https://wodolei.ru/catalog/kuhonnie_moyki/iz-kamnya/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

сила его окончательных решений делает его способным выбирать
без сожалений, и то, что он выбирает, стратегически всегда самое лучшее; и
поэтому он выполняет все со вкусом и страстной эффективностью.
Когда человек ведет себя таким образом, то можно справедливо сказать,
что он воин и что он достиг терпения!
Дон Хуан спросил меня, не хочу ли я чего-нибудь сказать, и я заметил,
что задача, которую он описал, отнимает всю жизнь. Он сказал, что я
слишком много протестовал ему, и он знал, что я вел вебя или, по крайней
мере, старался вести себя, на языке воина в моей повседневной жизни.
- У тебя достаточно хорошие когти, - сказал он, смеясь. - Показывай
их мне время от времени. Это хорошая практика.
Я сделал жест наподобие когтей и зарычал, и он засмеялся. Затем он
откашлялся и продолжал:
- Когда воин достиг терпения, то он на пути к своей воле. Он знает,
как ждать. Его смерть сидит рядом с ним на его циновке, они друзья. Его
смерть загадочным образом советует ему, как выбирать, как жить
стратегически. И воин ждет! Я бы сказал, что воин учится без всякой
спешки, потому что он знает, что он ждет свою волю; и однажды он добьется
успеха в выполнении чего-либо, что обычно совершенно невозможно выполнить.
Он может даже не заметить своего необычного поступка. Но по мере того, как
он продолжает совершать необычные поступки, или по мере того, как
необычные вещи продолжают случаться с ним, он начинает осознавать, что
проявляется какого-то рода сила. Сила, которая исходит из его тела, по
мере того, как он продвигается по пути знания. Сначала она подобна зуду в
животе, или теплому месту, которое нельзя успокоить; затем это становится
болью, большим неудобством. Иногда боль и неудобство так велики, что у
воина бывают конвульсии в течение месяцев; и, чем сильнее конвульсии, тем
лучше для него. Отличной воле всегда предшествует сильная боль.
Когда конвульсии исчезают, воин замечает, что у него появилось
странное чувство относительно вещей. Он замечает, что он может,
фактически, трогать все, что он хочет, тем чувством, которое исходит из
его тела, из точки, находящей прямо под или прямо над пупком. Это чувство
- есть воля, и когда он способен схватываться им, то можно справедливо
сказать, что воин - маг и что он достиг воли.
Дон Хуан остановился и, казалось, ждал моих замечаний или вопросов.
Мне нечего было сказать. Я был слишком занят мыслью, что маг должен
испытывать боль и конвульсии, но мне было неудобно спрашивать его, должен
ли я также проходить через это. Наконец, после долгого молчания я спросил
его, и он рассмеялся, как будто он ждал моего вопроса. Он сказал, что боль
не была абсолютно необходима, он, например, никогда не имел ее, и воля
просто пришла к нему.
- Однажды я был в горах, - сказал он, - и я наткнулся на пуму, самку;
она была большая и голодная. Я побежал, и она побежала за мной. Я влез на
скалу, и она остановилась в нескольких футах, готовая к нападению. Я
бросал камнями в нее. Она зарычала и собиралась атаковать меня. И тогда
моя воля полностью вышла, и я остановил ее волей до того, как она прыгнула
на меня. Я поласкал ее своей волей. Я действительно потрогал ее соски ею.
Она посмотрела на меня сонными глазами и легла, а я побежал, как сукин
сын, до того, как она оправилась.
Дон Хуан сделал очень комичный жест, чтобы изобразить человека,
которому дорога жизнь, бегущего и придерживающего свою шляпу.
Я сказал ему, что мне неловко думать, что меня ожидают только самки
горных львов или конвульсии, если я хотел волю.
- Мой бенефактор был магом с большими силами, - продолжал он. - Он
был воин до мозга костей. Его воля была, действительно, его самым чудесным
достижением. Но человек может пойти еще дальше этого - человек может
научиться _в_и_д_е_т_ь_. После того, как он научится _в_и_д_е_т_ь_, ему не
нужно будет жить, как воину или быть магом. Научившись _в_и_д_е_т_ь_,
человек становится всем благодаря тому, что он становится ничем. Он, так
сказать, исчезает, и, тем не менее, он здесь. Я бы сказал, что это то
время, когда человек может быть всем или получить все, что он пожелает. Но
он ничего не желает, и вместо того, чтобы играть окружающими его людьми,
как игрушками, он встречается с ними в центре их глупости. Единственная
разница между ними состоит в том, что человек, который _в_и_д_и_т_,
контролирует свою глупость, в то время, как окружающие его люди этого не
могут. Человек, который _в_и_д_и_т_, не имеет больше активного интереса в
окружающих его людях. _В_и_д_е_н_и_е_ уже отрешило его абсолютно от всего,
что он знал прежде.
- Одна лишь мысль о существе, отрешенном от всего, что я знаю,
вгоняет меня в дрожь.
- Ты должно быть шутишь! Вещь, которая вгоняет тебя в дрожь, - это не
иметь ничего, на что можно было бы смотреть впереди, а только всю свою
жизнь делать то же самое, что ты делал раньше. Подумай о человеке, который
из года в год сеет зерно, до тех пор, пока он не становится слишком старым
и усталым, чтобы подняться; поэтому он валяется, как старая собака. Его
мысли и чувства - лучшее в нем - ползут бесцельно к единственной вещи,
которую он когда-либо делал, - сеять зерно. Для меня это самая пугающая
трата.
Мы - люди, и наша судьба - это учиться и быть вовлекаемыми в
неощутимые новые миры.
- Действительно ли есть какие-нибудь новые миры для нас? - спросил я
полушутливо.
Мы не исчерпали ничего, глупец, - сказал он повелительно, -
в_и_д_е_н_и_е это не для мелочных людей. Настраивай свой дух теперь, стань
воином, учись _в_и_д_е_т_ь_; и тогда ты узнаешь, что нет конца новым мирам
для нашего восприятия.



