Она никогда не скажет лишнего — ни мне, ни кому-либо другому. У нас были… чисто личные отношения.
— Я понимаю… Но у Дэйл очень серьезные проблемы. По всей видимости, она на грани срыва. Мне сообщили о ее поведении здесь, на корабле, и, насколько я понял, ЦРУ хочет ее отозвать и отправить в длительный отпуск.
— Но почему?
— Тебе известно, что она разведена?
— Конечно. Когда это было!
— И про ее сына знаешь?
— Про сына?
— Не знаешь, стало быть.
Брент молча помотал головой.
Старик вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Эдвард Джеймс Макинтайр. Дэйл родила его в девятнадцать. Он воспитывался в Филадельфии у деда с бабкой, поскольку мать была занята своей карьерой в ЦРУ.
— А отец?
— Тому вообще дела нет. Бегает за юбками, и больше ничто его не волнует. Дэйл ежемесячно посылала родителям сумму на содержание Эдди, а видела сына крайне редко. Но парень видно, способный, его приняли в Пенсильванский университет, когда ему было всего семнадцать. — Уайтхед сжал виски, как при сильной головной боли. — Но попал в дурную компанию, стал пить, потом пристрастился к наркотикам.
— Боже! — Брент поежился. — Бедная Дэйл!
— Да, бедная Дэйл. Месяц назад он принял повышенную дозу. Его нашли на обочине дороги, завернутым в тряпье…
— Ужас!
— Дэйл убита горем и чувством вины. На нее теперь нельзя положиться. Она опускается, Брент.
— А вы, судя по всему, принимаете в ней участие.
Уайтхед грустно улыбнулся.
— А как же иначе? Она моя племянница.
9
Дело близилось к вечеру, когда Брент постучал в дверь ее номера. До отеля «Империал» его, как в прошлый раз, проводили два охранника с винтовками, пистолетами и тесаками. На обоих была форма одежды номер два: стальная каска, на ремне подсумок с патронами, краги, обернутые вокруг штанов. Один занял боевой пост у дверей лифта, второй проводил Брента до двери номера. Обслуга и клиенты отеля испуганно косились на них.
Еще с порога Брент заметил, как она осунулась. В одной руке стакан виски, другой она махнула, приглашая его войти.
— Заходи, малыш. Кодировщик тебя ждет. — Голос резкий, отрывистый, но вчерашней враждебности и след простыл.
Брент молча опустился на диван, упершись коленями в роскошный мраморный столик. Глянул в широкое окно на грандиозную — может быть, даже слишком — панораму города: Гинза с ее шикарными магазинами, сияющий огнями императорский дворец, респектабельный жилой квартал, где теснятся особняки, которые, случись землетрясение, обрушатся на голову обитателей и не причинят им ни малейшего вреда — такие они хрупкие, вдали лес небоскребов, испещренных непристойно яркими неоновыми рекламами, а за всем этим тянется гавань с длинными рядами причалов, складских помещений, десятками тяжело груженных барж, стоящих на приколе.
По-прежнему со стаканом в руке, Дэйл молча остановилась у столика и в упор посмотрела на Брента. Одета в зеленый атласный пиджак, такого же цвета блузку и облегающие брюки. Материя великолепно обрисовывает фигуру. Волосы распущены и неудержимым золотым потоком струятся по плечам. Но вид измученный; глаза опухли, незаметные прежде морщинки проступили в уголках губ и глаз. Сразу видно: женщине плохо.
Брент не стал ходить вокруг да около.
— Я знаю про твоего сына.
Дэйл дернулась, будто через нее пропустили ток.
— Откуда?
— От контр-адмирала Уайтхеда.
— Дядя… Он что, здесь?
— Прибыл на «Йонагу» вместо адмирала Аллена.
Она осушила свой стакан.
— Налить чего-нибудь?
