Я говорил себе, что по-прежнему могу подпрыгнуть так же высоко, как в молодости, только не могу слишком долго висеть в воздухе — живот, знаешь ли. Так вот, говорю теперь со всей уверенностью, что это чушь. Я уже давно не так умен и изворотлив, как раньше, и это стоило Молли жизни. Они ехали за нами от самого Манхэттена, а я не заметил слежку. Потом они перерезали телефонные провода и подослали ко мне ту шлюху... О, Господи.
— Эту шлюху зовут Нора Барт. В соответствии с досье Фрэнки, она должна находиться в городе.
— Эта тварь провела меня, как самого зеленого юнца. Она смогла заставить меня открыть дверь, и я, как послушный телок, выполнил все, что она хотела — разве что только не внес ее к себе в магазин на руках.
— Скажи мне одну вещь. Если бы все обстоятельства снова повторились, ты бы действовал по-другому?
Д'Агоста налил себе в чашку еще кофе.
— Тебе следовало бы задать свой вопрос Молли. Спроси ее об этом, если она еще когда-нибудь доверит нам свою жизнь. — Он посмотрел на Саймона. — И ты, и я должны были оградить девочку от всяких случайностей. Знаешь, что особенно выводит меня из себя? Присутствие Тукермана. Шесть к пяти, что он будет присутствовать в момент, когда малышку будут убивать. Так же, как он присутствовал в момент, когда эти скоты кромсали несчастную Терико.
Он отхлебнул глоток кофе и спросил, уставившись в чашку:
— Что ты сказал Марше?
— Ей почти все до фени, поэтому много говорить не пришлось. Сказал только, что на второе дело не иду, хотя оплачу ее услуги, как и было договорено. Я также пообещал ей пятьсот зеленых, чтобы она доставила меня до твоего магазина и не задавала вопросов. Пришлось нарушить это наше правило, поскольку я увидел твое имя в досье у Фрэнки, а твой телефон не отвечал.
— О Марше позабочусь я. Она знает, что со мной можно иметь дело. Кстати, ты понимаешь, почему я был вынужден пригласить фараонов?
— Ты как-то говорил, что, если человек, розыск которого объявлен, окажется мертвым, а вы не сообщили о его исчезновении, то у вас могут быть неприятности. Так вот, хочу тебе сказать, что на твоем месте я поступил бы так же.
— На моем месте, — сказал Д'Агоста, — мне бы следовало вышибить свои чертовы мозги выстрелом из пистолета. В том, правда, случае, если бы у меня хватило для этого мужества.
В течение нескольких секунд Даг пристально смотрел на Саймона, словно увидел его впервые в жизни. И ему не слишком понравилось, то, что он видел.
— Послушай, а ты хладнокровный парень. Сидишь тут, попиваешь чаек, как будто ничего не случилось. Мужчине не пристало плакать, так что ли? Черт, у меня такое ощущение, что ты в состоянии сделать операцию на мозге ржавой ложкой, находясь в эпицентре землетрясения, и рука бы у тебя не дрогнула. Ты не спал всю ночь, а выглядишь свежим, как огурчик. Скажи мне, ты испытываешь хоть какие-нибудь чувства в связи с происшедшим? Мне, знаешь ли, отчего-то хочется об этом знать.
Саймон открыл блокнот, сделал какую-то отметку и положил блокнот и ручку на кофейный столик. Затем он подвинул кресло таким образом, чтобы оказаться прямо напротив Джо.
— О'кей, ты получишь объяснения, только слушай внимательно, потому что у меня нет времени вытирать тебе нос. О всякой жалости к собственной персоне я позабыл в доме у Фрэнки, когда открыл досье и увидел в нем наши имена. А если ты забыл, хочу напомнить тебе, что имя моей матери значилось в списке первым.
Д'Агоста отвел глаза, и Саймон заметил это.
— Сейчас я пытаюсь жить с мыслью, что, возможно, ее нет в живых, — продолжал он. — Я знаю, что Раймонду Маноа дано задание убрать ее. И после этого ты смотришь мне в глаза и говоришь, что я не в состоянии испытывать человеческие чувства?
Д'Агоста уставился в потолок.
— Да, видно мне пора сходить в больницу и просветить себе голову. Тем более, что врачи настаивают на этом, поскольку у меня на затылке от удара образовалась опухоль. Это обойдется в пятьсот долларов чистыми. История с Молли заставила меня вернуться к воспоминаниям, от которых, как я считал, уже избавился. Я говорю о Терико. Я потерял двух женщин по милости якудза. Знаешь, как чувствует себя в подобном положении человек, который искренне верит, что в случае необходимости готов защищать женщину даже ценой собственной жизни?
Саймон смягчился.
— К сожалению, наши чувства далеко не всегда помогают нам разделаться с бедой. Я не меньше твоего скорблю по поводу того, что приключилось с Молли, мне также не слишком нравится, как это повлияло на Эрику. Кроме того, мне передались страхи матери, которая уже больше сорока лет вынуждена жить в тревоге, что Руперт де Джонг когда-нибудь объявится. И вот теперь все ее ночные кошмары становятся явью, и именно в этот момент она остается в одиночестве. Как ты понимаешь, я просто обязан хоть что-то предпринять.
