купить смеситель для раковины
Дежурит там сегодня кто-нибудь?
— Сейчас узнаю.
В лаборатории, как выяснилось, дежурства не было, но за техником послали: придется ему прервать свой отдых и прибыть на улицу Соссэ как можно скорей, ничего не поделаешь, служба такая.
Минут через сорок после того, как Баум и Алламбо ушли с «Марии Луизы», на набережной появился Бруно. Только ступив на сходни своей лодки, он заметил незнакомца, ожидающего его на борту, а за его спиной выбитую дверь. Бруно был невооружен, он бросился назад, но с обеих сторон по набережной к нему побежали какие-то люди. Заколебавшись на миг, он прыгнул в грязную, взбаламученную воду и поплыл, огибая лодку и держась по течению. Баркас преградил ему путь: его втащили на палубу, с него текла противно пахнувшая тухлая вода.
В пятницу отчет парижского резидента ЦРУ поступил в штаб-квартиру ЦРУ в Ленгли и лег на стол адмиралу Брубеку. Выдержки из отчета, соответствующим образом обработанные, чтобы усилить общее впечатление, были направлены советнику по безопасности в Белом доме, во французский отдел госдепартамента и в казначейство Соединенных Штатов. Тон отчета и так-то был весьма мрачен. Обработанным — когда его подготовили специально для чтения высокопоставленными лицами — он стал еще мрачнее. Автор убежден, что приближающиеся выборы ввергнут Францию в катастрофу, предвидит усиление кампании террора и даже берет на себя смелость предсказать эксцессы на предстоящем параде в память генерала де Голля. В департаментах американского правительства все негодовали по поводу вялости и инертности французских властей. Что касается казначейства, то фондовая биржа реагировала чутко: франк по отношению к доллару упал еще на двадцать сантимов. Стало быть, за три недели он потерял 18 процентов стоимости. Государственный секретарь, ссылаясь на самые свежие данные ЦРУ, высказал предположение, что было бы уместно приостановить переговоры о закупках французских военных самолетов, строящихся на заводе Дассо. Президент пригласил к себе адмирала, они долго разговаривали за коктейлем и вконец запугали друг друга. Пытались посоветоваться с доктором Киссинджером, но он отдыхал где-то в Новой Англии, и отыскать его не удалось.
Глава 16
Ночной сторож, охранявший стройплощадку возле Елисейских полей, не раз жаловался, что объект охраны слишком велик для него одного, но все требования насчет напарника начальство решительно отвергало. На стройке воровали вовсю, как всегда бывает, но происходило это в дневные часы, когда деревянные конструкции, цемент и даже целые упаковки кирпичей можно было вывезти по подложным документам. Часто грузы поступали уже некомплектными или не соответствовали по весу накладным. По ночам же и по выходным стройматериалы надежно защищены тяжелыми деревянными воротами, на которых наклеены целых шестьдесят четыре плаката; всю ночь на столбах над площадкой ярко горят лампы дневного света.
Сторож — ему под семьдесят, к тому же он ковылял на протезе — обязан был трижды за ночь обойти всю территорию стройки. Но поскольку ходить ему было трудно, а контроля за ним никакого, он сократил число обходов до двух: один раз около десяти вечера, когда наступает темнота, и второй раз сразу после полуночи. Потом он спокойно спал в сторожке до семи — ему это было необходимо, он ухитрялся совмещать ночную работу с дневной, продавал билеты национальной лотереи в одной лавчонке.
В субботу, когда все разошлись, сторож обошел свои владения, повторил обход около десяти вечера и включил фонари. Серж и Ингрид слышали, как он тяжело топает у них над головами — в подвалы старик не заглядывал, туда пришлось бы спускаться по крутой лестнице, ему, с его протезом, это было не под силу.
— Надо его убрать, — предложила Ингрид. — А то придется сидеть здесь до завтра, и он может нас заметить, когда придет время действовать…
— Пустить в расход? Предоставь это мне, — согласился Серж. Он поднялся наверх. Старик еще не закончил свой обход. Серж увидел его в дальнем конце площадки.
— Эй, — окликнул он сторожа. Тот обернулся и остановился, поджидая, пока Серж подойдет.
