Он подошел, весь затянутый и начищенный, холодный и вежливый, поклонился и сказал: «У вас печальные глаза, мисс».
Это была взаимная любовь с первого взгляда — они ухитрялись встречаться тайно, пока ее родители не застукали их и не положили конец этому бесперспективному роману. Они сказали, что Дьюкам негоже водиться с фабричными рабочими — словно Карл навеки обречен быть фабричным рабочим просто в силу своего происхождения.
Когда его перевели в Форт-Бенин, в Джорджию, она поклялась, что его не забудет. Каждую неделю она получала от него письма — их успешно скрывала от родителей сочувствующая ей домоправительница, и Франни бесконечно вчитывалась в его простые, серьезные, аккуратно выведенные слова.
Она не знала, увидит ли его когда-нибудь снова.
А узнав, что родители просто все подстроили, чтобы убрать его из ее жизни, она возненавидела их.
— Франни.
Откуда-то из темноты, из-за гряды кустов можжевельника, послышалось ее имя. Ее имя, произнесенное низким голосом Карла. Она кинулась к нему, удивленная, испуганная и счастливая. Обнявшись, они стали жадно целовать друг друга.
— Что ты здесь делаешь, Карл? — прошептала Франни. Он был в гражданском. — Ты ведь не дезертировал, правда?
— Разумеется, нет. Что же, по-твоему, я за человек? Я в отпуске, Франни. У меня отпуск на неделю. Я взял напрокат машину и мчался целый день, без единой остановки от самой Джорджии. Я должен был тебя увидеть. Меня переводят в Германию.
— О нет!
Он опустился на одно колено и взял ее руки в свои.
— У нас не слишком много времени. Я понимаю, это безумие, но… поедем со мной. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
Как?! Вот так сразу?! А что, собственно, ждет ее здесь? Через год — колледж. Хорошо бы, конечно, изучать философию, но родители уже сказали свое твердое «нет», ибо всякая философия от дьявола и уж, несомненно, дело не обойдется без коммунизма. Они, похоже, вообще считали ее ни на что не годной — ни тебе особой красоты, ни хваткости Александры. Да и никакого желания рваться вперед и брать призы на этих вечных скачках. Но дело даже не в этом — главное, она безумно любила Карла Райдера.
— Я согласна… Да… — Она встала на колени рядом с ним и поцеловала его. Карл откинул голову, словно бы собираясь издать ликующий вопль, она закрыла ему рот ладошкой. — Но как же нам поступить? — спросила она задумчиво, вроде бы обращаясь к самой себе. Карл пробормотал, целуя ее ладонь:
— Сейчас я пойду и скажу все твоим родителям. Вот так! И пусть они сколько угодно орут и катят бочки на мое происхождение — слава богу, в Штатах защищены все права и все свободы. Ну, черт возьми, Франни, нам с тобой от этой страны только-то и нужно, что право пожениться.
Эта его вполне возвышенная, но несложная идея насчет конституционных прав ни в коей мере не была ответом на ее вопрос, но Франни любила его манеру смотреть на вещи, она любила его до самого донышка его честной звездно-полосатой души.
— Нет, нет, нет. Ты не понимаешь. — Она схватила его за руку, чтобы не допустить непоправимого. — Они посадят меня под замок, а тебя выгонят, а когда снова отопрут дверь, ты уже будешь говорить по-немецки, как чистокровный немец.
— Я не трус. Я не хочу увозить тебя тайно, как вор…
— Перестань, пожалуйста. — Она ласково взяла его лицо в ладони. — Я люблю тебя. Если ты действительно хочешь на мне жениться, надо бежать. Прямо сейчас. Поверь мне, другого пути нет. Мои вещи в мотеле, в городе. Мы там остановились в одной комнате с тетушкой и двоюродными сестрами, но у меня есть ключ.
Он нахмурился.
— Франни, если я поступлю таким образом, скажут, что у меня не хватило смелости сделать все как надо. Ведь твои родители и так уже думают, что я охочусь за деньгами Дьюков.
— Ты должен быть выше этого. Надо действовать быстро. А родителям я, конечно, напишу потом, когда будет безопасно. После того, как мы поженимся. Тогда они уже ничего не смогут поделать. — Она твердо посмотрела на него. — Я слишком люблю тебя, чтобы рисковать потерять снова. И если ты любишь меня столь же сильно, давай не упустим этого шанса.
Он серьезно, не перебивая, выслушал, потом вздохнул и сказал:
— Ты уверена, Франни?
— Да. А ты?
— Я-то был уверен с той самой минуты, когда впервые тебя увидел. Тебе будет хорошо со мной. Я не злой, я не пью, я трудолюбивый, и я…
— Я знаю.
— Но вряд ли мы когда-нибудь будем богаты, Франни. Зарплата сержанта…
— Я ненавижу богатство.
— Не сходи с ума.
— Я схожу с ума от тебя.
Он поднялся на ноги и помог встать ей; оба серьезно, с пониманием посмотрели друг на друга.