Брент кивнул. Дэйл подошла к небольшому бару, отделяющему гостиную от кухни, и вскоре вернулась, наполнив два стакана.
— Виски с лимонным соком, — доложила она, подавая ему коктейль и усаживаясь на диван.
— У тебя хорошая память.
— Дается практикой. — Она отхлебнула виски и поморщилась. — У дяди слишком длинный язык.
— Почему ты сама ничего мне не рассказывала?
Дэйл усмехнулась, но в глазах блеснули слезы.
— Эдди был всего на несколько лет моложе тебя.
— Ну и что?
— Как ну и что? Старая шлюха путается с мальчишкой, ровесником сына! По-твоему, это мелочь?
— Не говори так.
Она будто не слышала.
— Бедный мой Эдди! Я его бросила, забыла, убила! — Она уткнулась лицом в кулак; сгорбившиеся плечи затряслись от рыданий.
Брент обхватил их одной рукой, прижал ее к себе.
— Неправда! Слышишь, Дэйл, это неправда. Теперь такое на каждом шагу случается.
Несколько раз судорожно всхлипнув, она сумела овладеть собой и заговорила низким, словно бы шедшим из самой глубины, голосом.
— Я ненавижу войну и смерть. Но пусть «Йонага», после того как покончит с арабами, отправится в Центральную и Южную Америку. Вот где идет настоящая война.
— Буду жив — займусь этим.
Она потянулась и ласково провела пальцами по его лбу, щеке, сильной шее.
— Милый мой, хороший мальчик. Прости, вчера я вела себя по-свински.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь. Я презираю твоего Фудзиту и все, за что он ратует.
Брент вздрогнул, как от удара.
— Ты… Ты на себя наговариваешь.
— Честное слово! Он неисправимый националист и женоненавистник.
— Неправда. К тебе он отнесся с уважением.
— Не ко мне, а к сведениям, которые я доставила. Ему нужна поддержка ЦРУ, а в тот момент я была ЦРУ.
— Ты нарочно настроила его против себя?
Она отпила из стакана и поставила его на стол.
— Ну, не то что б у меня был какой-то дьявольский план… но в общем — да, мне с первой встречи хотелось воздать ему по заслугам. А когда умер Эдди, точно с цепи сорвалась. Внутренний голос все время нашептывал мне: «Какого черта с ними церемониться?»
— Чтобы понять адмирала, надо знать его поколение. Он — типаж из прошлого века.
Она горько рассмеялась.
— Поколение лицемеров! Мнят о себе Бог знает что, а сами топчут ногами своих женщин. Скажи, чем они лучше арабов, которых так ненавидят?
— Во всяком случае, они не отрезают женщинам клиторы и не гонят в поле вместо себя.
Дэйл слегка побледнела.
— Когда это было! В средние века.
— Нет, это практикуется по сей день — женщины-евнухи и прочее.
— Я не верю.
— Они и нас хотят загнать в рабство с помощью главного божества — нефти.
— К черту арабов, Брент. Я тебя вчера оскорбила. — Она взяла его большую руку в свои, перевернула и поцеловала раскрытую ладонь. — Мальчик мой, я хотела разом покончить со всем. Играла, как Бет Дейвис в мелодраме тридцатых годов. Старое-престарое шоу в оживших красках. — Губы ее горестно сжались, она еще выпила. — Знаешь, когда я похоронила Эдди, ты словно бы ушел от меня вместе с ним. Вы так похожи!
— Ты говорила, что любишь меня.
— Порой трудно удержаться. Ты умеешь свести женщину с ума.
— Это не я, это в тебе страсть так и клокочет.
— Правда. Я наслаждалась юным любовником, внушала себе, что молодость можно вернуть. Ты пробудил к жизни старую шлюху на пороге климакса.
— Не глупи. Никакая ты не старая…
— Старая, и все это было обречено с самого начала. — Она выпустила его руку и отвернулась. — Надо смотреть правде в глаза. Я слишком стара для тебя, Брент. Наш роман закончился, еще не начавшись.