— Какого черта ты тут болтаешься?
— Да все в порядке, дед, меня тут заперли, пока я спал. Выпустишь меня, а?
Старик заподозрил неладное:
— Почем я знаю, кто ты такой?
— Пошли к конторе, там светлее, я тебе удостоверение покажу.
Старик проворчал что-то, и они направились к конторе. Когда проходили мимо груды кирпичей, Серж нагнулся и незаметно подобрал один, тут же спрятав его за спину. Им предстояло пройти по будущему первому этажу — сюда почти не достигал наружный свет фонарей. Со всей силой Серж обрушил кирпич на голову старика и, когда тот повалился со стоном, еще раз ударил его по черепу. Сторож упал возле шахты, куда заливали цемент для фундамента. Яма была метров двенадцать глубиной, Серж подтащил свою жертву к самому краю и спихнул вниз — тело глухо ударилось о цементный пол.
— Все в порядке! — доложил он, вернувшись к Ингрид. — Ну и мягкий же у него череп оказался. Господи прости!
Они поужинали сандвичами, запив их кока-колой, и провели остаток ночи в сторожке.
— Я себя чувствую прямо как ребенок, которому отвалили здоровенную порцию мороженого, — пожаловался Баум. — Мороженое на солнце тает, по пальцам течет. Если его в рот сразу запихнуть, то подавишься, а если еще немного подержать — весь лакомый кусок на земле окажется. Вот что я испытываю по отношению к нашему драгоценному пленнику.
Он снова сидел в сумрачном кабинете Вавра и докладывал ему о том, что произошло, — был уже вечер субботы. Вавр с несчастным видом почесал затылок.
— Это мне подсовывают одну порцию мороженого за другой, и все слишком большие, — промолвил он, морщась. — А если выражаться попроще — все время меня втягивают в такие дела, которыми мне заниматься ну никак не хотелось бы. То документы появляются, которые кто-то выкрал из Комитета обороны, то какая-то компрометантная кассета. То связь обнаруживается между террористами и советским посольством. А теперь вот ты приволок прямо сюда сынка министра обороны. Ты, видать, мне смерти желаешь.
— Я приволок то, что нашел, — простодушно ответил Баум. — Если уж наша республика заваривает такую кашу, так кому-то приходится ее расхлебывать. Вот мы и расхлебываем. Я сам этому не рад. — Он позволил себе чуть-чуть улыбнуться.
— Ну и в каком он настроении, наш дорогой Бернар?
— Вот уж точно сын своего папаши. Излучает самоуважение и сознание собственной правоты. Ни на один вопрос не отвечает, что ему ни скажешь — свое твердит: буду говорить только в присутствии моего адвоката. Вот и все, чего мы от него добились.
— Больше, я думаю, ничего и не добьетесь. А нашему министру сообщили, кого поймали?
— Нет, это удовольствие предоставляется вам.
Вавр задвигался на стуле и потянулся за сигаретой.
— Выглядит это вот как. Допрашивать его — пустая трата драгоценного времени. Он соображает, что особо давить на него здесь не посмеют. Как только об аресте станет известно, его папочка всех на ноги поднимет: президента, премьер-министра, Маллара, еще кучу народу. Ради мира и спокойствия в правительстве нам скажут: выпустите его, забудьте эту историю и не мутите воду. Чем дольше мы его тут продержим в ожидании эдаких инструкций — а получим мы их наверняка, — тем больше неприятностей будем иметь. Так что я немедленно звоню нашему достопочтенному министру и угощаю его этим самым мороженым — пусть кушает.
С двух попыток Вавр дозвонился до министра внутренних дел и объяснил ему подробнейшим образом: сегодня во второй половине дня проведена облава в порту Жавель, обнаружены бомбы и другое оружие, при этом задержан, когда пытался убежать, вернее, уплыть, не кто иной, как сын министра обороны. Что с ним прикажете делать?
— Через пятнадцать минут я вам позвоню, — ответил министр с явным неудовольствием в голосе.
— Пойду-ка поработаю, — сказал Баум. — Буду у себя, позвоните мне тогда.