— Я хотел, чтобы у нас была такая же свадьба, как эта, — продолжал он. — Ты тоже достойна всего, что есть у твоей сестры.
Франни передернула плечами.
— Надеюсь, что нет, — ответила она и взяла Карла за руку. Они исчезли в темноте, и Франни ни разу не оглянулась.
* * *
Сара лежала, крепко прижавшись к Хью, но даже его объятия и мирная, уютная темнота их спальни не могли ее успокоить. Она прислушивалась к привычным звукам старого бревенчатого дома — тихое поскрипывание дубовых потолочных балок под крышей, стрекот весенних сверчков за окном, слабое, едва слышное бормотание радиоприемника Рэйчел, доносящееся из ее спальни.
— Хью погладил жену по плечу. Доктор Хью Рейнкроу. Какая замечательная у него профессия! Когда они поженились, в городке было множество сплетен. «Конечно, он гордость своей расы, но…» Сара их просто не слушала. Он любил ее так же сильно, как она его, а это редкостное счастье.
Сара теснее прижалась к мужу, к его сильному телу, ощущая ладонью, как медленно вздымается и опускается его грудь. Он гладил ее по голове, и каждое его прикосновение уносило частичку ее печали. Сара думала о том, что в истории городка Пандоры дружба между Вандервеерами и Рейнкроу заслуживает особого внимания. Рубин «Звезда Пандоры». Две семьи, две культуры, один символ верности — вот уже больше ста двадцати лет. Могло случиться так, что в Пандоре не осталось бы Рейнкроу, если бы Вандервееры не помогли им, когда индейцев перемещали в резервации.
Рубин был даром благодарных Рейнкроу. Многие поколения Вандервееров хранили этот камень, передавая его от матери к старшей дочери, а если дочери не было — то к племяннице.
Через год, когда ей исполнится двадцать один, рубин должен был перейти к ней. А теперь этого не будет.
Мысли Сары обратились к женщине, которая завладела ее братом и ее рубином. Родни у Александры Дьюк было больше, чем у собаки блох. У них водились деньги, и немалые, но в респектабельности им было отказано, и они это знали. Они любили намекнуть, что состоят в отдаленном родстве с табачной династией Дьюков, основавшей в городе университет, однако всем было хорошо известно, что это лишь желаемое, но никак не действительное. Клан Дьюков, к которому принадлежала Александра, разбогател за счет ткацких фабрик и нищенского жалованья своих рабочих. Произошло это в годы Великой депрессии. Самые страшные вспышки забастовок в истории штата случились именно на ткацких фабриках Дьюков.
Местные жители еще не забыли о том, как это было. Угрозы, избиения, прямой шантаж. Для Сары мысль о том, чтобы владеть жизнью других людей, — как и о том, что ее жизнью может кто-то владеть, — казалась чудовищной. Подобная несправедливость была просто вопиющей. Так что нынешнее нелицеприятное мнение города о Дьюках опиралось на всем известные факты.
Кроме того, Дьюки жили на равнине. В глазах горцев это означало отсутствие определенной стойкости и выносливости. Жизнь в больших городах со всякого рода удобствами казалась легкой и безопасной по сравнению с тем существованием, которое вели горные кланы. И теперь Дьюки начали путь наверх — во всех смыслах этого слова. Но Саре не хотелось, чтобы ее брат, судья Уильям Вандервеер, служил им лестницей.
Уильям был почти на двадцать лет старше ее — робкий с женщинами, склонный к научным занятиям, бесконечно чистый и честный. Их родители умерли, когда она была совсем маленькой; Уильям ее воспитал, заменил ей отца. Она с грустью подумала, что Уильям отказался от многого в своей жизни, а теперь, когда она стала взрослой и вышла замуж, утраченных лет ему уже не вернуть. Слишком поздно.
Глубокий голос Хью, полный сочувствия, отвлек ее от этих грустных размышлений.
— Стоит ли этот камень того, чтобы из-за него ссориться с братом?
Сара вздохнула:
— Как я посмотрю в глаза нашим детям, если даже не попытаюсь бороться зато, что принадлежит им?
— Сара, когда у нас появятся дети, они сами решат, что для них важно, а что нет. А тебе предстоит решить это сейчас и, насколько я понимаю…
— Лучше бы ты внимательнее слушал свою маму. Она говорит, что этот камень не простой. Он не должен уходить в чужие руки. Она понимает в таких вещах.
Хью нежно поцеловал жену.
— Знаю, знаю, — забубнил он глуховатым голосом, передразнивая манеру речи своей матери. — Но я пользуюсь настоящими лекарствами, потому что признаю их действенность. Я не могу быть одновременно по обе стороны дороги. Если я начну колдовать и воскурять табак четырем ветрам, когда ко мне в кабинет приходит больной, то я, вероятно, потеряю практику. И лишусь своей лицензии врача. Старые пути никуда не приводят, дорогая.
От усталости и подавленности у нее вырвалось:
— И поэтому ты на мне женился? Чтобы идти вперед?