— Предпринять? Но что?
Саймон взял Джо за правую руку и принялся ее массировать, пытаясь снять онемение.
— Ну, например, убить де Джонга. И Маноа. Марвуда тоже, если понадобится.
Д'Агоста выпрямился в своем кресле и посмотрел на Саймона долгим взглядом.
— Ты это серьезно, не шутишь?
Саймон указал рукой на кассеты с записями телефонных переговоров.
— На этих пленках люди говорят по-английски и по-японски. Но Фрэнки беседует с неким человеком, у которого английский акцент.
— Ты хочешь сказать, что он беседует с гайджином, со своим крестным отцом? — спросил Д'Агоста.
— Именно. С Рупертом де Джонгом. С маленьким человеком, проживающим в Японии. На этих же самых пленках есть запись разговоров Фрэнки с человеком, прескверно говорящим по-английски, скорее всего, восточного происхождения. Полагаю, что это Ким Ду Каннанг, корейский, агент, работающий на ЦРУ — о нем мне рассказывала мать. Я и сам его как-то мельком видел. Чрезвычайно любит массивные золотые часы, этот старина Ким.
Саймон указал на три кассеты, лежавшие отдельно.
— Здесь все разговоры ведутся только на японском. К сожалению, не смог ни черта разобрать. Вряд ли эти пленки можно использовать в суде — я говорю о том, что мы получили их нелегальным путем, не имея ордера на обыск, без предъявления официальных обвинений. Тем не менее, я в любом случае готов передать эти записи в газету. Любую, которая в восторге от такого рода материала и любит покопаться в грязи.
Д'Агоста наморщил нос.
— Что касается грязи, то парнишка по имени Маноа замаран ею по уши. Контрабанда оружия и наркотиков. Торговля наркотиками в новом роскошном отеле на Оаху, том самом, который принадлежит гайджину.
— В том самом, который, по словам Фрэнки, обошелся в двести миллионов долларов. По-моему, ты это прослушал.
Д'Агоста продремал в кресле около часа. Саймон, не желая его будить, слушал магнитофон в одиночестве.
— Я итальянец. Мы все хорошо слышим. Давай-ка лучше вернемся к началу разговора. Ты, кажется, намекал, что хочешь прихлопнуть троих?
— Я еще к этому вернусь. Сначала же — о главном. Ты кое-что пропустил, пока дремал в кресле.
— И что же, хотелось бы знать?
— Ну, в частности, то, что гайджин собирается ввезти на Гавайские острова пятьдесят миллионов уже в конце этой недели.
— Да ты не шутишь ли часом?
— Какие уж тут шутки. Ведь для этого нужен всего один человек.
— Ты полагаешь, что один-единственный человек в состоянии провезти через границу пятьдесят миллионов сразу? Опомнись, приятель. Речь ведь идет, как минимум, о десятке чемоданов. Что же это за человек такой?
— Человек, имеющий дипломатическую неприкосновенность.
— Марвуд?
— Да. У него дипломатический паспорт, а в чемодане редких марок на пятьдесят миллионов баксов.
Д'Агоста присвистнул.
Саймон выбрал кассету из числа лежавших на столе и вложил ее в кассетник.
— Слушай, Фома неверующий.
Это были переговоры между Раймондом Маноа и Фрэнки Одори. Поначалу они велись весьма дружелюбно. Детектив утверждал, что дело с Алекс Бендор близится к завершению, и точка будет поставлена в ближайшие несколько дней, как гайджин и приказал. Кстати, упоминая о гайджине, следует отметить, что у него и для Фрэнки есть работенка.
* * *
Маноа: Марвуд, англичанин? Он приезжает в Гонолулу прямым рейсом из Гонконга.
Фрэнки: Похоже, это что-то новенькое.
Маноа: Он решил слегка проветриться, оттого и приезжает. А с ним марочки, о которых ты не можешь не знать. Новенькое заключается в том, что гайджин желает, чтобы ты приехал в Гонолулу за этими марочками. Так сказать, лично. А потом ты с чемоданчиком отправишься на Каймановы острова и будешь марочки пристраивать...
Фрэнки: Знаешь, парень, не тебе меня учить, что я должен делать, и что — нет. Насколько я знаю, марки на острова должен переправить Ким.
Маноа: Эй, братец, не спорь со мной. Я в этом деле рискую шкурой. Твой крестный считает, что дело настолько важное, что его нельзя доверять кому попало. Ты же знаешь, как люди твоей национальности относятся к корейцам. Марвуду он доверяет, да еще тебе — ты же член семьи.
Фрэнки: Господи, парень. Ну, не хочу я тащиться на Гавайи, как ты не понимаешь? Это местечко у меня уже поперек горла стоит. У меня такое ощущение, что я только туда и летаю, а у меня, как ты знаешь, бизнес, за которым нужен глаз да глаз.