Ровно через пятнадцать минут у Вавра раздался звонок.
— Освободите Бернара Пеллерена под мою ответственность, возьмите только подписку о невыезде. Его отец, оказывается, уже все знает — интересно, от кого. Грозится, что подаст жалобу на ваш департамент за ущерб, причиненный имуществу его сына. Чем быстрее вы молодого человека выпустите, тем лучше для всех. И проследите, чтобы с ним хорошо обращались.
— Надо слушаться старших, — сказал Вавр Бауму по внутреннему телефону. — Плетью обуха не перешибешь.
Бернар, услышав, что свободен, но в понедельник должен явиться в ДСТ сам, нисколько не удивился и попросил вызвать такси. Через десять минут его и след простыл.
Техника из лаборатории отыскали и привезли в отдел только около одиннадцати вечера. Он вошел, извиняясь за опоздание, будто и впрямь не имел права навестить в свой выходной тетушку в Ангиенне.
— Ничего, мой мальчик, — простил его Баум. Они все собрались в лаборатории возле нового прибора.
— Это просто источник света, — объяснил техник, — но очень мощный, луч поляризуется и направляется с большой точностью. Если вот таким образом его включить и направить на бумагу, он высветит любой, самый малый дефект, если где-то хоть прикоснулись к этой бумаге или писали что-то на листе, положенном сверху. Все будет видно.
Он нажал какие-то кнопки и принялся передвигать прибор, имевший вид толстого карандаша на электрическом шнуре, водя по карте во всех направлениях тонким, сильным лучом света.
— Вот наиболее вероятные места, где могут оказаться пометки. — Толстый палец Баума указал на улицу Ройяль и на Елисейские поля. Техник несколько минут работал в молчании, наконец сказал:
— Есть карандашная линия вдоль улицы Ройяль, она пересекает Конкорд и идет вверх по Елисейским полям.
— Ну, это понятно — так пойдут участники парада. А еще что-нибудь есть?
Техник отрицательно покачал головой. Он снова повел луч, начиная от церкви Мадлен по улице Ройяль, минуя площадь Конкорд, и теперь медленно приближался как раз к середине маршрута, к перекрестку Рон Пуан, за которым кончаются ряды великолепных домов по обеим сторонам улицы и начинаются сады и парки, к тому знаменитому месту, откуда туристы, дошедшие сюда от Триумфальной арки, обычно поворачивают обратно, и точно так же поступают проститутки.
— Будь повнимательнее вот тут. — Баум снова ткнул пальцем в Елисейские поля. — Это последняя надежда.
Луч двигался по южной стороне улицы вверх.
— Тут ничего, — сказал техник, доведя его до самого конца. — Теперь попробуем по другой стороне.
Медленно скользил блестящий пучок света, делая иногда зигзаг и расширяя таким образом пространство поисков, а люди в комнате притихли, будто их собственные жизни зависели от этого движения. Техник слегка покачивал головой — ему не верилось в удачу. Уж не везет, так во всем. Оторвали от семейного обеда, притащили в отдел — это за последние три недели, между прочим, уже четвертый раз. И если все впустую — что ж, одно к одному…
Луч скользнул через улицу Колизе и поехал вниз мимо последнего квартала домов перед перекрестком Рон Пуан. Вдруг техник свистнул и оттолкнул от себя карту. Луч в его руках замер. Потом он сильно тряхнул головой и, снова пододвинув карту, принялся шарить лучом вдоль и поперек, наклоняя ее под разными углами.
— Тут что-то есть. Слабый очень знак, но есть. — Он уже гордился своим прибором, ему не терпелось отыскать едва заметную отметку и тем подтвердить его достоинства.
— Что за знак? — Склонившийся за его плечом Баум не различал ровно ничего.
— Крестик — это точно, подвигайте немного карту, держите прибор и двигайте его тоже…
Баум задвигал руками, остальные молча наблюдали. Внезапно он увидел тонюсенькие черточки, образующие крест, и следы резинки.
— Поймал! — воскликнул он. — Это как раз за последним домом, там, я точно помню, что-то строят, какое-то большое здание. С их точки зрения место самое подходящее.