11

Дон Хуан не отправил меня после того, как я выполнил поручения, как
он делал недавно. Он сказал, что я мог остаться, и на следующий день, 28
июня 1969 года, как раз перед полуднем, он сказал мне, чтобы я собирался
курить снова.
- Собираться ли мне снова _в_и_д_е_т_ь_ стража?
- Нет, без этого. Есть нечто другое.
Дон Хуан спокойно наполнил свою трубку курительной смесью, зажег ее и
протянул мне. Я не опасался. Приятная сонливость сразу же охватила меня.
Когда я кончил курить всю чашку смеси, дон Хуан взял свою трубку и помог
мне встать. Мы сели лицом друг к другу на две соломенные циновки, которые
он положил на середине комнаты. Он сказал, что мы пойдем на короткую
прогулку, и предложил мне погулять, слегка подтолкнув меня. Я шагнул, и
мои ноги подогнулись. Я не почувствовал никакой боли, когда мои колени
ударились о пол. Дон Хуан взял меня за руку и снова подтолкнул меня встать
на ноги.
- Ты должен идти, - сказал он, - тем же самым путем, каким ты вставал
другой раз. Ты должен использовать свою волю.
Я, казалось, прилип к земле. Я попытался шагнуть правой ногой и почти
потерял равновесие. Дон Хуан помог мне правой рукой подмышкой и слегка
толкнул меня вперед, но мои ноги не держали меня, и я бы упал лицом, если
бы дон Хуан не схватил меня за руку и не удержал от падения. Он держал
меня под правую руку и наклонил к себе. Я ничего не мог чувствовать, но я
был уверен, что моя голова лежала на его плече; я видел комнату в
наклонной перспективе. Он протащил меня в этом положении около крыльца. Мы
обошли его дважды самым тяжелым образом; наконец, я полагаю, мой вес стал
таким большим, что он был вынужден опустить меня на землю. Я знал, что он
не мог сдвинуть меня. Некоторым образом, как будто часть меня намеренно
хотела стать тяжелой, как свинец. Дон Хуан не делал никаких усилий, чтобы
поднять меня. Он на мгновение взглянул на меня; я лежал на спине лицом к
нему. Я попытался улыбнуться ему, и он засмеялся; затем он наклонился и
похлопал меня по животу. У меня возникло необычное ощущение. Оно не было
болезненным или приятным, или чем-нибудь еще, что я мог додумать. Это
было, скорее, толчком. Дон Хуан начал медленно вращать меня кругом. Я
ничего не чувствовал; я предположил, что он вращал меня кругом потому, что
мой вид крыльца изменялся в соответствии с круговыми движениями. Когда дон
Хуан оставил меня в положении, которое он хотел, он отошел.
- Встань! - приказал он мне повелительно. - Встань, как ты делал это
раньше. Не занимайся пустяками вокруг. Ты знаешь, как вставать. Теперь
встань!
Я настойчиво пытался вспомнить действия, которые я выполнял в таких
случаях, но я не мог ясно думать; было так, как будто мои мысли хотели
своего, несмотря на то, как сильно я ни старался контролировать их.
Наконец, мне пришла мысль, что, если я скажу "встаю", как я делал раньше,
я непременно встану. Я сказал: "встаю", громко и отчетливо, но ничего не
случилось.
Дон Хуан посмотрел на меня с явным неудовольствием и затем повел меня
к двери. Я лежал на левом боку и полностью видел пространство перед его
домом; я был спиной к двери, поэтому, когда он обошел вокруг меня, я
немедленно предположил, что он ушел в дом.
- Дон Хуан! - позвал я громко, но он не отвечал.
У меня было непреодолимое чувство бессилия и отчаяния. Я хотел
встать. Я говорил: "встать", снова и снова, как будто это было магическое
слово, которое заставило бы меня сдвинуться. Ничего не случилось. Я
расстроился и испытывал раздражение. Мне хотелось биться головой о дверь и
плакать. Я проводил мучительные моменты, в которые мне хотелось двигаться
или говорить, и я не мог ни того, ни другого. Я был действительо
неподвижен, парализован.
- Дон Хуан, помоги мне! - сумел я, наконец, промычать.
Дон Хуан вернулся и сел передо мной, смеясь. Он сказал, что я стал
истеричным и что все, что я переживал, не имело значения. Он поднял голову
и посмотрел прямо на меня, сказав, что на меня напал позорный страх. Он
