Я побежал. Трое или четверо мужчин второпях приблизились ко мне. Я
вскочил в свою машину и дал скорость в противоположном направлении.
Я пытался спросить дона Хуана о том, что случилось, но я не мог
говорить; мои уши лопались от потрясающего напряжения; я чувствовал, что
задыхался. Он, казалось, был удовлетворен и начал смеяться. Моя неудача
как будто не беспокоила его. Мои руки на рулевом колесе были такими
тяжелыми, что я не мог двинуть ими; они были застывшими; мои руки были
негнущимися и такими же были мои ноги. Фактически, я не мог оторвать свою
ногу от педали газа.
Дон Хуан похлопал меня по спине и селел мне расслабиться. Мало-помалу
давление в моих ушах ослабло.
- Что случилосб там? - наконец спросил я.
Он захохотал, как ребенок, не отвечая. Затем он спросил меня, не
заметил ли я способ, которым женщина перемахнула дорогу. Он восхищался ее
превосходной скоростью. Разговор дона Хуана казался таким неуместным, что
я не мог в действительности следовать ему. Он восхищался женщиной! Он
сказал, что ее сила была безупречной и что она была безжалостным врагом.
Я спросил дона Хуана, помнил ли он о моей неудаче. Я был искренне
удивлен и раздосадован переменой его настроения. Он, казалось, был
действительно рад.
Он велел мне остановиться. Я остановился на обочине дороги. Он
положил свою руку на мое плечо и проницательно посмотрел в мои глаза.
- Все, что я делал сегодня с тобой, было хитростью, - сказал он
прямо. - Существует правило, что человек знания должен обманывать своего
ученика. Сегодня я обманул тебя и обманом заставил учиться.
Я был ошеломлен. Я не мог собрать свои мысли. Дон Хуан объяснил, что
все затруднительное положение с женщиной было хитростью; что она никогда
не была угрозой ему; и что его задачей было ввести меня в испытание с ней
при специфических условиях непринужденности и силы, которые я переживал,
когда пытался пронзить ее. Он похвалил мою решимость и назвал ее актом
силы, который продемонстрировал женщине, что я был способен на большое
усилие. Дон Хуан сказал, что, даже хотя я и не сознавал этого, все, что я
делал, должно было показать меня в выгодном свете перед ней.
- Ты никогда не мог коснуться ее, - сказал он. - но ты показал ей
свои когти. Теперь она знает, что ты не боишься. Ты бросил вызов ей. Я
использовал ее, чтобы перехитрить тебя, потому что она сильна и
безжалостна и никогда не забывает. Люди обычно слишком заняты, чтобы быть
безжалостными врагами.
Я почувствовал ужасный гнев. Я сказал ему, что никто не должен играть
с глубокими чувствами и преданностью других.
Дон Хуан смеялся до тех пор, пока слезы не покатились у него по
щекам, а я ненавидел его. Я был переполнен желанием ударить его и уехать;
однако, в его смехе был такой необычный ритм, что он почти парализовал
меня.
- Не надо быть таким сердитым, - сказал он успокаивающе.
Затем дон Хуан сказал, что его действия никогда не были фарсом, что
он также отбрасывал свою жизнь долгое время прежде, когда его собственный
бенефактор обманывал его, точно так же, как он обманул меня. Дон Хуан
сказал, что его бенефактор был безжалостным человеком, который не думал о
нем таким же образом, как он, дон Хуан, думает обо мне. Он добавил очень
сурово, что женщина испытывала свою силу против него и действительно
пыталась убить его.
- Теперь она знает, что я играл с ней, - сказал он, смеясь, - и она
возненавидит _т_е_б_я_ за это. Она ничего не может сделать мне, но она
выместит это на тебе. Она не знает еще, сколько у тебя силы, поэтому она
будет приходить испытывать тебя мало-помалу. Теперь у тебя нет выбора, и
ты должен учиться, чтобы защитить себя, или ты сделаешься жертвой этой
леди. Она не шутит.
Дон Хуан напомнил мне способ, которым она перелетела.
- Не надо сердиться, - сказал он. - это не обычная хитрость. Это
правило.
В способе, которым женщина отпрыгнула от меня, было что-то, поистине
сводящее с ума. Я был сам этому свидетелем: она перепрыгнула ширину шоссе
в мгновение ока. Я не имел способа избежать этой несомненности. С этого
момента я сконцентрировал все мое внимание на этом случае и, мало-помалу,
накопил "доказательства", что она действительно преследовала меня.
Окончательный результат был тот, что я должен был отказаться от
ученичества под давлением моего иррационального страха.
Я вернулся к дому дона Хуана несколько часов спустя, рано после
полудня. Он, очевидно, ожидал меня. Он подошел ко мне, когда я вышел из
моей машины, и осмотрел меня с любопытством в глазах, обойдя вокруг меня
пару раз.
