Я даже толком не представляла, сколько я зарабатывала: Знала только, что очень мало в сравнении с Джеймсом. Что после свадьбы мы жили в основном на его деньги.
Значит, теперь я буду очень бедной…
У меня было такое ощущение, будто я вышла на балкон и внезапно обнаружила, что у меня нет почвы под ногами. Только огромное, бесконечное, пустое пространство, куда я могу упасть.
Мысль оказаться без денег привела меня в ужас. Она меня унижала. Я казалась себе безликим существом, барахтающимся в огромной враждебной вселенной, где не было ничего, за что бы я могла ухватиться. Как ни противно признаться, я чувствовала себя абсолютно ничтожной без мужа и его зарплаты.
Я ненавидела себя за это чувство незащищенности и зависимости. Я должна быть сильной, независимой женщиной девяностых годов! Одной из тех, кто имеет собственные взгляды, ходит в одиночку в кино, заботится об окружающей среде, умеет сменить предохранитель, ходит на занятия ароматерапии, разводит в саду лекарственные растения и не нуждается в мужчине для поддержания самоуважения.
Однако я такой не была, это очевидно. Хотя очень хотелось бы. А может, я еще стану такой? Похоже, у меня нет выбора: меня поставили перед свершившимся фактом.
Но в тот момент я была скорее женщиной из далеких пятидесятых. Меня вполне устраивала роль домашней хозяйки, муж которой зарабатывает на жизнь для обоих. А если муж к тому же не отказывается от части домашних обязанностей, принося в дом львиную долю денег, тем лучше.
Как мы с Джеймсом поделим деньги с нашего общего банковского счета? Это же немыслимо! Все равно что пытаться разделить сиамских близнецов. Я была почти готова отказаться от своей доли денег на банковском счете, только бы не ввязываться в дрязги. Единственное, что меня останавливало, так это мысль, что Джеймс потратит эти деньги на Дениз. Будет покупать ей цветы, билеты в театр, красивое белье… Я просто не могла позволить ему делать это на мои деньги. Принципиально!
Кроме того, вчера я видела в магазине очень миленькие туфли, и мне хотелось их купить. У меня вообще на данный момент не было доступа ни к каким деньгам. Значит, мне следует потребовать те деньги, что находятся в Англии. Как бы противно это ни было.
От всех этих мыслей у меня голова пошла кругом — примерно так же, как когда мама начала разговор про Шер и Айка.
Я не представляла себе в тот теплый апрельский день три года назад, когда я выходила замуж за Джеймса, что наш брак закончится так печально. Что сердце мое будет разбито и мне придется спорить с ним насчет денег и имущества.
Я тогда думала, что любовь и страсть будут для нас главным в жизни и никогда не уступят место привычке. Я поклялась себе, что никогда не наступит день, когда я войду в комнату и, не глядя на Джеймса, скажу:
— Там плитка в ванной осыпается. Взглянул бы. — Или, бегло посмотрев на него, промолвлю: — Надеюсь, ты не собираешься идти к Рейнолдсам в этом свитере?
Еще я давала себе слово, что никогда не превращусь в женщину, которая доедает за детьми все, что осталось на тарелках.
И еще я не собиралась называть Джеймса папой. Не в том смысле «детка, не трогай бритву, она папина», хотя и это мне не слишком нравилось. Нет, в смысле «будешь есть мороженое, папа?». Как будто ты и твой муж перестали быть самостоятельными личностями, а существовали только как родители. Твой любимый — уже не твой любимый, он просто еще один родитель твоих детей.
Даже смешно вспоминать. Какой же наивной и самонадеянной я была.
Почему я решила, что буду отличаться от других матерей? Почему не понимала, что тысячи женщин до меня клялись никогда не терять магии своего брака? Точно так же они свято верили, что никогда не допустят седины в своих прическах, не позволят груди обвиснуть и морщинам появиться.
Но это неизбежно происходило.
Их силы воли не хватало, чтобы бороться с неизбежным, повернуть время вспять. Не хватит и у меня.
Я снова положила Кейт в корзинку и пошла в душ.
В душе я продолжала думать о Джеймсе. Без горечи. Просто вспоминала, как все было здорово. Хоть он глубоко обидел меня и я такого от него никогда не ожидала, я не могла забыть, как великолепно нам было вместе.
Когда я впервые познакомилась с Джеймсом и мы с ним бывали в компаниях, я всегда смотрела на него через комнату и думала, насколько же он красив и сексуален. Особенно когда был серьезным и деловитым. Это всегда вызывало у меня улыбку. Глядя на него, можно было подумать, что с ним не может быть весело.
Позвольте вас заверить, все совсем не так.
И я замирала от счастья при мысли, что, когда вечеринка закончится, мой мужчина вернется домой со мной. Мне хотелось, чтобы так было всегда.
Я видела достаточно замужних женщин, которые набирали вес, становились непривлекательными и говорили о своих мужьях так, будто они подручные рабочие. Мне всегда становилось от этого грустно.