Он повернулся к Алламбо, глаза его сияли.
— Все-таки удача нас не забыла, а? Теперь за работу — надо много чего успеть, времени в обрез. Во-первых, кто-то пусть прямо сейчас отправляется на Рон Пуан и оттуда сообщит, если заметит кого-то на стройплощадке.
Алламбо по внутреннему телефону отдал распоряжение.
— Отыщите номер телефона и позвоните прямо в контору стройки. Если ночной сторож ответит — это одно дело. А если не ответит — тут уж думать надо.
Алламбо пошел добывать номер и через несколько минут, найдя его, позвонил. На том конце провода кто-то снял и тут же снова положил трубку. На повторные звонки никто не отозвался.
— Похоже, телефон отсоединили, — предположил он.
— Отлично. Сочтем это косвенным доказательством того, что крестик поставлен на карте неспроста.
Наступила полночь. До утра им надо было подготовиться к операции, вызвать людей, объяснить им предстоящие задачи, изучить карты соседних улиц. В два Баум заявил, что намерен прогуляться, и направился под покровом теплой ночи вверх по Елисейским полям через парк к тому самому перекрестку. Несмотря на ночное время, здесь было людно: туристы — народ бессонный.
Полицейские уже прибывали сюда — ведь ожидался парад. Они группами стояли под деревьями возле перекрестка, поблизости он различил в темноте несколько полицейских автобусов. Пешие патрулировали по тротуарам. Префект нынче проявлял особую заботу о безопасности своих сограждан — был бдителен как никогда.
Баум постоял, разглядывая высоченный забор вокруг стройплощадки, пытаясь представить, каким образом из-за этого забора можно атаковать колонну людей, проходящую мимо, в сторону площади Конкорд. На тротуарах по обе стороны улицы в ожидании парада уже стояли грудами полосатые, белые с красным деревянные барьеры. Утром здесь вывесят временные дорожные знаки — уличный транспорт будет пущен в объезд. По ярко освещенной нарядной улице фланировала беспечная публика, в основном мужчины, поодиночке или группами. Они заигрывали с накрашенными девицами, те тоже гуляли по одной или парами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Сейчас узнаю.
В лаборатории, как выяснилось, дежурства не было, но за техником послали: придется ему прервать свой отдых и прибыть на улицу Соссэ как можно скорей, ничего не поделаешь, служба такая.
Минут через сорок после того, как Баум и Алламбо ушли с «Марии Луизы», на набережной появился Бруно. Только ступив на сходни своей лодки, он заметил незнакомца, ожидающего его на борту, а за его спиной выбитую дверь. Бруно был невооружен, он бросился назад, но с обеих сторон по набережной к нему побежали какие-то люди. Заколебавшись на миг, он прыгнул в грязную, взбаламученную воду и поплыл, огибая лодку и держась по течению. Баркас преградил ему путь: его втащили на палубу, с него текла противно пахнувшая тухлая вода.
В пятницу отчет парижского резидента ЦРУ поступил в штаб-квартиру ЦРУ в Ленгли и лег на стол адмиралу Брубеку. Выдержки из отчета, соответствующим образом обработанные, чтобы усилить общее впечатление, были направлены советнику по безопасности в Белом доме, во французский отдел госдепартамента и в казначейство Соединенных Штатов. Тон отчета и так-то был весьма мрачен. Обработанным — когда его подготовили специально для чтения высокопоставленными лицами — он стал еще мрачнее. Автор убежден, что приближающиеся выборы ввергнут Францию в катастрофу, предвидит усиление кампании террора и даже берет на себя смелость предсказать эксцессы на предстоящем параде в память генерала де Голля. В департаментах американского правительства все негодовали по поводу вялости и инертности французских властей. Что касается казначейства, то фондовая биржа реагировала чутко: франк по отношению к доллару упал еще на двадцать сантимов. Стало быть, за три недели он потерял 18 процентов стоимости. Государственный секретарь, ссылаясь на самые свежие данные ЦРУ, высказал предположение, что было бы уместно приостановить переговоры о закупках французских военных самолетов, строящихся на заводе Дассо. Президент пригласил к себе адмирала, они долго разговаривали за коктейлем и вконец запугали друг друга. Пытались посоветоваться с доктором Киссинджером, но он отдыхал где-то в Новой Англии, и отыскать его не удалось.