велел мне не беспокоиться.
- Твоя жизнь усложнена, - сказал он. - Избавься от всего, что
заставляет тебя выходить мз себя. Оставайся здесь и вновь приведи себя в
порядок.
Он положил мою голову на землю. Он шагнул через меня, и все, что я
мог ощутить, это шарканье его сандалий, когда он уходил.
Моим первым побуждением снова было беспокойство, но я не мог собрать
энергию, чтобы привести себя в действие. Вместо этого я обнаружил себя
перешедшим в необыкновенное состояние ясности; большое чувство легкости
окутало меня. Я знал, какая сложность была в моей жизни. Это был мой
маленький мальчик. Я хотел быть его отцом больше, чем что-нибудь еще на
этой земле. Мне нравилась мысль о формировании его характера и о том, что
я бы брал его в путешествия и учил бы его "как жить", и все же я ненавидел
мысль о подчинении его моему жизненному пути, но это было именно то, что я
должен был сделать, - подчинить его силой или тем рядом искусных
аргументов и повторений, которые мы называем пониманием.
- Я должен выкинуть его из головы, - подумал я. - Я не должен
цепляться за него. Я должен освободить его.
Мои мысли вызвали во мне ужасное чувство меланхолии. Я заплакал. Мои
глаза наполнились слезами и вид крыльца расплылся. Внезапно у меня
появилась большая потребность встать и увидеть дона Хуана, чтобы объяснить
ему о моем маленьком мальчике; и следующей вещью, которую я знал, было то,
что я смотрел на крыльцо стоя. Я повернулся к фасаду дома и нашел дона
Хуана стоящим передо мной. Очевидно, он стоял здесь позади меня все время.
Хотя я не чувствовал своих ног, я должен был подойти к нему, потому
что я двигался. Дон Хуан подошел ко мне, улыбаясь и поддержал меня под
мышками. Его лицо было очень близко ко мне.
- Хорошо, хорошо работаешь, - сказал он убеждающе.
В это мгновение я осознал, что что-то чрезвычайное случилось прямо
здесь. Сначала у меня было чувство, что я только что вспомнил событие,
которое случилось годами раньше. Однажды в прошлом я видел дона Хуана
очень близко: я курил его смесь, и у меня было чувство тогда, что лицо
дона Хуана погрузилось в бак с водой. Оно было огромным и светящимся и
двигалось. Изображение было таким недолгим, что я не имел времени
сохранить его. На этот раз, однако, дон Хуан держал меня, и у меня было
время рассмотреть его. Когда я встал и повернулся, то я определенно видел
дона Хуана; "дон Хуан, которого я знаю", определенно подошел ко мне и
держал меня. Но, когда я сфокусировал глаза на его лице, я не увидел дона
Хуана так, как я привык его видеть; вместо этого я увидел большой предмет
перед своими глазами. Я знал, что это было лицом дона Хуана, но, все же,
это знание не руководило моим восприятием; это было, скорее, логическое
заключение с моей стороны, и в конце концов, моя память подтвердила это
мгновением раньше: "дон Хуан, которого я знаю", держал меня под мышками.
Поэтому необычный, светящийся предмет напротив меня должен был быть лицом
дона Хуана; это было близко к этому, но, однако, это не походило на то,
что я мог бы назвать "настоящим" лицом дона Хуана. То, на что я смотрел,
было круглым предметом, который имел свое собственное свечение. Каждая
часть в нем двигалась. Я ощущал сдержанное, волнообразное, ритмическое
течение; это было, как будто текучесть заключалась внутри него самого,
никогда не двигаясь за его пределами; и, все же, объект перед моими
глазами медленно тек движением в любом месте его поверхности. Мне пришла
мысль, что это медленно текущая жизнь. В действительности, это было таким
живым, что был поглощен рассматриванием этого движения. Это было
гипнотизирующим волнением. Оно все больше и больше поглощало меня до тех
пор, пока я не мог больше различать, что за феномен был перед моими
глазами.
Я пережил внезапный толчок; светящийся предмет стал неясным, как
будто что-то волновало его, и затем он потерял свое свечение и стал
плотным и толстым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38


А-П

П-Я