– Не утруждайся. Последнее, что я…
– Заткнитесь сейчас же! Обе! – Мы с Шэрон застыли. – Мне надоела ваша глупость! Надоела!
Мы повернулись к маме, желая успокоить ее, убедиться, что с ней все в порядке, извиниться, но не успели и рта раскрыть, как Вики, медсестра, влетела в палату.
– Вон отсюда! Вон! Вон! – Она вытолкала нас в коридор. – Вы нервируете пациентку, и я не потерплю этого! Пойдите поостыньте в зале для посетителей, а я приду за вами, когда вашей маме станет лучше.
Мы неохотно оставили маму в надежных руках Вики и молча направились в битком набитый зал для посетителей. Остановившись в дверном проеме, мы углядели два свободных стула, но не рядом.
– Садитесь сюда, – произнес мужчина, расположившийся рядом с одним из свободных мест.
Полагая, что оказывает нам услугу, он начал подниматься, чтобы мы с Шэрон могли сидеть вместе.
– Нет, не надо! – хором воскликнули мы, желая быть как можно дальше друг от друга.
Пожав плечами, мужчина сел. Шэрон опустилась на стул рядом с ним. Я примостилась в другом конце зала, рядом с женщиной, чей муж получил удар ножом в живот во время ссоры с любовницей.
– Должно быть, вы очень любите мужа, раз так за него переживаете, – сказала я ей. – Большинство женщин не склонны прощать такие выходки.
– А что тут прощать? Он ведь не с моей сестрой спал. А эту девицу я знать не знаю.
Я кивнула, размышляя о том, не достигли ли мы в нашем округе нового уровня толерантности. Моя собеседница явно считала, что для женатого мужчины в порядке вещей иметь любовницу, если она не его свояченица.
Усмехнувшись, я попыталась представить себе, что чувствовала бы, если бы мой муж спал со свояченицей, то есть с Шэрон. И мне стало не до смеха.
Примерно через пятнадцать минут после того, как Вики удалила нас из палаты, она появилась в зале и жестом пригласила вернуться.
– Кровяное давление вашей мамы подскочило до небес, – сообщила Вики. – Теперь она в порядке, но это продлится недолго, если вы опять что-нибудь не выкинете. Ваши склоки очень расстраивают ее.
– Но мама никогда нам этого не говорила, – возразила Шэрон.
– Она всегда делала вид, что мы Близнецы Бобси, – добавила я.
– Ваша мама была на грани смерти, – сказала Вики. – А такие ситуации очень меняют человека. Возможно, теперь ее не так беспокоит благополучие окружающих, как ее собственное. На вашем месте я подготовилась бы к хорошей выволочке.
Мы с Шэрон поблагодарили Вики за прямоту и, пристыженные, поспешили к маме в палату. Мы расселись по обе стороны ее кровати.
– Мы повели себя на редкость бесчувственно, мама, – сказала Шэрон.
– Прости, что начали ссориться при тебе, – добавила я.
– Ладно, – ответила мама. – Тогда сидите, заткните клювы и послушайте меня для разнообразия. – Упс.
Новая Ленора Пельц была не склонна разводить церемонии. – Я хочу, чтобы мои девочки все между собой утрясли раз и навсегда, – заявила она. – Если вы не сделаете этого, то у меня будет второй инфаркт и я умру и унесу в могилу воспоминания о том, как вы осыпаете друг друга оскорблениями. Вы этого для меня хотите? Этого?
– Конечно, нет, – хором ответили мы с Шэрон.
– Отлично. Тогда забудьте о ваших разногласиях и ведите себя как сестры. Ради меня. Ради моего здоровья.
Ради ее здоровья. Ну что ж. Выбора нет.
Я встала, обошла кровать и протянула Шэрон руку:
– Перемирие?
Поднявшись, Шэрон несколько мгновений пялилась на мою руку. Рука уже начала затекать от напряжения, когда сестрица наконец соизволила взять ее.
– Перемирие, – подтвердила она и нехотя потрясла ее.
– Как же вы меня достали! – рявкнула мама. – Я говорю о том, чтобы вы от души обнялись и поцеловались, а не о деловом рукопожатии! Хотите, чтобы я жила, или нет?!
На сей раз мы с Шэрон исполнили ее требование. Быстренько чмокнув друг друга в щечку, мы обнялись и потрепали друг друга по спине. Мама просияла. Картина была достойна запечатления.
И тут как по заказу раздались аплодисменты.
Мы все посмотрели на сестринский пост, откуда раздались аплодисменты. Там стоял, прислонившись к стойке и громко хлопая в ладоши, широко улыбающийся высокий темноволосый бородатый мужчина в белом врачебном халате. Его добродушное лицо очень напомнило мне папу.
– Доктор Гиршон! – воскликнула Шэрон, быстро отстранившись от меня, чтобы поправить прическу.
Доктор Гиршон, с удивлением отметила я, оказался весьма привлекательным. Поэтому я тоже начала поправлять прическу.
