ли он сказать, что Америка — великая страна. Или что ему пришлось с большим трудом добиваться того, чего заслуживал. И то, и другое было правдой.— Мюриэл, садись сюда.С неожиданной любезностью Джексон предложил ей большое кресло за своим столом. Мебель в кабинете была прямоугольной, функциональной. Датский модерн из магазина уцененной конторской мебели. Сам Эйрз сел в кресло у внешнего угла рядом со своим клиентом. Жена Коллинза, Ларри и Мольто расселись позади них, словно хор. Верный себе Джексон достал свой маленький магнитофон и положил на стол рядом с тем, который уже приготовила Мюриэл.Когда оба магнитофона опробовали, Коллинз взглянул на Эйрза и спросил:— Теперь можно говорить?— Не спеши, пусть эта леди задаст тебе вопрос, — сказал Джексон. — Тут не занятия по актерскому мастерству. Ты не выступаешь с монологом.— Сказать имеет смысл только одно, — ответил Коллинз.— Что же? — спросила Мюриэл.— Тех людей убил мой дядя Эрно, и Гэндолф тут ни при чем.Она спросила, откуда Коллинзу это известно. Коллинз взглянул на Эйрза, тот развел руками.— Ну, раз уж начал, останавливаться уже нельзя.Коллинз на секунду закрыл свои янтарные глаза, потом сказал:— Потому что, да простит меня Иисус, я был там и все видел.Кресло Джексона для Мюриэл было слишком высоким. Туфли свисали с ее ступней, и ей пришлось дважды топнуть ногами о ковер, чтобы повернуться и получше разглядеть Коллинза. Волосы его немного поредели, он располнел, но оставался красавцем. Лицо его было застывшим, словно он пытался выказать мужество перед лицом правды.— Я хочу больше никогда не повторять этой истории, — сказал Коллинз. — И потому пусть Анна-Мария выслушает ее сейчас, чтобы все было ясно. Мой Господь и Спаситель знает, что я рожден в грехе, но горько думать, каким я был без Него.Мюриэл взглянула на Ларри, развалившегося в кресле возле отдушины кондиционера. Из-за жары он снял спортивную куртку, аккуратно сложил ее на колене и не сводил глаз с ноги, которой постукивал по ковру. Хотя они только начали, ей было ясно, что Ларри уже наслушался об Иисусе. От типов, которые вырезали знаки шайки на животе жертвы, а потом за полминуты до вынесения приговора приходили к Богу. Мюриэл никогда это не трогало. Пусть с этим разбирается Бог. И потому она была Богом. Делом Мюриэл было призывать к ответу здесь, на земле.Мюриэл перемотала пленку назад, назвала дату и время, характер процессуального действия и попросила всех присутствующих произнести несколько слов, чтобы на пленке были образцы каждого голоса.— Давайте начнем с вашего имени, — сказала Мюриэл Коллинзу. Когда он назвал его, спросила, сколько вымышленных имен у него было после исполнения совершеннолетия? Коллинз тут же назвал по меньшей мере с полдюжины.— А Фаро Коул? Этим именем вы назывались?— Да.— Для сокрытия настоящего?— Скорее для новой жизни, — ответил он и улыбнулся с явной досадой. — В этом я не одинок. Пытался обрести новую жизнь, пока наконец не обрел. — И взглянул на своего адвоката. — Можно рассказывать все, как мне хочется?Джексон указал на Мюриэл.— У меня в голове это сложилось определенным образом, — сказал ей Коллинз. — Все вы можете спрашивать что угодно, но сперва я хочу рассказать эту историю по-своему.В любом случае он рассказал бы ее так. Мюриэл это понимала. Коллинз мог представлять себя, кем захочет, — кающимся грешником, пасынком судьбы. Потом она втиснет услышанное в жесткие, узкие рамки закона. И сказала, что возражений у нее нет.Коллинз пригладил пиджак. Он был в белой рубашке и щегольском галстуке. Как всегда, заботился о своем внешнем виде.— В общем, — заговорил он, — это, по сути дела, история о моем дяде и обо мне. В ней должны были бы играть роль еще многие люди. Но не играли. Это главное, что вам всем нужно уяснить.Мы с дядей Эрно прошли большой путь. Ненавидели подчас один другого, как, наверно, никто на свете. Думаю, потому, что ближе друг друга у нас никого не было. Я был ему кем-то вроде сына, он мне вроде отца, и оба были не особенно этим довольны. Я черный, а этот длинноносый венгр хотел, чтобы я вел себя в точности как он. Только разве это было возможно?Коллинз опустил взгляд на лежавшие на коленях крест и Библию.— Годам к тринадцати-четырнадцати я восстановил против себя всю округу. Был черным, пусть они и не говорили этого, и таким оторвой, каких свет не видел. Однако, как я уже сказал, дядя Эрно вечно не давал мне воли. Я пропадал на улицах, занимался всякой гадостью, главным образом торговал крэком и кокаином, сам его нюхал, а дядя играл роль полицейского — ему это нравилось, — вытаскивал меня из притонов и говорил, что я гублю свою жизнь. Это моя жизнь, отвечал я ему, и опять принимался за старое. Само собой, когда меня забирали полицейские, я звонил ему, он вызволял меня и говорил, что это в последний раз.