Глава 16
Ночной сторож, охранявший стройплощадку возле Елисейских полей, не раз жаловался, что объект охраны слишком велик для него одного, но все требования насчет напарника начальство решительно отвергало. На стройке воровали вовсю, как всегда бывает, но происходило это в дневные часы, когда деревянные конструкции, цемент и даже целые упаковки кирпичей можно было вывезти по подложным документам. Часто грузы поступали уже некомплектными или не соответствовали по весу накладным. По ночам же и по выходным стройматериалы надежно защищены тяжелыми деревянными воротами, на которых наклеены целых шестьдесят четыре плаката; всю ночь на столбах над площадкой ярко горят лампы дневного света.
Сторож — ему под семьдесят, к тому же он ковылял на протезе — обязан был трижды за ночь обойти всю территорию стройки. Но поскольку ходить ему было трудно, а контроля за ним никакого, он сократил число обходов до двух: один раз около десяти вечера, когда наступает темнота, и второй раз сразу после полуночи. Потом он спокойно спал в сторожке до семи — ему это было необходимо, он ухитрялся совмещать ночную работу с дневной, продавал билеты национальной лотереи в одной лавчонке.
В субботу, когда все разошлись, сторож обошел свои владения, повторил обход около десяти вечера и включил фонари. Серж и Ингрид слышали, как он тяжело топает у них над головами — в подвалы старик не заглядывал, туда пришлось бы спускаться по крутой лестнице, ему, с его протезом, это было не под силу.
— Надо его убрать, — предложила Ингрид. — А то придется сидеть здесь до завтра, и он может нас заметить, когда придет время действовать…
— Пустить в расход? Предоставь это мне, — согласился Серж. Он поднялся наверх. Старик еще не закончил свой обход. Серж увидел его в дальнем конце площадки.
— Эй, — окликнул он сторожа. Тот обернулся и остановился, поджидая, пока Серж подойдет.
— Какого черта ты тут болтаешься?
— Да все в порядке, дед, меня тут заперли, пока я спал. Выпустишь меня, а?
Старик заподозрил неладное:
— Почем я знаю, кто ты такой?
— Пошли к конторе, там светлее, я тебе удостоверение покажу.
Старик проворчал что-то, и они направились к конторе. Когда проходили мимо груды кирпичей, Серж нагнулся и незаметно подобрал один, тут же спрятав его за спину. Им предстояло пройти по будущему первому этажу — сюда почти не достигал наружный свет фонарей. Со всей силой Серж обрушил кирпич на голову старика и, когда тот повалился со стоном, еще раз ударил его по черепу. Сторож упал возле шахты, куда заливали цемент для фундамента. Яма была метров двенадцать глубиной, Серж подтащил свою жертву к самому краю и спихнул вниз — тело глухо ударилось о цементный пол.
— Все в порядке! — доложил он, вернувшись к Ингрид. — Ну и мягкий же у него череп оказался. Господи прости!
Они поужинали сандвичами, запив их кока-колой, и провели остаток ночи в сторожке.
— Я себя чувствую прямо как ребенок, которому отвалили здоровенную порцию мороженого, — пожаловался Баум. — Мороженое на солнце тает, по пальцам течет. Если его в рот сразу запихнуть, то подавишься, а если еще немного подержать — весь лакомый кусок на земле окажется. Вот что я испытываю по отношению к нашему драгоценному пленнику.
Он снова сидел в сумрачном кабинете Вавра и докладывал ему о том, что произошло, — был уже вечер субботы. Вавр с несчастным видом почесал затылок.
— Это мне подсовывают одну порцию мороженого за другой, и все слишком большие, — промолвил он, морщась. — А если выражаться попроще — все время меня втягивают в такие дела, которыми мне заниматься ну никак не хотелось бы. То документы появляются, которые кто-то выкрал из Комитета обороны, то какая-то компрометантная кассета. То связь обнаруживается между террористами и советским посольством. А теперь вот ты приволок прямо сюда сынка министра обороны. Ты, видать, мне смерти желаешь.