Глава 6
Джеффри Гиршон не был красавцем в истинном смысле слова, и уж точно не таким красавчиком, как Филипп. Ростом выше шести футов, как и Филипп, он обаятельно улыбался, но черты лица его были не вполне гармоничны: слишком большой нос, тонковатые губы, печальные глаза. Однако этот доктор, которому, по моим прикидкам, было лет пятьдесят пять, показался мне весьма привлекательным. Быть может, из-за темной волнистой бородки с вкраплениями седины, широченных плеч и груди, глубокого низкого смеха. Все это придавало ему жизнерадостный добродушный вид. У меня возникло ощущение, словно я знаю его много лет, словно он тот человек, на кого я могу положиться, кому могу доверять. А то, что он не был загорелым, добавляло ему привлекательности. Я-то предполагала, что здешние кардиологи проводят куда больше времени, гоняя мячи для гольфа, чем исцеляя от инфарктов миокарда.
– Как мило, – произнес Гиршон, входя в бокс. На его шее болтался стетоскоп, а из-под халата виднелись галстук и рубашка. – Больничная палата, в которой все улыбаются.
– Это потому, что мои девочки со мной, – гордо сообщила мама.
– Вот это мне нравится, – заявил доктор Гиршон. – Люблю, когда родственники приходят все вместе, чтобы ускорить выздоровление пациента. Это очень важно, по-моему. Доктора пичкают лекарствами, проводят хирургические операции, но лишь поддержка родных и близких ускоряет процесс выздоровления.
«О, так, значит, ты – сторонник комплексного подхода», – подумала я, тронутая тем, что в таком крошечном городке, как Стюарт, живет доктор со столь передовыми взглядами, ученый муж, не чуждый духовности, чуткости и теплоты.
– Кстати, о родных и близких. Вы уже знакомы с моей старшей дочерью, Шэрон? – Мама указала на мою сестрицу.
– Старшей? – Шэрон хмыкнула, но это явно уязвило ее. – После твоих слов я чувствую себя древней, мам.
– А это моя младшая дочь, Дебора, – продолжила мама.
– Очень приятно. – Доктор Гиршон пожал мне руку. Рукопожатие у него теплое и твердое, отметила я, а его печальные, как у плюшевой собаки, глаза – располагающего бархатистого карего цвета.
– Мне тоже, – ответила я. – Как мне сказали, прошлой ночью вы проявили себя героически. Я вам очень-очень признательна.
– Мне пришлось рассказать Деборе все подробно по телефону, – объяснила Шэрон доктору. Я ожидала, что она продолжит фразу словами: «потому что она живет в Нью-Йорке, где пишет «мыльные оперы», но сестрица, взглянув на мамин сердечный монитор, лишь сообщила: – Мы с сестрой очень близки и все-все друг другу рассказываем.
– Так и должно быть, – кивнул доктор Гиршон. – Я знал много братьев и сестер, чьи отношения испортились из-за мелких недоразумений. Они цепляются за эти обиды, никак не желают через них перешагнуть и вдруг обнаруживают, что перестали друг с другом разговаривать. Даже трудно представить себе такую близорукость, верно?
Мы с Шэрон закивали, показывая, что это действительно трудно вообразить.
Улыбнувшись, доктор Гиршон приблизился к кровати:
– Ну, как мы себя сегодня чувствуем, миссис Пельц? Болей нет? Дыхание не затруднено? В груди не тянет?
– Нет, ничего похожего на прошлую ночь, – ответила мама. – Думаю, я просто нервничаю, боюсь повторного инфаркта. Понимаете, я вдруг ощутила себя такой хрупкой.
– Это абсолютно нормально. – Доктор Гиршон погладил маму по руке, а потом начал рассказывать о постинфарктном физиологическом шоке, который она, скорее всего, испытывает, и подходящей для нее группе реабилитации, и о том, что он, доктор Гиршон, всегда к ее услугам. А потом попросил нас с Шэрон выйти, пока он будет осматривать маму.
– Доктор Гиршон, по-моему, внимательный, – заметила я, когда мы с сестрой уселись рядом в зале для посетителей.
– Очень внимательный. Видела бы ты, как он всю ночь наблюдал за мамой. Он компетентный и добрый. Он, совершенно очевидно, был главным, но даже не пытался ни на кого давить своим авторитетом. И этим очень напомнил мне папу.
– У меня тоже возникло это же ощущение, как только я его увидела, – призналась я. – Папа, только с бородкой.
У Шэрон был задумчивый вид.
– Я не заметила обручального кольца, а ты?
Я озадаченно покачала головой.
– Ты неисправима, Шэрон. Мама лежит на больничной койке, а все, о чем ты способна думать, – это замужество. Похоже, ты рефлекторно сразу смотришь, есть ли у мужчины обручальное кольцо или нет.
– Ой, избавь меня для разнообразия от лекций насчет замужества. Я беспокоюсь о маме ничуть не меньше, чем ты. Это ведь я проторчала тут всю ночь напролет, не забыла? Но я пока что не в коме. Когда привлекательный мужчина – да еще и доктор-еврей в придачу – появляется в моей жизни, я не оставляю это без внимания. Только не говори мне, что сама не посмотрела, есть ли у него обручальное кольцо, Дебора.
– Я не смотрела.
– Ну конечно!