- Почему взволнованность? - спросил он, прежде чем я имел время
сказать что-нибудь.
Я объяснил, что что-то испугало меня этим утром и что я начал
чувствовать что-то крадущееся вокруг меня, как в прошлом. Дон Хуан сел и,
казалось, был поглощен мыслями. Его лицо имело необычно серьезное
выражение. Он, казалось, был уставшим. Я сел около него и приводил в
порядок свои записи.
После очень долгой паузы его лицо прояснилось, и он улыбнулся.
- То, что ты чувствовал этим утром, был дух водяной дыры, - сказал
он. - Я скажу тебе, что ты должен подготовиться для неожиданной встречи с
этими силами. Я думаю, ты понял.
- Да.
- Тогда почему страх?
Я не мог ответить.
- Этот дух на твоей тропе, - сказал он. - он уже похлопал тебя в
воде. Я уверяю тебя, что он постучит тебе снова, и, вероятно, ты не будешь
подготовлен, и эта встреча будет твоим концом.
Слова дона Хуана заставили меня почувствовать искреннее беспокойство.
Однако, мои чувства были необычными; я был обеспокоен, но не боялся. Что
бы ни случилось со мной, это не могло вызвать во мне старых чувств слепого
страха.
- Что я должен делать? - спросил я.
- Ты слишком легко забываешь, - сказал он. - тропа знания - это тропа
силы. Для того, чтобы учиться, мы должны спешить. На тропе знания мы
всегда боремся с чем-то, избегаем чего-то, готовимся к чему-то; и это
что-то всегда является необъяснимым, великим, более сильным, чем мы.
Необъяснимые силы будут приходить к тебе. Теперь это дух водной дыры,
позднее это будет твой собственный олли, поэтому ты ничего не можешь
делать теперь, кроме как готовиться к борьбе. Много лет назад ла Каталина
торопила тебя, она была только колдуньей, однако, и это была хитрость для
новичка.
Мир действительно полон пугающих вещей, и мы - беспомощные создания,
окруженные силами, которые необъяснимы и непреклонны. Обычный человек, в
незнании, верит, что эти силы могут быть объяснены или изменены; он в
действительности не знает, как это сделать, но он ожидает, что действия
человечества объяснят их или изменят их раньше или позже. Маг, с другой
стороны, не думает об объяснении или об изменении их; вместо этого, он
учится использовать такие силы, перенаправляя себя самого и
приспосабливаясь к их направлению. Это его хитрость. Очень мало остается
от магии, если ты узнал ее хитрость. Маг только немного лучше выделен, чем
обычный человек. Магия не помогает ему жить лучшей жизнью; в
действительности, я бы сказал, что магия мешает ему; она делает его жизнь
сложной, опасной. Открывая себя знанию, маг становится более уязвимым, чем
обычный человек. С одной стороны, окружающие его люди ненавидят и боятся
его и будут стараться кончить его жизнь; с другой стороны, необъяснимые и
непреклонные силы, которые окружают каждого из нас, по праву того, что мы
живем, являются для мага источником еще большей опасности. Быть пронзенным
собратом - действительно больно, но это ничто по сравнению с тем, чтобы
быть тронутым олли. Маг, открывая себя знанию, падает жертвой таких сил и
имеет только единственное средство уравновесить себя - свою волю; таким
образом, он должен чувствовать и действовать, как воин. Я повторю это еще
раз: только как воин можно выжить на пути знания. То, что помогает магу
жить лучшей жизнью, - это сила жизни воина.
Это мое обязательство - научить тебя "видеть". Не потому, что я лично
хочу сделать так, но потому, что ты был выбран; ты был указан мне
мескалито. Однако, мое личное желание заставляет меня научить тебя
чувствовать и действовать, как воин. Лично я верю, что быть воином - более
подходящее, чем что-либо еще. Поэтому я старался показать тебе эти силы,
как маг воспринимает их, потому что только под их устрашающим воздействием
можно стать воином. "Видеть", прежде чем быть воином, - это сделает тебя
слабым; это даст тебе ложную слабость, желание отступить; твое тело будет
разрушаться, потому что ты станешь безразличным. Это мое личное намерение
- сделать тебя воином, таким образом ты не сломаешься.
Я слышал, что ты говорил уже много раз, что ты всегда готов умереть.
Я не рассматриваю это чувство, как необходимое. Я думаю, что оно является
бесполезным потаканием себе. Воин должен быть готов только к битве. Я
слышал также, что ты говорил о том, что твои родители поранили твой дух. Я
думаю, что дух человека является чем-то, что может быть легко ранено, хотя
не теми средствами, которые ты сам называешь ранящими. Я полагаю, что твои
родители искалечили тебя тем, что сделали тебя потакающим себе, мягким и
предающимся прозябанию.
