Но порой ничего другого не остается, и через несколько минут мой последний чемодан появился на ленте транспортера. Погрузив все на тележку, я направилась к выходу.Среди встречающих я увидела табличку с надписью: «Кристина Вильсон». Того, кто держал табличку, я узнала с трудом. Это был Луис Касахоана Бонаплата. Черты лица у него удлинились, но, оставаясь тучным, он уже не был тем краснощеким толстяком, которого я помнила. Когда наши взгляды встретились, на лице Луиса заиграла знакомая мне улыбка.— Кристина! — крикнул он.Едва ли Луис узнал во мне девочку-подростка, покинувшую Барселону в тринадцать с небольшим лет. Скорее его внимание привлекло выражение моего лица в тот момент, когда я увидела табличку.Он обнял меня, поцеловал и взял мою тележку.— Как ты выросла! — воскликнул Луис, направляясь к выходу и окинув меня оценивающим взглядом. — Какая ты красивая!— Спасибо. — Я помнила, что Луис несколько надоедлив, и мне хотелось поубавить его бьющий через край энтузиазм. — Вижу, ты уже не такой толстяк.Он залился смехом:— А ты все такая же проказница.«Да. Наверное, — подумала я. — Но надеюсь не оправдать твоих надежд». Честно говоря, мне совсем не улыбалось, чтобы Луис все время опекал меня.Это произошло, когда мы вышли из здания и я во второй раз увидела того же самого совершенно незнакомого мне человека. Этот нахал не сводил с меня глаз. Я же обратила на него внимание, когда открылась автоматическая дверь, — за секунду до того, как увидела Луиса и его табличку в толпе встречающих. Меня заинтересовала его внешность, хотя особого значения этому я не придала. Но сейчас, неожиданно для него увидев, что он смотрит на меня, я выдержала его взгляд, желая наказать за бесцеремонность. Но он поступил так же, поэтому я смутилась и отвела взгляд.От вида этого типа меня бросило в дрожь. Этот старик, посещал парикмахера, наверное, месяц назад. Его седая борода и волосы отросли на полсантиметра. Черный пиджак и остальная одежда, тоже темная, контрастировали с сединой. Но более всего поразили глаза старика — тускло-голубые, внимательные, холодные, недружелюбные.Что это еще за шалый прощелыга, — подумалось мне. Не хотелось бы связываться с таким. Вы уже знаете, что я не из робкого десятка, но встретиться с таким один на один крайне неприятно.Луис между тем расспрашивал меня о том, как прошел полет, не устала ли я, спала ли… Когда же мы добрались до автомобиля, красивой спортивной машины серебристого цвета с откидным верхом, он уже интересовался здоровьем моей семьи. При этом Луис сообщил мне, что его родители покинули город и поселились в очаровательной деревушке на севере Коста-Брава.На пути к гостинице он выказал любопытство по отношению к моей личной жизни.— Ах! У тебя жених.— Нет, нареченный, — уточнила я.— А я лиценциат по вопросам антрепренерства, специалист по маркетингу и сам антрепренер.— Много же тебе понадобилось времени на то, чтобы одолеть все эти науки, — с иронией заметила я.— Да, и кроме того, я разведен.— Что ж, — засмеялась я, — это я вполне понимаю.Он тоже засмеялся. Я не сомневалась: залогом всего лучшего в Луисе был прекрасный характер.— Ты проказница, — повторил он.— Ты говорил мне то же самое еще четырнадцать лет назад.Луис снова засмеялся.— Я был толст, но умен.Когда Луис начинал говорить о себе, его рассказ мог затянуться, поэтому я сменила тему:— А что слышно об Ориоле?— Об Ориоле?Вопрос о кузене, казалось, смутил его, и я заметила, что он нажал на акселератор своего «БМВ».— Да, об Ориоле, о твоем кузене.— Помню. — Луис нахмурился. — И не дави на меня, маримандона Маримандона — своевольная женщина (катал.).

. — Меня рассмешили его тон и это слово, которое я не слышала четырнадцать лет. Раньше Луис часто так называл меня. — продолжил он. — Он самый одаренный в семье… В плане интеллектуальном, в остальном же самый одаренный, разумеется, я… — И он снова посмотрел на меня, высокомерно улыбнувшись.— Погоняй, молоток!— Слушаюсь, маримандона. — Я молчала и ждала, когда он заговорит. Луис сказал: — Так вот, самый одаренный в семействе превратился в хиппи, анархиста и неудачника.— Что?! — Я застыла. — Ориоль, блестящий Ориоль. Фаворит, на которого ставили во всех соревнованиях. Неужели он приспособился к жизни?— Да, Ориоль играет вторые роли.— И университета не окончил? — Это ошеломило меня.— Окончить-то окончил и специализировался по трем или четырем дисциплинам. Голова, да и только.— А теперь чем занимается?— Преподает историю в университете. И вместе с другими лохматыми придурками в узких брюках создает центры народной культуры и социальной помощи в огромных пустующих домах. Они создают, пока не приедет полиция и не разгонит их всех.— Трудно представить себе это.— Да… Ориоль побывал уже во многих переделках. Конечно, ты ничего не знаешь о полицейском налете на кинотеатр «Принцесса»? Лавочку прикрыли. Так вот, мой двоюродный брат был там.— Что произошло дальше?— Провел одну ночь в полицейском участке. Наша семья пока пользуется кое-каким влиянием в этом городе, а он не из буйных… — И Луис сделал двусмысленный жест рукой.Мы приехали в гостиницу, и молодой улыбающийся швейцар открыл мне дверцу. Другой занялся чемоданами, а Луис отдал ключи от своего спортивного автомобиля третьему.«Что значил его жест? — размышляла я. — На что это, черт возьми, Луис намекал касательно Ориоля?»— Пойдем, приемная на первом Первый этаж в Испании не имеет нумерации, и счет, по российским понятиям, начинается со второго.