– Не смотрела. Честно.
– Но ты тоже считаешь его привлекательным. Ты зарделась, как только он вошел в мамину палату. И стала еще пунцовей, когда он пожал тебе руку.
– Да ну?
– Как свекла.
Как свекла? Ну, у меня и впрямь участился пульс, когда я познакомилась с Джеффри Гиршоном, но думаю, меня выбило из колеи случившееся с мамой, и я плохо владела своими эмоциями. Обрадовавшись без памяти, что мама жива, я была готова кинуться на шею человеку, спасшему ей жизнь.
– Давай сменим тему, – поспешно предложила я. – Мы ведь пообещали маме больше не ссориться.
– Ты права, – согласилась Шэрон. – Поговорим о чем-нибудь другом.
О чем-нибудь другом. Повисло неловкое молчание. Мы так много лет собачились, что теперь понятия не имели, как беседовать друг с другом, не лаясь при этом.
Наконец я спросила Шэрон, как идет ее бизнес по организации свадеб.
– Отлично. У нас все лето забито.
Я поинтересовалась, нравится ли ей по-прежнему жить в Бока.
– Конечно, это мой дом.
Я спросила, читала ли она в последнее время какие-нибудь хорошие книги.
– Нет. У меня нет на это времени.
Ответы Шэрон не отличались многословием, но она хотя бы не осыпала меня ругательствами. И только когда я осведомилась, как дела у Нормана в военном училище, она выдавила несколько фраз.
Мне следовало бы помнить, что сын – ключ к сердцу Шэрон, единственный способ разговорить ее. Несмотря на все свои невротические глупости – комплекс мученицы, стремление к совершенству, импульсивность, потрясающее неумение разбираться в мужчинах, – она удивительно хорошая и преданная мать-одиночка, проявляющая к сыну огромную привязанность, которой отродясь не питала ко мне. Как только Шэрон заговаривала о Нормане, лицо ее смягчалось, утрачивая свойственное ему выражение напряженной обреченности.
Так было и на этот раз. Обычное для Шэрон напряжение исчезло, когда она со смехом начала рассказывать мне, что первокурсников в училище называют херами, а их жуткую стрижку – обрезанием. Да, она очень скучает по Норману, пусть даже остриженному наголо. Такой сын, как он, сторицей компенсирует тот ад, через который ей пришлось пройти с его полигамным папашей.
Она так отличалась от обычной Шэрон, когда говорила о своем ребенке, была такой славной, что казалась сестрой, с которой я запросто могла бы общаться. Сидя в зале для посетителей, я на несколько мгновений забыла, что большую часть жизни мы с ней провели в состоянии войны. Несколько мгновений я действительно любила мою сестру.
Однако в конечном счете она снова вернулась к доктору Гиршону.
– Знаешь, даже если бы он был холост и доступен, я: бы не стала испытывать на нем мои чары. Если ты хочешь его.
– Шэрон, – ответила я, стараясь говорить спокойно и доброжелательно, – сейчас и вправду несколько преждевременно…
– Признай это, Дебора. Все равно этот вопрос возникнет рано или поздно. Как ты уже сказала, мы обещали маме больше не ссориться из-за чего бы то ни было или кого бы то ни было. Поэтому я пытаюсь сказать одно: если выяснится, что доктор Гиршон не женат, не гей и все такое прочее, и если он заинтересуется нами так, как мы заинтересовались им, я отойду в сторону и позволю тебе заполучить его. Ради сохранения мира.
– Позволишь мне?! – рассмеялась я.
– Да. Я – твоя старшая сестра. И я должна решать, отойти мне в сторону и оставить его тебе или нет.
Я опять покачала головой.
– Это очень щедро с твоей стороны, Шэрон, но, поскольку ты явно одержима им, думаю, тебе и забирать его.
– Одержима? Да это ты чуть в лужицу не растеклась, когда он вошел в мамину палату! Нет, Дебора, забирай ты его.
Боже! Теперь мы грыземся по поводу того, как избежать грызни!
– Почему бы нам не пустить все на самотек? – предложила я. – Уверена, в последующие несколько недель мы будем частенько видеть доктора Гиршона, ведь придется возить маму к нему на анализы, когда ее выпишут, и консультироваться с ним, если возникнут какие-то проблемы. Может, познакомившись с доктором поближе, мы обе решим, что он – вовсе не то, что нам нужно.
– Что значит «мы будем частенько видеть его в ближайшие несколько недель»? – изумилась Шэрон. – Это я буду его частенько видеть. Ты же вернешься в Нью-Йорк, как только маме станет лучше, к своей «мыльной опере».
– Ошибочка. Я остаюсь во Флориде. Я уволилась с телевидения и буду работать в Стюарте, в Историческом обществе. Так что это я буду видеть доктора Гиршона. Он станет моим соседом.
Закончив осматривать маму, доктор Гиршон вышел в зал для посетителей, чтобы просветить нас насчет ее состояния.
– Состояние вашей матери довольно неплохое, учитывая то, через что ей пришлось пройти, – начал он, поглаживая бородку. – Препараты как будто рассосали тромб, вызвавший инфаркт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37