Сидя у окна, они наблюдали за китайскими поварами в ресторане напротив, с самоубийственной быстротой резавшими манго на неправдоподобно тонкие ломтики острыми как бритва ножами.
– Интересно… – задумчиво начала Корри, не отрывая глаз от завораживающего зрелища.
– Не продолжайте, – поспешно перебил он. – И разумеется, всякое бывает.
– В тесто, как по-вашему? Или кисло-сладкий соус?
Гай поспешно отодвинул недоеденный пирог.
Корри, спрятав улыбку, повезла его к старейшему в Париже дереву, сучковатой акации, посаженной в тысяча шестьсот первом году на площади Вивиани и до сих пор цветущей каждую весну. Последние грозди цветов еще не опали.
– Подумать только, четыреста раз наступало лето… – задумчиво протянула Корри, грезя о южном солнце.
– И четыреста раз зима, – язвительно отозвался Гай, очевидно, еще не простивший ей испорченный обед.
Но ностальгия по детству вскоре растаяла, стоило Корри обнаружить в очередном переулке темный маленький бар, где она уничтожила несколько сандвичей с ростбифом, запивая их горячим черным кофе с сахаром-рафинадом. Гай терпеливо сопровождал ее повсюду, хотя отказался зайти в «Монопри», самый дешевый и популярный универмаг в городе. Корри, облегченно вздохнув, проехалась на эскалаторе и даже купила блестящий, немыслимо яркий пластиковый пояс с огромной чудовищной пряжкой. Гай поджидал ее у входа с блинчиками из гречишной муки, начиненными бананами, пропитанными вином.
– Боюсь, как бы вы не умерли с голоду, – торжественно объявил он, стараясь не улыбаться.
И тут Корри осенило. Надо во что бы то ни стало посетить рынок на улице Муффар, колоритный, как картины Брака, где царит невообразимое буйство красок: зеленые, красные и желтые перцы, дыни, манго, папайя, лесная земляника, свежий миндаль в мягкой скорлупе, испанские корольки и овернские колбаски. И сыры – от крошечных до огромных, величиной с колесо телеги.
Корри с жадностью воззрилась на живописную картину. Гай взглянул на нее и в притворном отчаянии воздел руки:
– Ни за что. Все это просто не войдет в машину.
– А если свернуть? – робко предложила Корри.
Гай решительно покачал головой, едва удерживаясь от смеха. Однако, поговорив о чем-то с лоточником, вручил ей маленький пакетик из серой бумаги. Внутри оказался ломтик шаума – самого мягкого, самого вкусного, самого сливочного в мире сыра.
– Утешительный приз.
Бросив последний отчаянный взгляд на венские хлебцы, аппетитные булочки и пирожные, розовевшие свежим кремом, Корри позволила увлечь себя в ближайшее кафе, где и осушила чашку горячего шоколада, запив ее ледяным перье.
Оставалось только одно. Они вернулись на Елисейские поля, обсаженные цветущими каштанами, остановившись по дороге лишь затем, чтобы послушать цыгана-аккордеониста. У самой площади Звезды девушка неожиданно выскочила из машины, слегка покачиваясь на непривычно высоких каблуках, и, глядя прямо перед собой, стремглав перебежала улицу, сопровождаемая какофонией гудков, скрежетом тормозов, яростными воплями, быстро сменившимися одобрительным свистом. Достигнув противоположной стороны, она так же быстро вернулась.
– Какого черта вам взбрело в голову? – взорвался Гай.
Девушка лукаво улыбнулась. Откуда ему знать, что говорила дочери Мария! Она сдала экзамен, стала настоящей женщиной!
– Просто клятва, которую я себе дала давным-давно.
Гай с любопытством посмотрел на нее, но, ничего не сказав, взял под руку и проводил в аптеку на Елисейских полях, место, где причудливо сочетались Франция и Америка. Там он купил ей молочный коктейль с настоящими персиками и пластырь, чтобы заклеить волдырь на пятке. В Люксембургском саду он усадил ее на железную скамью, и они долго наблюдали за детьми, игравшими в песке, и стариками, гревшимися на солнце.
– Вы устали.
– Вовсе нет.
Однако Корри, пусть и нехотя, призналась себе, что переполнена впечатлениями. Но ему об этом говорить не собирается.
– Только ноги меня не держат.
Ее спутник покровительственно улыбнулся:
– Женщине не пристало говорить подобные вещи.
– Почему? Что тут такого? Это чистая правда.
– Страсть к правде и полевым цветам… Большинство цивилизованных людей предпочитают садовые. Сейчас попытаюсь объяснить. Вместо того чтобы утверждать, будто ноги вас не держат, следует говорить «ноги болят». Это более изящно. Так и представляешь маленькую ножку, словно созданную для поцелуев.
– А по-моему, все это чистый вздор. Ноги есть ноги, – упрямо возразила Корри, хотя почувствовала, что краснеет. Поглядев на свои голые пальцы, она сбросила красивые, но ужасно неудобные туфли, но тут же поспешно их надела.