этаже. Он взял меня за локоть и повел к лифту.— Я забронировал для тебя номер на двадцать восьмом этаже. Окна выходят на юг. Вид — потрясающий. Предупреждаю: как правило, номера на верхних этажах здесь не бронируются. Ясное дело, по сравнению с Нью-Йорком это здание росточком не вышло, но по здешним меркам — это нечто выдающееся. — Луис остановился и посмотрел на меня. — Тебя не пугает высота после?..— Это не имеет значения, — ответила я. — После того как это произошло, я бывала в учреждениях, расположенных значительно выше.Консьерж выдал мне ключ от номера на двадцать восьмом этаже.— Я поднимусь на секундочку с тобой: хочу убедиться, что все в порядке.— Нет уж, спасибо, — улыбнулась я. — Я тебя знаю. Ты всегда подглядывал, когда девочки переодевались на пляже.— Да, подружка. Согласен, — ответил он, имитируя манеру мальчика-шалунишки. — Но я изменился. И ты тоже… теперь за тобой подглядывать интереснее. — Луис быстро взглянул на мою грудь.Будь это кто-то другой, я оскорбилась бы. Но он заставил меня засмеяться.— Прощай. Спасибо, что подвез.— Ладно уж, дай-ка я посмотрю, все ли в порядке, — лукаво произнес он.— Все в порядке, — заверила я его. — А теперь прощай.— Что ж. По крайней мере поцелуй меня на прощание… маримандона.Луис оказался прав. Окна номера выходили на юг, и вид был великолепен. Слева виднелись море и пляжи, доходившие до старого порта, превращенного теперь в зону отдыха и развлечений. Я различила причалы для парусников мореходного клуба, большое пространство, отведенное под магазинчики и для развлечений, а еще дальше — пару больших судов, похожих на трансатлантические, ожидавших туристов для морской прогулки.На заднем плане возвышалась гора Монтжуик с замком на скалах, спускавшихся к морю, густые сады на остальной части продолговатой вершины, а на другом конце — ансамбль Национального дворца, памятник архитектуры начала прошлого века. Приморский бульвар и статуя Колумба обозначали начало большого города, протянувшегося до гор, покрытых растительностью.Барселона — город, где я родилась. Я посмотрела в сторону района Бонанова. Там когда-то жила наша семья, но я не только не нашла это место, но даже не угадала его среди жилых домов, в хаотическом расположении которых, казалось, есть некая странная гармония.Но одно не давало мне покоя. На что намекал Луис, говоря об Ориоле?Гостиничные мальчики подняли багаж, и я начала разбирать его, думая все о том же. Хорошо, решила я наконец, придется согласиться пообедать с Луисом. У меня было множество вопросов, и я надеялась, что у него найдутся на них ответы. Мне очень хотелось увидеть Ориоля, мальчика, благодаря которому я узнала, что такое любовь. «Сегодня среда, — рассуждала я. — Слегка поужинаю и отдохну. В субботу наверняка увижусь с Ориолем на оглашении завещания». Но могла ли я ждать так долго, не попытавшись найти его? Была надежда, что он сам свяжется со мной. Что хотел сказать Луис об Ориоле? Знает ли Ориоль, что я в городе? А если мне самой позвонить ему? У меня не было номера его телефона. Как мне узнать его здесь, если я не смогла сделать этого в Нью-Йорке? Придется спросить Луиса.Позвонив своим родителям и Майку, я сообщила, что со мной все в порядке, и, хотя меня клонило ко сну, начала перелистывать книги с большими фотографиями города, обнаруженные на одном из столиков. Мне не хотелось ложиться спать раньше десяти: пусть организм лучше адаптируется к местному времени.Потом я попросила принести легкий ужин. Я ела, наблюдая, как с наступлением темноты город освещают огни, появляются тени и полутени. От надвигающейся на огромный город тьмы веяло тайной. Подсознательно я чувствовала, что среди тесно стоящих внизу зданий кроются ответы на мои вопросы. Что это за странное завещание? Почему Энрик покончил с собой? Почему моя мать не хотела, чтобы я вернулась в Барселону? Какую тайну она скрывала? Что кроется за кольцом на моем пальце? Я посмотрела на рубин и снова увидела внутри камня удивительную шестиконечную звезду. Мне показалось, что его мерцание здесь, в этом городе, стало еще более интенсивным и загадочным. Слишком много вопросов. Я умирала от любопытства и не могла дождаться того, что мог рассказать мне Луис.Я набрала его номер и услышала автоответчик.