Уже взрослым я получил первый срок в восемьдесят седьмом году. Дядя позаботился, чтобы меня определили туда, где полегче. И знаете, когда вышел, я был твердо настроен порвать с прошлым. Если не позволяешь себе ничего лишнего, прежние грехи забываются. Дядя с матерью отправили меня в Венгрию, подальше от дурных влияний. Оттуда я сам поехал в Африку. А когда вернулся домой, попросил дядю помочь мне устроиться в туристический бизнес.В восемьдесят восьмом году Эрно был доволен мной, как никогда. Я делал все то, о чем он мне вечно твердил, пошел в школу, учился, сдал экзамены на агента бюро путешествий, устроился в «Тайм ту трэвел» и каждое утро ходил на работу. Проходил на улице мимо братвы и делал вид, будто не знаю их. Это было нелегко. Нелегко было. Эрно с матерью вечно рассказывали, как плохо им приходилось в Венгрии — они ели белок и воробьев, которых ловили в парках, и все такое, — но я работам работал, а денег не имел. Двадцать с лишним лет — и по-прежнему жить вместе с матерью? Я был агентом, получал только комиссионные, а большие компании не хотели иметь дела с молодым негром. И наконец я сказал ему: «Дядя Эрно, ничего у меня не выходит. Стараюсь-стараюсь, и все попусту».Коллинз поднял взгляд и посмотрел, как его воспринимают. Мольто воспользовался перерывом, чтобы проверить, как работает их магнитофон. Джексон, разумеется, сделал то же самое.— Эрно понял, что я готов вернуться к прошлому, и пришел в отчаяние. Потом ему пришло в голову пристроить меня к своим делам в аэропорту. Одна негодная идея за другой. Вот так и началась та история с билетами. Поначалу он делал вид, будто билеты каким-то образом терялись. Но это было шито белыми нитками. Я быстро сообразил, в чем дело.Ларри откашлялся.— Можно спросить кое о чем?Голос его звучал не особенно дружелюбно. Коллинз, увлеченный своим рассказом, не сразу поднял взгляд.— Старчек, — произнес он.Первый вопрос Ларри был простым: откуда брались билеты?— Тогда, — заговорил Коллинз, — компьютеры только начинали приспосабливать для заполнения билетов. Принтеры толком не работали — останавливались, писали не там, где нужно. Половину времени кассирши отрезали билеты вручную, а потом пропускали их через штемпелевочную машину. Если при оформлении билета ошибались, аннулировали его и заносили номер в сводку ошибок. Эти билеты Эрно отдавал мне, незаполненные, проштемпелеванные, а поскольку они были занесены в сводку, их никто не искал.— В авиакомпаниях говорят, — сказал Ларри, — что тот, кто летает по таким билетам, рано или поздно попадется.— Может быть, — ответил Коллинз. — Но по тем билетам никто не летал. Я сдавал их, чтобы покрывать стоимость других билетов.Мюриэл, подумав, не упустила ли чего, взглянула на Ларри, но он тоже выглядел недоумевающим.— Допустим, — продолжал Коллинз, — у меня был клиент, заплативший наличными за полет в Нью-Йорк. Я брал бланк, взятый у Эрно, и заполнял его как билет до Нью-Йорка за предыдущее число. Благодаря штемпелю он выглядел купленным в кассе «Транснэшнл». Потом сдавал его, чтобы покрыть стоимость билета моего клиента, и получал полную стоимость. Деньги клиента вместо того, чтобы сдавать в «Тайм ту трэвел», клал в карман. Вместо комиссионных получал все. Да и комиссионные тоже. Бухгалтерия авиакомпании сравнивала отрывной талон с проштемпелеванным билетом, и дальше дело не шло.— Ловко, — заметила Мюриэл.— Это не я, — сказал Коллинз. — План разработал Эрно. Он насмотрелся всяких махинаций с билетами. И видимо, наконец придумал такую, которая будет работать. Может, воспринимал это как своего рода соперничество. Эрно был таким.— Вот-вот, — сказал Ларри. — Эрно как раз и удивляет меня. Почему он просто-напросто не давал тебе денег, как любой более-менее нормальный человек?Коллинз покивал головой вверх-вниз, словно взвешивая ответ.— Знаешь, Эрно был странным человеком.— Иди ты, — усмехнулся Ларри.Коллинз плотно сжал губы. Ему не понравилось ни это выражение, ни что кто-то еще тревожит память Эрно. Мюриэл бросила предостерегающий взгляд. Пожалуй, впервые встретилась с Ларри взглядом с тех пор, как он вошел в кабинет. Учитывая характер их расставания на прошлой неделе, она могла ожидать демонстративного неповиновения, но он ответил покорным кивком.