Какой смысл в браке, если из него уходит магия? Если вы не можете говорить ни о чем, кроме ремонта в квартире? Или о плохой успеваемости ваших детей в школе?
Тогда уж лучше выйти замуж за дрель или за учебник по детской психологии.
Все равно я не могла понять, почему все так сложилось.
Я его любила.
Я хотела сделать наш брак счастливым.
Я хотела, чтобы все между нами было прекрасно.
Да оно и было прекрасно без всяких моих дополнительных усилий. Во всяком случае, я так думала. Я считала, что мои поиски подходящего партнера закончены — я встретила человека, который полюбил меня без всяких условий.
Он умел заставить меня смеяться, как когда-то я смеялась со своими сестрами и подругами. Даже лучше, потому что я не просыпалась в одной постели со своими сестрами и подругами.
Знаете, я думала, что если кто-то из нас когда-нибудь и сходит налево, так это буду я. Хотя я вовсе не собиралась изменять Джеймсу, как вы понимаете. Все считали Джеймса тихим, самодостаточным и надежным. Так всегда воспринимают мужчин, которые носят костюмы и очки и которые могут, глядя тебе в глаза, сказать, к примеру, такую фразу:
— Ну, в период низкой инфляции вам лучше согласиться на фиксированную ставку по закладной. — Или что-то в том роде.
У вас начинает складываться ошибочное мнение, что они скучны, как посудомоечная машина, и надежны, как здания.
Даже я немного недооценивала Джеймса в этом смысле. Мне казалось, что я могу вести себя как душе угодно, а он только терпеливо улыбнется.
Ему было со мной весело.
Он и в самом деле считал, что я замечательная.
Я чувствовала себя в полной безопасности под его зашитой.
Кстати, уверенность в том, что я могу распуститься, но Джеймс все равно будет меня любить, как раз и останавливала меня. Я перестала часто напиваться. Но даже в те дни, когда я перебирала и на следующее утро просыпалась с дикой головной болью, не в состоянии вспомнить, что же произошло накануне, он был очень мил со мной. Он смеялся по-доброму, таскал мне стакан воды, наклонялся и целовал меня в лоб, когда я лежала как труп в постели, и говорил:
— Нет, лапочка, ты не была отвратительной, ты была просто забавной. — Или: — Твоя сумочка найдется. Наверное, завалилась куда-нибудь у Лизы. — Или: — Ну, разумеется, ты сможешь снова посмотреть этим людям в глаза! Уверяю тебя, ты была далеко не самая пьяная. Все были пьяны в стельку.
А в одном действительно ужасном случае, в мое «самое страшное утро» после попойки (уверяю вас, я никогда не давала себе столько клятв не напиваться, как в тот день), он сказал:
— Поторопись, милая, твое слушание назначено на половину десятого. Ты не должна опаздывать: адвокат сказал, что судья — настоящая сволочь.
Подождите минуту. Позвольте мне объяснить.
Да, однажды меня арестовали, но я не делала ничего противозаконного. Я всего лишь попала в неподходящее место в неподходящее время. Меня случайно занесло в клуб, который не имел лицензии на продажу спиртного. Но я и понятия не имела, что владельцы клуба замешаны в каком-то преступлении — если забыть о цене подаваемых ими напитков.
Не понимаю, как я во все это впуталась. Знаю лишь, что пила там с подругами и пребывала в прекрасном настроении. Поэтому, когда появились полицейские и все начали прятать свою выпивку под стол, Джуди, Лаура и я решили, что здорово позабавимся.
— Как при сухом законе! — дружно рассмеялись мы.
Я решила рассказать полицейскому свой любимый анекдот, а именно: «Сколько требуется полицейских, чтобы разбить электрическую лампочку? Ответ: ни одного. Она сама свалится на лестницу».
Один из полицейских почему-то очень обиделся и заявил, что, если я не буду вести себя прилично, он меня арестует.
— Тогда арестуйте меня! — зазывно улыбнулась я и протянула руки, чтобы он надел на меня наручники.
Видимо, я не врубилась в ситуацию и не сообразила, что это настоящие полицейские, а не мое пьяное видение. Поэтому никто не удивился больше меня, когда он и в самом деле надел на меня наручники.
Конечно, я понимала, что он только выполняет свой долг. Я вовсе на него не в обиде. Но должна признаться, что я здорово растерялась.
Я попыталась объяснить ему, что я всего лишь молодая женщина из предместья, просто мне удалось женить на себе бухгалтера. Я все это говорила, чтобы он понял, что мы с ним на одной стороне. Боремся со злом против несправедливости и все такое. Но на него это почему-то не произвело ни малейшего впечатления.
Итак, меня увезли в полицейской машине, откуда я со слезами на глазах смотрела на Джуди и Лауру.
— Позвоните Джеймсу! — крикнула я им напоследок.
Я была уверена: уж он-то знает, что делать.
