Он поднялся, и мне снова почудилось, что его движениями управляет некая внешняя сила. Я тоже поспешил встать, опасаясь, что это ловушка и он сейчас бросится на меня. Но он неторопливо повернулся и, захватив из подсвечника длинную свечу, высоко поднял ее.
— Возьмите свет, — посоветовал он, отступая от очага в темноту длинной камеры.
Я взял свечу и последовал за ним, стараясь не коснуться даже края его одежды. Я надеялся, что он не приведет меня обратно к саркофагу.
В скудном свете свечей я начинал различать вещи, которых не заметил прежде, — чудные вещи. Теперь я видел перед собой длинные столы, сработанные со старинной основательностью. И на столах этих лежали груды книг: искрошившиеся кожаные переплеты и золоченые корешки, отражавшие мерцание моего огонька. Были здесь и другие предметы — я впервые видел такой чернильный прибор со странными перьями. Рядом лежали стопки лоснящегося пергамента и стояла старомодная пишущая машинка с вставленным в нее листом тонкой бумаги. Я видел блеск драгоценных камней на переплетах и ящиках, свитки рукописей на медных подносах, огромные фолианты и тома in quarto в гладкой коже и ряды более современных изданий на длинных полках. Книги, книги окружали нас. Подняв свечу повыше, я сумел прочитать несколько названий на европейских языках, а рядом на красной коже видел кружево арабского письма. Впрочем, большая часть книг относилась к тем временам, когда еще не начали писать заголовки на корешках. Я видел перед собой сокровищницу несравненного богатства, и у меня уже чесались руки открыть книги, развернуть лежащие на подносах свитки.
Дракула, высоко держа свечу, обернулся, и свет заиграл в самоцветах на его шапочке: в топазах, изумрудах, жемчуге. Не менее ярко блестели его глаза.
— Что вы скажете о моей библиотеке?
— Кажется, замечательная коллекция. Настоящая сокровищница, — сказал я.
На его устрашающем лице отразилось своеобразное удовлетворение.
— Вы правы, — тихо сказал он. — Это лучшее собрание такого рода в мире. Результат веков заботливого отбора. Но у вас будет довольно времени самому исследовать собранные мной диковинки. Теперь же позвольте показать вам другое.
Он подвел меня к дальней стене, и я увидел старинный печатный пресс, какие можно видеть на средневековых иллюстрациях: тяжеловесное устройство из черного металла и темного дерева, с огромным винтовым зажимом наверху. Его обсидиановая круглая пластина блестела чернильным блеском, и в ней, как в дьявольском зеркале, отражались огоньки наших свечей. На плоскости пресса лежал лист толстой бумаги. Приглядевшись, я увидел, что на нем небрежно испытывали пробный набор. Буквы были английскими. «Призрак в амфоре, — гласил заголовок. — Вампиры от греческой до современной трагедии», и более мелкий подзаголовок: «Бартоломео Росси».
Дракула явно ожидал услышать мой изумленный вздох, и я не разочаровал его.
— Как видите, я слежу за лучшими научными исследованиями — в курсе самых свежих новостей, как говорится. Если мне не удается раздобыть публикацию или я не хочу ждать, то печатаю сам. Но вот что, вероятно, заинтересует вас не меньше…
Он указал на стоявший за прессом стол. На нем лежал ряд деревянных клише. Самое большое было прислонено к стене: клише с нашим драконом — из книг, моей и Пола, только, разумеется, реверсное изображение. Я чуть не вскрикнул вслух.
— Вы удивлены, — проговорил Дракула, поднося свечу ближе к дракону. Линии казались мне такими знакомыми, словно я вырезал их собственной рукой. — Вам, думается, хорошо знакомо это изображение.
— Да… — Я крепко сжимал свечу. — Так вы сами печатали эти книги. И сколько же их выпущено?
— Часть напечатали мои монахи, а я продолжил их труд, — спокойно сказал он, любуясь гравюрой. — Замысел напечатать четырнадцать сотен и пятьдесят три экземпляра близится к завершению, но я не спешу, и у меня остается время заняться их распространением. Это число вам что-нибудь говорит?
— Да, — помолчав мгновенье, отозвался я. — Год падения Константинополя.
— Я не сомневался, что вы поймете, — проговорил он с горькой усмешкой. — Худшая дата в истории.
— Мне кажется, на эту честь претендуют многие, — заметил я, но он только помотал своей большой головой на мощных плечах.
— Нет.
Говоря, он поднял свечу, и в ее свете глаза его загорелись красным светом, как глаза волка. Словно взгляд мертвеца внезапно наполнился жизнью: я и раньше готов был назвать его взгляд горящим, но теперь он просто полыхал ненавистью. Я не мог ни заговорить, ни отвести взгляд. Секунду спустя Дракула отвернулся и снова одобрительно взглянул на дракона.