— Да ты девчонка!
— Ой, не надо, Брент, ничего не выйдет. Скоро я стану дряхлой подружкой молодого мужчины. Представляешь, каково мне будет видеть, как ты смотришь вслед другим женщинам?
Брент вздохнул и понял, что спорить бесполезно, надо покориться судьбе.
— Ладно. Я больше не стану тебя тревожить. — Он сделал большой глоток виски.
Дэйл заплакала, и он еще крепче обнял ее.
Немного успокоившись, она промокнула глаза платком.
— Я завтра улетаю. Меня отправляют в отпуск. Уже прислали замену. Его зовут Хорейс Мэйфилд.
— Впервые слышу.
— Хороший парень, Фудзите понравится. Для него главное, чтоб яйца были. — Она допила остатки и вновь двинулась к бару. Вернувшись, села поближе к Бренту, посмотрела на него через край стакана. Зеленые глаза так и буравили его, будто она пыталась читать у него в душе. Он неловко повел плечами и хлебнул для храбрости.
— Что влечет тебя туда, Брент?
— Куда?
Она махнула на окно в сторону гавани, и Брент удивился столь резкому повороту.
— Туда. Сражаться, убивать, охотиться за смертью. Гоняешься за своим белым китом, да? Неужели смерть такая соблазнительница, что может отвлечь мужчин от всего — от семьи, от детей, от любимых?
Говорить о долге нелепо, подумал Брент, и вообще, что тут скажешь!
— Не знаю. Честно, не знаю. Знаю только, что это надо сделать, и если не я, то кто же?
— Мужчины испокон веку это говорят, уходя на свою дурацкую войну… — Она помедлила, собираясь с мыслями. — Мир никогда не был вашим призванием.
Брент опять осушил стакан.
— Оливер Уэнделл Холмс в юбке!
— Он был не так глуп.
— Он не понимал, что нами управляет будущее.
— Я не согласна. Будущее темно, Брент. Нам не дано его увидеть. Впрочем, попытайся. Хотя бы не о чем будет жалеть. Все сожаления остаются в прошлом.
— Всем нам будет о чем жалеть, если мы не остановим Каддафи и его безумную свору.
Настала ее очередь покориться неизбежности.
— Бесполезно, не так ли?
— Боюсь, что да. — Он поднялся. — Где кодировщик?
Она быстро прошла в спальню и вынесла оттуда пластмассовый ящичек.
— «Зеленый Гамма» записан в ПЗУ.
Он запихнул ящичек во внутренний карман, подписал протянутую ему расписку и направился к двери. У порога она прижалась к нему, обвила руками шею.
— Мальчик мой милый! Если б только…
Он приложил палец к ее губам.
— Ничего не говори, Дэйл. Мы еще увидимся.
— Конечно, дорогой. Конечно, увидимся.
Оба понимали, что это ложь, потому стиснули друг друга в объятиях и слились в жадном, всепоглощающем поцелуе — так целуются лишь на прощанье.
Брент вышел в коридор; часовой щелкнул каблуками и проследовал за лейтенантом к лифту. Нажимая кнопку, Брент услышал, как тихо затворилась дверь номера.
10
Еще до завтрака его вызвали в каюту адмирала Фудзиты. Старый моряк был один, сидел на обычном месте, за тиковым столом.
Усаживаясь напротив, Брент ощутил неловкость, неизменно охватывавшую его в присутствии адмирала. И неудивительно, ведь этот человек наделен сверхъестественной силой, способной проникать в твой ум, читать твои мысли, предсказывать твои реакции и даже управлять ими. Брент понимал свое безрассудство, но ничего не мог с собой поделать. Странное, тревожащее чувство всякий раз появлялось снова, и, видимо, он в этом смысле не исключение.
— Рад, что вы опять на борту, Брент-сан, — начал Фудзита.