— Я приволок то, что нашел, — простодушно ответил Баум. — Если уж наша республика заваривает такую кашу, так кому-то приходится ее расхлебывать. Вот мы и расхлебываем. Я сам этому не рад. — Он позволил себе чуть-чуть улыбнуться.
— Ну и в каком он настроении, наш дорогой Бернар?
— Вот уж точно сын своего папаши. Излучает самоуважение и сознание собственной правоты. Ни на один вопрос не отвечает, что ему ни скажешь — свое твердит: буду говорить только в присутствии моего адвоката. Вот и все, чего мы от него добились.
— Больше, я думаю, ничего и не добьетесь. А нашему министру сообщили, кого поймали?
— Нет, это удовольствие предоставляется вам.
Вавр задвигался на стуле и потянулся за сигаретой.
— Выглядит это вот как. Допрашивать его — пустая трата драгоценного времени. Он соображает, что особо давить на него здесь не посмеют. Как только об аресте станет известно, его папочка всех на ноги поднимет: президента, премьер-министра, Маллара, еще кучу народу. Ради мира и спокойствия в правительстве нам скажут: выпустите его, забудьте эту историю и не мутите воду. Чем дольше мы его тут продержим в ожидании эдаких инструкций — а получим мы их наверняка, — тем больше неприятностей будем иметь. Так что я немедленно звоню нашему достопочтенному министру и угощаю его этим самым мороженым — пусть кушает.
С двух попыток Вавр дозвонился до министра внутренних дел и объяснил ему подробнейшим образом: сегодня во второй половине дня проведена облава в порту Жавель, обнаружены бомбы и другое оружие, при этом задержан, когда пытался убежать, вернее, уплыть, не кто иной, как сын министра обороны. Что с ним прикажете делать?
— Через пятнадцать минут я вам позвоню, — ответил министр с явным неудовольствием в голосе.
— Пойду-ка поработаю, — сказал Баум. — Буду у себя, позвоните мне тогда.
Ровно через пятнадцать минут у Вавра раздался звонок.
— Освободите Бернара Пеллерена под мою ответственность, возьмите только подписку о невыезде. Его отец, оказывается, уже все знает — интересно, от кого. Грозится, что подаст жалобу на ваш департамент за ущерб, причиненный имуществу его сына. Чем быстрее вы молодого человека выпустите, тем лучше для всех. И проследите, чтобы с ним хорошо обращались.
— Надо слушаться старших, — сказал Вавр Бауму по внутреннему телефону. — Плетью обуха не перешибешь.
Бернар, услышав, что свободен, но в понедельник должен явиться в ДСТ сам, нисколько не удивился и попросил вызвать такси. Через десять минут его и след простыл.
Техника из лаборатории отыскали и привезли в отдел только около одиннадцати вечера. Он вошел, извиняясь за опоздание, будто и впрямь не имел права навестить в свой выходной тетушку в Ангиенне.
— Ничего, мой мальчик, — простил его Баум. Они все собрались в лаборатории возле нового прибора.
— Это просто источник света, — объяснил техник, — но очень мощный, луч поляризуется и направляется с большой точностью. Если вот таким образом его включить и направить на бумагу, он высветит любой, самый малый дефект, если где-то хоть прикоснулись к этой бумаге или писали что-то на листе, положенном сверху. Все будет видно.
Он нажал какие-то кнопки и принялся передвигать прибор, имевший вид толстого карандаша на электрическом шнуре, водя по карте во всех направлениях тонким, сильным лучом света.
— Вот наиболее вероятные места, где могут оказаться пометки. — Толстый палец Баума указал на улицу Ройяль и на Елисейские поля. Техник несколько минут работал в молчании, наконец сказал:
— Есть карандашная линия вдоль улицы Ройяль, она пересекает Конкорд и идет вверх по Елисейским полям.
— Ну, это понятно — так пойдут участники парада. А еще что-нибудь есть?