— Хороший посланник, — сказал он.
— Это вы оставили его для меня? В книге?
— Скажем, ее оставили по моему распоряжению. — Он погладил деревянную доску изуродованными в битвах пальцами. — Я весьма внимательно слежу за их распространением. Книги доставляют только самым многообещающим исследователям, которых я нахожу достаточно упорными, чтобы проследить дракона до его логова. Но вы первый, кому это удалось. Поздравляю. Других своих помощников я оставляю в мире, чтобы они работали на меня.
— Но я не следил за вами, — осмелился возразить я. — Это вы перенесли меня сюда.
— Ах… — Снова искривились багровые губы и дрогнули длинные усы. — Вы бы не оказались здесь, если бы не стремились к этому. Вы первый, кто дважды за срок жизни пренебрег моим предостережением. Вы сами определили свою судьбу.
Я разглядывал старый пресс и клише с драконом.
— Зачем я вам здесь понадобился?
Я не хотел сердить его излишним любопытством: если за день я не найду способа бежать, завтра ночью он может убить меня. Но от этого вопроса я не удержался.
— Мне уже давно нужен человек, который составил бы опись моей библиотеки, — просто сказал он. — Завтра вы спокойно все осмотрите, но нынешнюю ночь отдадим беседе.
Той же неторопливой уверенной поступью он вернулся к креслам перед камином. Последние слова внушили мне надежду: как видно, пока он не собирается меня убивать. К тому же во мне разгоралось любопытство. Не во сне, наяву я говорил с тем, кто прожил отрезок истории, какой лучшие из историков за целую жизнь могут изучить лишь поверхностно. Я, держась поодаль, последовал за ним, и мы снова сели у огня. Усаживаясь, я заметил, что стол, где стоял мой ужин, исчез, а его место заняла удобная оттоманка, на которую я осторожно задрал ноги.
Дракула, величественно выпрямившись, занял огромное кресло. Его кресло было средневековым: простое деревянное сиденье и прямая спинка, но мое, как и оттоманка, снабжено было мягкой обивкой. Хозяин снисходительно заботился об изнеженном современными удобствами госте.
Долгие минуты мы просидели молча, и я уже решил, что он собирается провести так остаток ночи, когда он снова заговорил.
— При жизни я любил книги, — сказал он, чуть повернувшись ко мне, так что я видел блеск его глаз и глянец небрежно рассыпавшихся волос. — Не знаю, известно ли вам, что я был в некотором смысле ученым. Кажется, это обстоятельство малоизвестно. — Его голос звучал бесстрастно. — Но вы наверняка знаете, что в мое время книги были редкостью. В смертной жизни я читал в основном тексты, освященные церковью, например Евангелие и ортодоксальные комментарии к ним. В конечном счете эти труды мне так и не пригодились. К тому времени, как я занял законно принадлежащий мне трон, великие библиотеки Константинополя погибли. То, что сохранилось, осталось в монастырях, где я не мог видеть их собственными глазами. Купцы доставляли мне странные и таинственные книги из разных стран: из Египта, из Святой Земли, из великих городов Запада. Из них я узнал о древней магии. Зная, что небесный рай для меня недостижим, — все тот же бесстрастный тон, — я стал историком, чтобы сохранить навечно свою собственную историю.
Он замолчал, и я не смел задавать вопросы. Затем, словно очнувшись, он похлопал ладонью по подлокотнику кресла.
— Так было положено начало моей библиотеке.
Я больше не мог сдержать любопытства, хотя выразить вопрос словами оказалось нелегко:
— А после… вашей смерти вы продолжали собирать книги?
— О, да.
Теперь он смотрел прямо на меня, может быть, потому, что счел вопрос проявлением свободной воли, и сумрачно улыбался. Мне страшно было взглянуть в его глаза, прикрытые тяжелыми веками.
— Я ведь говорил уже, что в душе я ученый не менее чем воин, и эти книги долгие годы составляли мне компанию. Кроме того, из книг можно научиться многим полезным вещам: искусству управления государством, например, или познакомиться с боевой тактикой великих военачальников. Однако мое собрание разнообразно. Завтра вы сами увидите.
— И какой работы вы от меня ждете?
— Я уже сказал: составьте опись библиотеки. Мне нужен полный отчет об имеющихся у меня экземплярах, с описанием происхождения и состояния книг. Таково ваше первое задание, и вы, с вашим знанием языков и широтой кругозора, справитесь с ним быстрее и искуснее любого другого. При этом вам доведется держать в руках книги прекрасные и могущественные — самые могущественные из выпущенных когда-либо. Многие из них сохранились только у меня. Известно ли вам, профессор, что ныне сохранилось не более одной сотой книг, опубликованных в мире? Я посвятил века своей жизни увеличению этой ничтожной доли.