– Простите, что допустил вольность, – с прежней иронией учтиво заметил Гай, – но позволю себе остаться при своем мнении. Однако, принимая во внимание поздний час и… э-э-э… состояние ваших ног, думаю, нам лучше вернуться в дом.
Корри потрясение уставилась на него. Он не сказал «домой» или «ко мне», просто упомянул о некоем жилище, с таким же безразличием, как о гостиничном номере.
Остаток пути оба молчали. Гай рассеянно смотрел в окно, Корри украдкой массировала ноги, гадая, что это за дом такой! Возможно, современная, высотная башня со скоростными лифтами, с крыши которой виден весь Париж.
Как выяснилось, она ошиблась и страшно удивилась, когда машина остановилась перед двухэтажным зданием в классическом стиле на улице Петра Сербского. Прекрасный лепной фасад, гигантские окна, свидетельствующие о высоте потолков. Простая постройка восемнадцатого века, но все в ней говорило о больших деньгах, не нажитых нечестным путем, не украденных у доверчивых простаков, а о солидном, скопленном на протяжении веков состоянии и людях, не поддающихся сиюминутным прихотям и новомодным веяниям. Итальянская кровь Корри мгновенно взыграла. Она хотела бы внести в спокойные пастельные тона сумятицу живых красок, увить стены диким виноградом и глицинией, но все-таки не осталась равнодушной к его элегантности, скромному очарованию, изящным очертаниям рам и дверей, безупречности пропорций.
Гай повел ее по ступенькам крыльца к двери, где уже поджидала горничная в униформе.
– Пойдемте, мадемуазель, я покажу вашу комнату, – предложил он.
Горничная взяла у водителя чемодан и последовала за ними. Широкая мраморная лестница вела на второй этаж. Окна выходили на затененный прохладный дворик. Солнце едва проглядывало сквозь густую крону растущего в самой середине дерева.
Комната Корри была обставлена с обманчивым аскетизмом, говорившим об огромных расходах. Как и весь дом, она была выдержана в нейтральных тонах – бежевом, сером и кремовом. Строгий сдержанный стиль. Стены, обтянутые серым шелком, поблескивали, как жемчужины под слоем воды. Шелковые шторы с выработкой более темного оттенка висели на окнах. Ничто, ни единый предмет не противоречил общей атмосфере классической простоты. Здесь царили тишина, полумрак и спокойствие. Действительно чем-то смахивало на гостиничный номер. К комнате примыкали выложенная серым мрамором ванная и гардеробная, где могла бы разместиться семья из четырех человек. Горничная поставила чемодан у кровати, сделала реверанс и исчезла.
После ее ухода стало так тихо, что молчание казалось оглушительным. Сюда не доносился даже шум уличного движения, хотя они находились в центре города. Гай шагнул к девушке. Та отступила, едва не споткнувшись о чемодан.
– Контракт!
– Я просто собирался взять у вас пакеты, – улыбнулся Гай, забирая аляповато раскрашенный пластиковый мешочек с эмблемой «Монопри» и подставку под пивную кружку, которую Корри захватила на память из бара.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнул он, положив все это рядом с чемоданом. – Туанетт разберет ваши вещи. Пора переодеваться к ужину. У вас десять минут.
– Что? – сокрушенно охнула девушка. Оказывается, она устала куда сильнее, чем думала! – По-моему, вы собирались дать мне выходной.
– Да. Днем. А сейчас вечер.
Он направился к двери, но у порога обернулся:
– Десять минут. Гостиная.
Десять минут! Да она пошевелиться не в состоянии! Какая несправедливость! Но стоит ли ожидать справедливости или сочувствия от таких, как Гай де Шардонне! И кто она такая! Ничтожество, обыкновенная девочка на побегушках! Лучше с самого начала приучиться автоматически выполнять все его распоряжения, превратиться в такую же машину, как он сам. Кстати, на внешности его совершенно не отразились сегодняшние приключения. Значит, он предъявил ей ультиматум?! Хорошо же! Недаром она гордилась своей выносливостью и теперь не собирается сдаваться.
Девушка посмотрела на часы. Целая минута прошла в бесплодных размышлениях! Надо действовать быстро.
Она позвонила и попросила принести побольше льда. К тому времени как появилась Туанетт, Корри уже выскочила из ванной, где пустила горячую воду, чтобы платье успело отвисеться и разгладиться. Наполнив биде холодной водой, она добавила льда и, съежившись, сунула туда ноги, где и держала целую минуту. Так, кажется, теперь она способна передвигаться. Корри расчесала волосы, уложила их узлом, надушилась «Бегом времени». Она не позволит себе опоздать, даже если умрет от перенапряжения!