— Я тоже рад, адмирал.
Брент догадался, что разговор пойдет о «женщинах» и о том, что они должны знать свое место. Впрямую обсуждать его связь с Дэйл Макинтайр старик, разумеется, не станет, хотя ему известно и об их буйстве в Нью-Йорке, и о том, что Дэйл с заранее обдуманным намерением разыграла сцену в его каюте.
Насмешливо приподняв остатки единственной белоснежной брови, старик вымолвил:
— Порой легче победить вражеское соединение, чем разгадать тайны женского ума.
Брент улыбнулся.
— Да, сэр. Этот урок был мне преподан уже не раз.
Адмирал сморщил лоб, и смешливое выражение исчезло.
— Нет ли у вас ощущения, что ваши личные проблемы могут помешать выполнению ваших обязанностей?
— Нет, сэр.
Следующие слова Фудзиты потрясли его до глубины души.
— А то я мог бы устроить вам перевод в Нью-Йорк.
Молодой человек выпрямился, стиснул зубы.
— Мое место здесь, адмирал. И мне весьма неприятны предположения о том, что ради личных дел я могу уклониться от служебного долга.
— Вы сильный человек, Брент-сан. — Адмирал потеребил волосок на подбородке. — Нам всем надо учиться у индусов.
— У индусов?
Старик устремил взгляд в потолок и заговорил медленно и размеренно:
— Согласно законам Ману, человек, умеющий блюсти свою речь, ум и тело, обуздывать свой гнев и свою похоть, достигнет высшего духовного освобождения. Мудрые слова, бальзам для слуха самурая.
Брента ничуть не удивило обращение Фудзиты к законам Ману, столь же древним, как учение Христа, и оказавшим огромное влияние на азиатский склад ума. Это свод основных предписаний о правилах поведения индуса в частной и общественной жизни в соответствии с древней религией, этикой, традициями, нормами. Он охватывает широкий круг проблем — от космических истоков жизни, до судебных наказаний и обязанностей женщины в доме. Все восточные верования переплетаются, заимствуют что-то друг у друга, расходятся, смыкаются, но все руководствуются главным философским принципом единства природы. Концепция «реки жизни» является краеугольным камнем законов Ману и вступает в разительное противоречие с христианским пониманием природы, четко разграничивающим макро— и микрокосм.
За время, проведенное на «Йонаге», Брент научился принимать как данность жизнь, полную конфликтов и противоречий. Эта способность является типично азиатской чертой. Азиаты убеждены, что противоречия закаляют волю и характер.
— Я умею управлять своими чувствами, адмирал. По-моему, вы уже имели случай в этом убедиться.
— Вы разрешили свои проблемы с этой женщиной?
— Все кончено.
Старик удовлетворенно кивнул и, по обыкновению, резко сменил тему.
— Подполковник Такуя Ивата просит, чтобы я определил вас бортстрелком в эскадрилью «Айти D3A». Он слышал о том, как вы владеете пулеметом.
— Я предпочел бы служить дьяволу, но если это необходимо «Йонаге», выполню любое задание.
Пергаментная кожа пошла морщинами, что следовало принять за довольную улыбку.
— Орлиный глаз, ум ученого и сердце самурая. Вы на всех постах верно служили «Йонаге» — как дежурный офицер на мостике, как бортстрелок, как старший помощник командира подводной лодки. Пальцы выбили по столу дробь, означавшую новый поворот в потоке мыслей. — Между подполковником Иватой и лейтенантом Уильямсом наметилось несогласие, и, судя по всему, вы принимаете брошенный лейтенанту вызов на свой счет.
— Не терплю расистов!
Старик вздохнул.
— Он хороший офицер. Но вы же слышали, я посулил разжаловать его, если он еще раз позволит себе оскорбить лейтенанта Уильямса.
Брент улыбнулся.
— До разжалования может не дойти: в следующий раз от него потрохов не останется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39