Пока он говорил, я снова размышлял над необычайной ясностью и холодностью его речи, с чуть заметным дребезжащим оттенком, приводившим на ум звон погремушки змеи или капель холодной воды, стекающей по камню.
— Вторая задача ваша займет больше времени. В сущности, она займет целую вечность. Когда вы узнаете мою библиотеку и поймете принцип ее составления так же хорошо, как я, вы отправитесь в широкий мир за новыми приобретениями — и старыми также, потому что я буду продолжать собирательство сокровищ прошлого. В ваше распоряжение я предоставлю множество архивариусов — лучших из них! — и вы будете доставлять мне все новые находки.
В полной мере осмыслив его предложение — если только я осмыслил его в полной мере, — я облился холодным потом. Заговорить мне удалось, но голос звучал нетвердо:
— Почему бы вам не заняться этим самому, как раньше? Он улыбнулся огню, и снова передо мной мелькнуло иное лицо: собака, волк…
— У меня теперь будут другие заботы. Мир меняется, и я намерен меняться вместе с ним. Быть может, скоро минет нужда в этом облике, — медлительным движением руки он указал на свой средневековый наряд и на мощные члены скрывающегося под ним тела, — и цель моя будет достигнута. Однако моя библиотека дорога мне, и я желаю видеть, как она растет. Кроме того, я порой чувствую, что это место становится небезопасно. Несколько историков были близки к тому, чтобы его обнаружить, как обнаружили бы и вы, если бы я не прервал ваши исследования. Но теперь вы нужны мне здесь. Я чую приближение опасности, а библиотеку, до того как переместить ее в иное убежище, необходимо каталогизировать.
Мне удалось на минуту представить, будто все происходящее — сон, и это немного помогло.
— Куда же вы ее переместите? — (И меня вместе с ней, мог бы добавить я.)
— В древнее убежище, много древнее этого, связанного для меня с множеством воспоминаний. В убежище отдаленное, однако оно расположено ближе к великим городам современности, и мне будет проще покидать его и возвращаться вновь. Мы перенесем туда библиотеку, и вы займетесь ее расширением.
В его взгляде, устремленном на меня, была уверенность, граничащая с приязнью, если бы это нечеловеческое лицо способно было выражать подобное чувство. Затем он поднялся тем же странным резким движением.
— Мы довольно беседовали для одной ночи — я вижу, что вы утомлены. Отдадим оставшиеся часы чтению, по заведенному мной обычаю, а потом я должен буду уйти. Когда настанет утро, вам следует взять бумагу и перо — вы найдете их у пресса — и приступить к составлению каталога. Книги у меня разложены скорее по тематике, нежели по векам или десятилетиям. Вы увидите. Имеется и пишущая машинка — я приготовил ее для вас. Возможно, вы предпочтете вести опись по-латыни — впрочем, оставляю это на ваше усмотрение. И разумеется, вы вправе в любое время читать все, что вас заинтересует.
С этими словами он шагнул к столу, выбрал одну из лежавших на нем книг и снова опустился в кресло. Следуя его примеру — я не посмел отказаться, — я вынул первый попавшийся под руку том. Это оказалось одно из первых изданий «Государя» Макиавелли, включавшее несколько рассуждений о морали, которых я прежде не читал и даже не слышал о них. Я не способен был сейчас разбираться в прочитанном, а просто сидел, бессмысленно переворачивая страницы. Дракула казался полностью поглощенным чтением. Украдкой поглядывая на него, я дивился, как он, после жизни, проведенной в сражениях и действии, приспособился к этому подземному ночному существованию, к одинокой жизни ученого.
Наконец он поднялся, спокойно отложил книгу и, не сказав ни слова, отступил в тень длинного зала, так что я больше не видел его. Затем я услышал сухой скрежет, словно какое-то животное разрывало землю или кто-то чиркал спичкой по коробку, но огонек не вспыхнул, и я почувствовал, что остался один. Как я ни напрягал слух, мне не удалось понять, в каком направлении он скрылся. По крайней мере, он не собирался этой ночью утолять голод мною. Мелькнула испуганная мысль, для чего он приберегает меня. Ведь он без труда мог превратить меня в своего раба и заодно утолить жажду. Несколько часов я просидел в том же кресле, поднимаясь изредка, чтобы размять онемевшее тело. Я не смел сомкнуть глаз, пока длилась ночь, однако перед самым рассветом, должно быть, задремал, потому что, очнувшись, ощутил вдруг, как изменилось что-то в воздухе. В темной камере не стало светлей, но перед огнем появился Дракула в своем тяжелом плаще.
— Добрый день, — негромко проговорил он и повернулся к темной стене, у которой стоял мой саркофаг. Я, внутренне сжавшись, поднялся на ноги. Но он уже снова растаял в темноте, и глухая тишина обволокла мой слух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91