— Луис, — сказала я. — Приглашаю тебя завтра на ленч. Сможешь прийти?Потом я надела пижаму и выключила свет. Решила, что опускать шторы не стоит. Городское освещение доходило только до верхней части комнаты, а нижнюю мягко освещала внешняя подсветка самого здания. Я не просила, чтобы меня разбудили телефонным звонком, моим будильником должно было стать солнце.Лежа в постели, я неторопливо размышляла… оказаться в Барселоне по прошествии стольких лет… какое странное ощущение…Тут зазвонил телефон.— Кристина!— Луис, привет.— Я знал, что ты не сможешь жить без меня…Мне хотелось отказаться от идеи ленча и повесить трубку. Этот парень буквально преследовал меня. Со смехом, да, но это все же настоящее преследование.— Приглашаю тебя завтра на ленч, — сообщила я ему.— Нет, это я приглашаю тебя на ужин.— Нет, — решительно ответила я. — Сожалею. Но я не ужинаю наедине ни с одним мужчиной, кроме того, с кем помолвлена. Даже если это деловой ужин. Это моя принципиальная позиция. — И с особой выразительностью повторила: — Только со своим женихом. — Послышался странный звук — нечто похожее на нух!.. нух!.. нух!.. прозвучавшее каким-то шутливым отрицанием. — Ленч или ничего, — отрезала я.— Завтра в полдень у меня будет совещание акционеров одного из моих предприятий.— Что ж, значит не судьба, — смиренно ответила я. — Тогда встретимся на оглашении завещания. Спасибо, что позвонил.Луис был пустомелей. Я не поверила ему и знала, что он в конце концов уступит. Если же не согласится, то мое любопытство и все эти вопросы, на которые мне хочется получить ответы, вынудят меня согласиться на ужин.— Приглашаю тебя на ужин, — повторил Луис.— Не выйдет! — крикнула я.На другом конце провода наступила тишина.— Ну ладно, ты победила, — сказал он наконец. — К черту акционеров. Компания на грани банкротства. Я пошлю им телеграмму о том, что, прихватив деньги, сбежал в Бразилию. Заеду за тобой в гостиницу в два часа.— Так поздно?— Это Испания. Помнишь, маримандона? ГЛАВА 10 — В моей семье имя Энрика всегда было связано с чем-то таинственным.Луис ел закуску с мясом омара и спокойно рассматривал меня. Он знал, что я с нетерпением жду его ответов, и наслаждался, держа меня как бы в подвешенном состоянии. Он сразу же придал нашей беседе оттенок таинственности, поэтому я догадывалась, что он собирается сообщить мне нечто поразительное. Однако мне не хотелось давать ему преимущество, позволив заметить мое нетерпение. Съев ложку охлажденного миндального супа, я начала разглядывать высокие потолки, мебель и художественное оформление помещения. Все это составляло в ресторане на первом этаже столетнего здания нечто целое и гармоничное, выдержанное в стиле модерн. Здание располагалось на бульваре Диагональ.— То, что Энрик был «голубым», плохо сочеталось с семейством Бонаплаты.Я изумилась. Энрик — гомосексуалист! Луис наслаждался эффектом, произведенным на меня этим сообщением.— Моя мать знала об этом, — продолжал он, — но от всего прочего семейства Энрик все скрывал, хорошо маскировался, не позволяя себе ничего, что могло бы показаться отклонением от нормы. Разумеется, кроме того, чего ему хотелось бы.— «Голубой»! — воскликнула я. — Как это Энрик мог быть гомосексуалистом? Ведь он был женат на Алисе и имел от нее сына Ориоля!— Очнись, девочка, жизнь — это не только белое и черное, есть много других цветов. — Луис самодовольно улыбался. — Великий ковбой отнюдь не всегда хороший, а хорошие люди берут верх лишь время от времени. Они так и не поженились. По крайней мере их брак не был освящен церковью. Хотя наши родители делали все возможное, чтобы мы, дети, считали их супругами. Они создавали семейную пару, когда полагали, что это нужно. Прежде всего для того, чтобы снять с себя подозрения окружающих. Но у обоих были любовники одного с ними пола. Не знаю только, развлекались ли они все в одной постели. — У Луиса горели глаза, а на губах застыла похотливая улыбка. — А может, они устраивали оргии. Представляешь? — Он сделал паузу.Я представила. Но не одну из этих предполагаемых оргий, а самого Луиса в образе фавна с рожками и козлиной бородкой. Глядя на выражение его лица, я засмеялась. Но тут же раскаялась.— Нет, этого представить себе не могу, — с достоинством ответила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43