— Перво-наперво, Эрно был прижимистым, — заговорил его племянник. — Если в руки ему попадал доллар, никак не хотел расставаться с ним. И знаете, возможно, он был недоволен своим начальством. Да что там говорить, такая игра с огнем может быть очень захватывающей, спросите любого, кто знает. Эрно вечно жалел о том, чего лишился, когда его турнули из полицейской академии. Но знаете, когда я держу на руках своих детишек, всегда говорю: «Сделаю для вас все, что угодно». И думаю, это очень похоже на то, что говорил мне Эрно: «Постарайся чего-то добиться в жизни, я сделаю все, что угодно, лишь бы помочь тебе».Он подался вперед, чтобы посмотреть, удовлетворен ли Старчек. На лице Ларри появилось неопределенное выражение: пойми вас, жучков. Коллинз вернулся к своему рассказу.— И все равно я по-прежнему был на поводке у Эрно. Слетал на отдых в Европу, побывал в Амстердаме и снова принялся за наркоторговлю. На сей раз, когда я попался, Эрно отвернулся от меня. Он шел на риск, а я вот как отплатил ему. Вот что означало его поведение. Я сидел на усиленном режиме в Дженсенвилле, и Эрно ни разу меня не навестил.Я даже не понимал, до чего мои дела плохи, пока не вышел на волю в девяностом году. Знал я, в сущности, всего два дела: торговлю наркотой и работу агентом бюро путешествий. Черное и белое, по моим понятиям, честно говоря. И не мог заниматься ни тем, ни другим. Попадешься третий раз за наркотики — пожизненный срок. А лицензии агента я лишился, когда меня осудили в восемьдесят девятом. Нужно было бы уехать отсюда, но я был молодой и решил, что одолею эту систему. Назвался Фаро Коулом, выправил поддельный аттестат и снова сдал экзамены на лицензию.— А! — произнесла Мюриэл. Коллинз ответил легкой покаянной улыбкой.— Нашел работу в «Менса трэвел», — продолжал он, — только на комиссионных. И все пошло, как раньше: из кожи лезешь, а денег нет. Что ж, успешный опыт махинаций с билетами у меня уже был. Нужно было только найти кого-то, кто мог бы их добывать. Пойти в аэропорт я не мог — Эрно меня прогнал бы, — но однажды вечером я сидел в баре, и там появляется Гэндолф, как всегда, хочет кому-нибудь что-то продать или что-то слямзить. Я знал, кто он такой. Сразу после школы я работал в аэропорту месяца два. Он покупал у меня травку. Мое имя он уже явно забыл, но я подумал, что он может знать в аэропорту кассиршу, которая не прочь подзаработать. Пообещал, что, если дело пойдет, мы его не забудем. Вот так я и познакомился с Луизой.Поначалу она отказывалась наотрез. Наконец я убедил ее, сказав, что и Эрно делал то же самое. Это подействовало на нее. Она не хотела быть глупее Эрно или кого бы то ни было.Мюриэл спросила, когда это произошло.— О, мы, должно быть, начали в январе девяносто первого. Они все были убиты в девяносто первом, так ведь? В январе, значит. И все шло отлично, пока я не встретился с Гэндолфом в том же баре. В «Лампе». Оказалось, Луиза ему ничего не отстегивала. Может, не понимала, что нужно делиться с ним. Я точно помню, что говорил ей, но она не послушала, а Ромми ходил по всему аэропорту и трепал языком. В конце концов Луиза дала ему свою камею, чтобы он помалкивал, пока она не соберет те деньги, которые задолжала ему.— То есть Луиза, по сути дела, отдала ему камею в залог? — спросила Мюриэл.— Вот именно, — ответил Коллинз. — Сказала, что это фамильная вещь. Только было уже поздно, до Эрно дошла болтовня Шланга, и он схватился за голову. Как только услышал мое имя, прекрасно понял, что происходит, и нашел меня. Сказал, что не позволит красть у себя из-под носа, тем более что сам научил меня этому. Чтобы я прекратил это дело, а то он сам прекратит, и вскоре я узнал, что Эрно велел обыскать Луизу, придумав какой-то предлог...— Наркотики, — высказал предположение Ларри.— Точно. Заявил, что у нее при себе наркотики. Может, решил, что раз она связалась со мной, мы и наркотиками торгуем.Но ее было не запугать. После этого дело продолжалось. Так или иначе, ей были нужны деньги, чтобы выкупить камею у Ромми.В начале июля Луиза сообщила мне, что действовала очень осторожно и припрятала несколько билетов. Насчет Эрно она не беспокоилась. Сказала, так спрячет билеты, что никто не найдет. Решила, что лучше всего передать их мне четвертого, когда никакой опасности не будет.И третьего, собственно, четвертого, уже за полночь, мы встретились в «Рае». Едва Луиза вошла, следом вбегает Эрно. Он просматривал ее сводки ошибок, следил за ней. «Допрыгалась, голубушка, — говорит Эрно Луизе. — Я давал тебе возможность одуматься». Смотрит на меня и говорит: «Убирайся отсюда к черту».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56