Маноа: Послушай, братец. Я ничего не желаю знать. Если у тебя жалоба, то адресуй ее своему крестному. Я только уполномочен передать, чтобы ты оторвал задницу от стула и приехал в конце недели в Гонолулу, чтобы принять от Марвуда чемодан с марками. И я бы на твоем месте сделал так, как хочет гайджин.
Фрэнки: Я позвоню крестному и постараюсь как-нибудь утрясти это дерьмовое дельце.
Маноа: Твое дело, братец. Но я уверен, что увижу тебя в Гонолулу, и довольно скоро.
* * *
Саймон извлек из магнитофона пленку и сразу же поставил новую.
На этой Маноа и Фрэнки несколько поубавили крику. Возможно, после того, как Фрэнки поговорил-таки с гайджином.
Он нажал кнопку проигрывания.
На этот раз говорил, в основном, Маноа, внушавший Фрэнки мысль, что попытки обвести вокруг пальца гайджина ни к чему не приведут. Дело с пятьюдесятью миллионами должно пройти без сучка и задоринки, особенно если вдуматься, кому принадлежат пресловутые марки. Очень-очень важным шишкам, братец. Китайским политикам и генералам из Китайской Народной Республики. Могущественным функционерам с секретными счетами в гонконгских банках. Эти люди хотят вывезти свои денежки из британской колонии и перевести свои средства в третьи страны, пока их социалистическое государство еще не наложило лапу на Гонконг, превратив все их сбережения в труху. Или до того, как их счета будут обнаружены и конфискованы.
Гайджин уже занимался доставкой денег из Гонконга в течение месяцев, но никогда еще сумма не была столь велика. Если что-нибудь произойдет не так гладко, как планировалось, то даже гайджину будет не по силам им противостоять. У них на Дальнем Востоке больше власти, чем об этом мог мечтать глава даже самой могущественной мафии. Их влияние ощущалось повсюду. Вот почему Фрэнки обязан подчиняться желаниям крестного, независимо от того, сколько дерьмовых обедов и завтраков ему предстоит съесть в пути. Поэтому Фрэнки ничего не остается, как оказаться в Лаухала в среду — и ни днем позже.
Когда пленка закончилась, Саймон сказал:
— Один прокол. Они ни разу не упомянули, когда конкретно и где должна состояться передача марок. Надеюсь, мы узнаем об этом из пленок, где переговоры ведутся по-японски. Алекс и Полу придется помочь мне с этим.
Он поднялся с кресла, подошел к камину и, достав ключ из-под английских каминных часов, принялся их заводить.
— Я хочу убрать Маноа, Марвуда и де Джонга, Д'Агоста уставился на алеющий кончик сигареты.
— Наконец-то вспомнил. А я все думал, когда ты вернешься к этому вопросу. Даже проктолог имеет перед собой только одну задницу зараз, а ты, значит, решил охотиться сразу за тремя.
Саймон ответил, что все эти люди завязаны вокруг пятидесяти миллионов. Прежде всего надо захватить чемоданчик с марками и разделаться с, гавайским фараоном и двумя британцами, которые постоянно ходят вместе.
— Правильно. Это и ребенку понятно, — отметил Д'Агоста, хотя, судя по всему, его это не слишком интересовало. Саймон видел, как тот время от времени щелкал зажигалкой и, когда она зажигалась, смотрел на пламя, как завороженный. Наконец, Д'Агоста заговорил, и в его голосе появилась незнакомая раньше Саймону горечь. Бывший полицейский сказал: — Ты всегда был чрезвычайно умным парнем, Саймон. И чертовски хладнокровным. Готов поспорить, что ты мог бы без лишних эмоций усидеть на брикете сливочного мороженого голой задницей, да еще бы рассуждал о его достоинствах. Ты меня извини, но сейчас я не в настроении слушать твои рассуждения. Я просто не в состоянии свыкнуться с мыслью, что якудза убивают моих знакомых женщин.
Положив зажигалку на подлокотник кресла, он ткнул в Саймона указательным пальцем.
— Ты только что поведал мне, что готов ухлопать полицейского, Раймонда Маноа. Того самого, который, по твоим же рассказам, пользуется большой популярностью среди жителей Гонолулу и, возможно, собирается уйти в большую политику.
— Я говорил о полицейском, который замазан с ног до головы. Это очевидно из прослушанных тобой записей. И именно этот нечистоплотный тип собирается заняться политикой — так, по крайней мере; он утверждал, беседуя с Фрэнки. В любом случае, если он попытается навредить хоть как-то моей матери, он человек конченный. Мне совершенно наплевать на его политическую карьеру — пусть он хоть в президенты баллотируется.
— Хорошо, допустим — только допустим, что тебе удастся его укокошить. — Д'Агоста помахал перед носом Саймона средним пальцем, который он отогнул и присоединил к указательному. — Остается Марвуд. Иностранный дипломат. С таким разделаться не так-то просто. Это тебе не кролика переехать...
— Не просто, но можно. В сущности, как раз с ним, на мой взгляд, проблем не будет. Я уже продумал, как до него добраться.
Д'Агоста удивленно поднял брови.
— Хорошо, пусть так. А как насчет третьего, гайджина? Нашего милого общего знакомого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63