Техник отрицательно покачал головой. Он снова повел луч, начиная от церкви Мадлен по улице Ройяль, минуя площадь Конкорд, и теперь медленно приближался как раз к середине маршрута, к перекрестку Рон Пуан, за которым кончаются ряды великолепных домов по обеим сторонам улицы и начинаются сады и парки, к тому знаменитому месту, откуда туристы, дошедшие сюда от Триумфальной арки, обычно поворачивают обратно, и точно так же поступают проститутки.
— Будь повнимательнее вот тут. — Баум снова ткнул пальцем в Елисейские поля. — Это последняя надежда.
Луч двигался по южной стороне улицы вверх.
— Тут ничего, — сказал техник, доведя его до самого конца. — Теперь попробуем по другой стороне.
Медленно скользил блестящий пучок света, делая иногда зигзаг и расширяя таким образом пространство поисков, а люди в комнате притихли, будто их собственные жизни зависели от этого движения. Техник слегка покачивал головой — ему не верилось в удачу. Уж не везет, так во всем. Оторвали от семейного обеда, притащили в отдел — это за последние три недели, между прочим, уже четвертый раз. И если все впустую — что ж, одно к одному…
Луч скользнул через улицу Колизе и поехал вниз мимо последнего квартала домов перед перекрестком Рон Пуан. Вдруг техник свистнул и оттолкнул от себя карту. Луч в его руках замер. Потом он сильно тряхнул головой и, снова пододвинув карту, принялся шарить лучом вдоль и поперек, наклоняя ее под разными углами.
— Тут что-то есть. Слабый очень знак, но есть. — Он уже гордился своим прибором, ему не терпелось отыскать едва заметную отметку и тем подтвердить его достоинства.
— Что за знак? — Склонившийся за его плечом Баум не различал ровно ничего.
— Крестик — это точно, подвигайте немного карту, держите прибор и двигайте его тоже…
Баум задвигал руками, остальные молча наблюдали. Внезапно он увидел тонюсенькие черточки, образующие крест, и следы резинки.
— Поймал! — воскликнул он. — Это как раз за последним домом, там, я точно помню, что-то строят, какое-то большое здание. С их точки зрения место самое подходящее.
Он повернулся к Алламбо, глаза его сияли.
— Все-таки удача нас не забыла, а? Теперь за работу — надо много чего успеть, времени в обрез. Во-первых, кто-то пусть прямо сейчас отправляется на Рон Пуан и оттуда сообщит, если заметит кого-то на стройплощадке.
Алламбо по внутреннему телефону отдал распоряжение.
— Отыщите номер телефона и позвоните прямо в контору стройки. Если ночной сторож ответит — это одно дело. А если не ответит — тут уж думать надо.
Алламбо пошел добывать номер и через несколько минут, найдя его, позвонил. На том конце провода кто-то снял и тут же снова положил трубку. На повторные звонки никто не отозвался.
— Похоже, телефон отсоединили, — предположил он.
— Отлично. Сочтем это косвенным доказательством того, что крестик поставлен на карте неспроста.
Наступила полночь. До утра им надо было подготовиться к операции, вызвать людей, объяснить им предстоящие задачи, изучить карты соседних улиц. В два Баум заявил, что намерен прогуляться, и направился под покровом теплой ночи вверх по Елисейским полям через парк к тому самому перекрестку. Несмотря на ночное время, здесь было людно: туристы — народ бессонный.
Полицейские уже прибывали сюда — ведь ожидался парад. Они группами стояли под деревьями возле перекрестка, поблизости он различил в темноте несколько полицейских автобусов. Пешие патрулировали по тротуарам. Префект нынче проявлял особую заботу о безопасности своих сограждан — был бдителен как никогда.
Баум постоял, разглядывая высоченный забор вокруг стройплощадки, пытаясь представить, каким образом из-за этого забора можно атаковать колонну людей, проходящую мимо, в сторону площади Конкорд. На тротуарах по обе стороны улицы в ожидании парада уже стояли грудами полосатые, белые с красным деревянные барьеры. Утром здесь вывесят временные дорожные знаки — уличный транспорт будет пущен в объезд. По ярко освещенной нарядной улице фланировала беспечная публика, в основном мужчины, поодиночке или группами. Они заигрывали с накрашенными девицами, те тоже гуляли по одной или парами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31