Дух воина не связывается ни потаканием себе и жалобами, не
связывается он победами или поражениями. Дух воина связывается только с
борьбой, и каждое усилие - это последняя битва воина на земле. Таким
образом, результат имеет очень мало значения для него. В своей последней
битве на земле воин позволяет своему духу течь свободно и ясно. И когда он
проводит свою битву, зная, что его воля безупречна, воин смеется и
смеется.
Я кончил писать и поднял глаза. Дон Хуан пристально смотрел на меня.
Он покачал головой из стороны в сторону и улыбнулся.
- Ты действиетльно все записываешь? - спросил он с недоверием. -
Хенаро говорил, что он никогда не может быть серьезным с тобой, потому что
ты всегда пишешь. Он прав: как может кто-нибудь быть серьезным, если ты
всегда пишешь?
Он усмехнулся и я попытался отстоять свою позицию.
- Это не имеет значения, - сказал он. - Если ты когда-либо научишься
в_и_д_е_т_ь_, то, я полагаю, ты должен делать это твоим собственным путем
судьбы.
Он встал и посмотрел на небо. Было около полудня. Он сказал, что еще
было время поехать поохотиться в горах.
- На кого мы собираемся охотиться? - спросил я.
- На особое животное, или на оленя, или на кабана, или даже на
горного льва.
Он остановился на момент, а затем добавил: "даже на орла".
Я встал и последовал за ним к моей машине. Он сказал, что на этот раз
мы собирались только наблюдать и узнать, на каких животных мы должны
охотиться. Он собирался сесть в мою машину, когда, казалось, вспомнил
что-то. Он улыбнулся и сказал, что путешествие должно быть отложено, пока
я не узнаю нечто, без чего наша охота будет невозможна.
Мы вернулись и сели снова под его рамада. Я хотел многое спросить, но
он не дал мне время ничего сказать и заговорил снова.
- Это приводит нас к последнему моменту, который ты должен знать о
воине, - сказал он. - Воин отбирает отдельные предметы, которые создают
его мир.
В тот день, когда ты встретился с олли, и я был вынужден дважды
полоскать тебя в воде, ты знаешь, что было с тобой не так?
- Нет.
- Ты потерял свои щиты.
- Какие щиты? О чем ты говоришь?
- Я сказал, что воин отбирает вещи, которые создают его мир. Он
отбирает намеренно, так как каждая вещь, которую он выбирает, является
щитом, который защищает его от нападений сил, которые он стремится
использовать. Воин будет использовать свои щиты, чтобы защититься от олли,
например.
Обычный человек, который в равной мере окружен этими необъяснимыми
силами, недоступен для них, потому что он имеет другие виды особых щитов
для защиты себя.
Он сделал паузу и посмотрел на меня с вопросом в глазах. Я не
понимал, что он имеет в виду.
- Что это за щиты? - настаивал я.
- То, что делают люди, - повторил он.
- Что же они делают?
- Хорошо, посмотри вокруг. Люди заняты деланьем того, что делают
люди. Это и есть их щиты. Когда бы маг ни имел столкновения с любыми из
этих необъяснимых и непреклонных сил, о которых мы говорим, его просвет
открывается, делая его более доступным смерти, чем обычно; я говорил тебе,
что мы умираем через тот просвет, поэтому, если он открывается, необходимо
иметь свою волю готовой заполнить его; это в том случае, если человек -
воин. Если человек не является воином, как ты, тогда у него нет иного пути
отступления, кроме как воспользоваться деятельностью повседневной жизни,
чтобы удалить из своего ума страх встречи и, таким образом, позволить
своему просвету закрыться. Ты рассердился на меня в тот день, когда
встретился с олли. Я рассердил тебя, когда остановил твою машину, и я
остудил тебя, когда я опускал тебя в воду. То, что ты был в мокрой одежде,
еще более остудило тебя. То, что ты был сердит и замерз, позволило твоему
просвету закрыться, и ты был защищен. В это время твоей жизни, однако, ты
не можешь больше использовать эти щиты столь же эффективно, как обычный
человек. Ты слишком много знаешь об этих силах, и теперь, наконец, ты на
грани того, чтобы чувствовать и действовать, как воин. Твои старые нити не
являются больше надежными.
- Что же от меня ожидается?
- Действуй, как воин, и отбирай частицы своего мира. Ты не можешь
больше окружать себя вещами, как попало. Я говорю тебе это самым серьезным
образом. Теперь ты впервые не в безопасности при твоем старом образе
жизни.
- Что ты имеешь в виду под отбором частиц моего мира?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38