Девушка натянула платье. Наверное, оно тоже радуется, что вернулось на родину после стольких путешествий и долгого заточения. Корри чуть пригладила брови и веки пальцем, смоченным маслом какао, наслаждаясь сладким запахом, и коснулась губ помадой. Бледная кожа матово светилась на фоне темного, переливающегося всеми цветами радуги шелка. Сегодня она не матадор, не наемный убийца, не взломщик. Она нечто большее, неизмеримо большее. Настоящая парижанка.
Взглянув в зеркало, Корри сняла часы и стерла почти всю помаду. Осталось три минуты. Она подержала у висков кусочки льда, глубоко вздохнула, схватила туфли и сбежала с лестницы босиком. У дверей гостиной она помедлила, чтобы прийти в себя, и надела туфли.
– Я готова.
И была вознаграждена удивлением, промелькнувшим во взгляде Гая. Он уже переоделся в светлосерый смокинг. Гостиная была отделана в таких же приглушенных серых и кремовых тонах, как ее комната, но мебели здесь оказалось гораздо больше – антикварный секретер, роскошные глубокие диваны и кресла, обитые кремовой замшей. Единственное яркое пятно оживляло общее однообразие – большая картина маслом, несомненно, принадлежащая кисти Шагала: мальчик в клоунской маске пляшет под яркой улыбающейся луной. Это было так же удивительно, как встретить икону в протестантской церкви, и так же прекрасно, как оркестровое вступление к унылой деревенской песне. Интересно, как она сюда попала.
– Подойдите.
Голос ее работодателя вывел Корри из транса. Одного взгляда на его бесстрастное лицо оказалось достаточно, чтобы получить ответ на невысказанный вопрос. Он вообще вряд ли замечал дремотную красоту картины, для него это не более чем выгодное вложение денег, дань моде.
Гай подошел к камину и взял черный бархатный футляр. Корри неохотно повиновалась его нетерпеливому жесту.
– Повернитесь.
Она молча подчинилась, услышала щелканье замочка, почувствовала, как что-то холодное и гладкое скользнуло по шее. От прикосновения его неожиданно горячих пальцев по спине девушки прошел озноб.
– Да. Думаю, это как раз то, что надо.
Корри повернулась и посмотрелась в зеркало над каминной полкой. На груди красовалось целое состояние – тщательно подобранное ожерелье из черных жемчужин, отливающих, однако, зеленью, розовым и темным ультрамарином, как пленка нефти на воде. Жемчуга сверкали таинственно и немного зловеще на белоснежной коже.
– Но почему… почему вы мне их дарите?
– Дорогая мисс Модена, боюсь, вы слишком нетерпеливы и поэтому часто забегаете вперед, – мягко объяснил Гай, хотя издевательский тон окончательно смутил девушку. – Я не дарю вам ожерелье, просто даю взаймы. Оно принадлежало моей бабушке. Она, правда, считала, что жемчуга годятся исключительно для торжественных случаев, но выхода нет. Сегодня вы должны выглядеть как никогда ослепительно, и эта нить по крайней мере отвлечет внимание от вашего платья.
– А что плохого в моем платье? – устало спросила Корри, неожиданно охваченная тоской и безнадежностью.
– Ничего. Просто вы надеваете его вот уже третий раз подряд, – резко бросил он. – Выезжая со мной, вам придется постоянно менять наряды. Это неписаный закон. Одно и то же платье можно надеть самое большее трижды – на вечеринку или дневной прием, на июльскую прогулку в Булонский лес и в казино… но уже в августе.
И при виде ее ошеломленного лица пожал плечами:
– Ничего, научитесь. Ну а пока я позабочусь, чтобы вас снабдили достаточным количеством… униформ, на все случаи жизни. Когда-нибудь вы, конечно, сможете носить все что хотите, по своему выбору.
Корри сжала кулаки. Неизвестно, что хуже – его нотации или оскорбления. В бытность ее горничной с ней обращались куда лучше.
– За работу!
Он уже стоял у двери.
– Подождите, – окликнула Корри, тщетно пытаясь прийти в себя. – Вы еще не сказали, в чем будет заключаться моя работа.
– Ах, это…
Он поколебался, как-то странно глядя на нее.
– Вы, по всей видимости, просто не можете жить без чего-то вроде ярлыка… или клейма.
– Совершенно верно.
Почему в его обществе она вечно чувствует себя глупой провинциалкой?! Ну и пусть. Корри была исполнена решимости получить какой-то официальный статус.
– Кто я – экономка, секретарь или платная компаньонка?
Гай долго молчал, прежде чем ответить:
– Все вместе и ни то ни другое. Дайте подумать. Да, кажется, я нашел. Пожалуйста, считайте себя компаньонкой.
Компаньонкой? О чем это он?!
Но времени на расспросы не осталось, Гай уж тащил Корри к машине. Может, у него есть молодая родственница, которой нужна компаньонка? Вряд ли. В доме нет никаких следов женского пребывания, и в любом случае Гай ясно дал понять, что редко здесь бывает.
Она была так поглощена своими мыслями, что не заметила, как машина остановилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39