Так и вышло. Он внес за меня залог и нашел адвоката.
Должна признаться, что никогда в своей жизни я не была так напугана. Я думала, что из меня станут выбивать признание, дадут несколько пожизненных сроков заключения и что я никогда больше не увижу Джеймса, друзей и родителей. Я никогда снова не увижу неба, разве что в крупную клетку с прогулочного дворика.
Мне было ужасно себя жалко. Ведь придется носить уродливую, мешкообразную тюремную одежду. И я превращусь в лесбиянку. Мне придется стать подругой миссис Громилы, чтобы она защищала меня от других девиц, вооруженных бутылками из-под кока-колы.
Мне придется снова начать курить!
Я была в отчаянии. Так что, когда появился Джеймс и внес за меня залог — «вызволил» меня, как я предпочитала считать, — я поверить не могла, что меня не встречают толпы людей и операторы с телевизионными камерами.
Джеймс отвез меня домой, а на следующее утро разбудил, вытащил из кровати и заставил принять душ. Он стер с моего лица губную помаду, сказав, что мне не стоит выглядеть развеселой девицей. Он заставил меня надеть длинную юбку и блузку с высоким воротом по той же самой причине. В зале суда он сидел рядом и держал меня за руку, пока я ждала своей очереди. Он тихо напевал мне песенки, потому что я сидела бледная и меня подташнивало после перепоя.
Меня очень успокаивало его мурлыкание — пока я не расслышала слова одной из песен. Что-то насчет тяжелого заступа и цепей на ногах.
Я в слезах обернулась к нему, готовясь сказать, чтобы он убирался к черту, если ему так весело от того, что меня ожидает. Но тут я встретилась с ним глазами — и не смогла сдержаться, рассмеялась.
Он был прав. Вся ситуация казалась такой нелепой, что не рассмеяться было просто невозможно.
Мы с ним хихикали, как школьники, и судья окинул нас мерзким взглядом.
— Еще десять лет сверх твоего срока. — фыркнул Джеймс, и мы снова покатились со смеху.
С меня взяли штраф в пятьдесят фунтов, которые Джеймс, смеясь, заплатил.
— В следующий раз будешь платить сама, — усмехнулся он.
Я поверить не могла его реакции. Если бы кто-нибудь разбудил меня в два ночи и сообщил, что Джеймс арестован, я бы пришла в ужас. И уж точно ситуация не показалась бы мне забавной. Я бы начала всерьез спрашивать себя, за кого же я вышла замуж.
Я бы ни за что не смогла так помочь, так поддержать и простить, как это сделал Джеймс. По сути дела, он ничего и не прощал, так как ни на секунду не дал мне понять, что я сделала что-то плохое.
Так или иначе, когда меня в следующий раз арестуют, некому будет держать меня за руку в суде и смешить.
Да и чертов штраф мне придется платить самой…
Я выключила душ и вытерлась.
«Мне надо ему позвонить», — решила я.
Вернувшись в комнату, я начала одеваться и параллельно вела с собой такой разговор:
— Позвони ему! — сердито говорила я себе. — Ты что, хочешь, чтобы ребенок голодал?
И сама же отвечала:
— Вот покормлю Кейт и позвоню.
— Нет, не позвонишь. Звони НЕМЕДЛЕННО!
Я снова взялась за свое: тянула, откладывала, пыталась избавиться от ответственности, пряталась от неприятностей. Но мне было страшно! Я понимала, что следует поговорить с Джеймсом о деньгах и квартире. Но все никак не могла решиться. Ведь стоит мне заговорить с Джеймсом об этих проблемах, они станут реальностью. А это будет значить, что моему браку конец.
— О господи! — вздохнула я.
Я смотрела на Кейт, лежащую в корзинке, такую мягкую, толстенькую и ароматную в розовых ползунках. И понимала, что нужно позвонить Джеймсу.
Если бы дело касаюсь только меня, я могла бы позволить себе быть трусихой, но я должна позаботиться о будущем этого чудесного ребенка.
— Ладно, — решительно сказала я. — Ты своего добилась. Я ему позвоню.
Я пошла в мамину комнату, чтобы поговорить оттуда, начала набирать номер лондонского офиса Джеймса и вдруг почувствовала, что у меня закружилась голова. Я одновременно испытывала испуг и возбуждение. Через несколько секунд я услышу его голос. Меня трясло и бросало в жар. Стало трудно дышать, мне не хватало воздуха. Когда в трубке раздались длинные гудки, я испугалась, что меня стошнит от волнения.
Ответила секретарша.
— Могу я поговорить с мистером Джеймсом Вебстером? — спросила я дрожащим голосом. Губы у меня онемели.
Послышалось несколько щелчков.
Я затаила дыхание.
Снова раздался голос секретарши:
— Извините, но на этой неделе мистера Вебстера не будет. Кто-нибудь другой не может вам помочь?
Разочарование причинило мне почти физическую боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48