Он приподнялся на локте и сверху посмотрел на нее. В его глазах резко сверкнул отблеск лунного света. Хотя он был самым нежным и любящим человеком в мире, редко сердился, быстро прощал, — сейчас он рассердился, и сильно.
— Когда после нашей свадьбы я приехал в Ковати, один из мальчиков Кихоти проколол мне шину. Проколол мне шину, хотя мой брат погиб в Корее, сражаясь в одном взводе с его дядей. Моя собственная тетушка Клара швырялась в меня бобами, стоя на пороге собственного дома.
— Ты мне этого не рассказывал, — прошептала Сара.
— Потому что я не хотел тебя расстраивать. Я и сейчас не хочу, чтобы ты ссорилась с братом из-за этого проклятого рубина. Право, лучше будет терпимее отнестись к Александре, какая бы она ни была…
— Ведьма. Она ведьма, — прошипела Сара. — Твоя мама знает, что ведьмы существуют, и я ей верю.
— Она просто жаба, насколько я понимаю.
— Ох, Хью. Я гляжу на нее и вижу, что Уильям погиб, его уже не спасти. — Она помолчала немного и, справившись с отчаянием, продолжала: — Он настолько старше меня — с тех пор, как родители умерли, он был мне скорее отцом, чем братом. — Ее голос окреп. — Я уверена, она нарочно хотела поставить его в неловкое положение, Хью. Он ослеплен ею и ничего не желает замечать. Если я позволю ей сожрать и меня тоже, я тем самым помогу ей уничтожить его окончательно. Нет. Я не буду делать вид, что это неважно.
— Я понимаю, но…
— Нет, не понимаешь. Я беременна. Потрясенный в первый момент, Хью привлек ее к себе и поцеловал. Они шептались друг с другом, и тихая радость постепенно вытесняла все неприятности этого долгого дня. Через некоторое время ему даже показалось, что она забыла невольное предательство брата. Нежные прикосновения, поцелуи, легкие улыбки — несомненно, она совсем успокоилась. Он прижал ее голову к своему плечу и счастливо вздохнул. Но она прошептала ему в ухо:
— Твоя мама предсказала мне судьбу. У нас будут близнецы. Этот рубин принадлежит и им тоже.
— Это всего лишь камень, если смотреть на вещи непредвзято. Просто дорогой камень, — сурово прервал ее Хью. Но тут же смягчил тон и прошептал: — Хочу навестить наших малюток и немножко отвлечь их маму, чтобы они могли спать спокойно.
Поглаживая ей живот, он лег сверху. Сара, улыбаясь, обняла его. Хью поцеловал ее в губы.
— Неужели ты хочешь, чтобы их первыми словами были: «Где мой рубин?» — спросил он шепотом.
— Нет. — Сара прижала лицо к его груди и про себя подумала: «Да».
Их городок в Северной Каролине носил то ли имя героини греческого мифа, то ли имя местной ведьмы, то ли был назван в честь обеих сразу. Это смотря на чей вкус.
Сегодня Сара решила, что без ведьмы не обошлось. Это казалось ей предостережением, пришедшим из глубины веков. Она чувствовала, что Александра принесет несчастье им, их детям и всему их роду.
Глава 2
Городок Пандора ютился на небольшом плато в горах Ковати. Высота 5280 футов над уровнем моря — почти миля. Нельзя сказать, что место это было прекрасно приспособлено для жизни. Поэтому высота над уровнем моря более чем вдвое превышала количество жителей — их было от силы две тысячи. Позже домов стало больше.
Первых шотландских, ирландских и голландских иммигрантов привлекли в эти древние горы на западе Северной Каролины слухи о рубинах, чуть ли не валяющихся под ногами. Слухи оказались более чем верны. Пришельцы находили драгоценные и полудрагоценные камни в скалистых берегах рек, в склонах гор, в отвесных стенах вырубленных в горной породе туннелей. Горы изрыли шахтами. За лучшие рудники велись настоящие войны местного значения. Крови пролилось немало. Но легкой добычи хватило лишь на одно поколение, а когда камней практически не осталось, самые сильные из выживших осели здесь, независимые и страстно преданные этой головокружительной красоты пустынной земле, земле свободы.
Индейцев цивилизованно изгоняли из родных мест и тысячами перемещали в резервации. Оставшиеся несколько лет были вынуждены скрываться от федеральных войск. Белые открыли магазины, построили церкви, стали обрабатывать землю по берегам рек, построили лесопилки. После правительственной амнистии те индейцы, что выжили, несмотря на голод и почти поголовное истребление, занялись тем же самым.
Наиболее преуспевшие вступили в смешанные браки и завоевывали свое место под солнцем белых, остальные просто жили, с безумной силой цепляясь за свои клочки земли на такой крутизне, что никто на них уже не претендовал.
Клара Большая Ветвь с той же силой держалась за индейские традиции. Всю свою сознательную жизнь она считала себя целительницей.
Близнецы Рейнкроу были предметом ее профессиональной заботы. Она считала своим долгом дать им надежную защиту от зла, как только они пришли в этот мир, хотя смешанного брака их родителей она не одобряла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62