Ничего, что вода такая холодная. Он знал, что увидит Другой Берег, когда немного приблизится к нему. Всем докажет. Докажет папе. Он возьмет с собой только оловянного солдатика. А мама хотела, чтобы было как лучше. Это не ее вина.
Поэтому прежде, чем пойти вечером к морю, он положил ей на кровать желтое птичье перо.
ВЕЧНОЕ ПЕРО
Кшиш Ветрогон удивительным образом умел влюблять в себя девочек. Ему удавалось это делать с помощью вечного пера. Обычные перья синими или черными чернилами портили бумагу, выдергивая тоненькие, как волос, волокна целлюлозы, и оставляли кляксы. Иногда буква «з» разрывала бумагу, перо при сильном нажатии раздваивалось, и черные капли размывали с трудом написанное предложение. Перо Кшиша Ветрогона не царапало бумагу, оно скользило как шарик, а за ним тянулась череда красивых синих букв. С помощью этого пера Кшиш и влюблял в себя всех девочек в классе.
— Хочешь потрогать? — спрашивал он, и его черные глаза впивались в девчачью робость, как стрелы. Он никогда не ставил девочкам подножки и не дергал их за косы. Только Аню.
И только Ане он писал коротенькие письма на вырванном из середины дневника двойном листочке бумаги. «Я люблю тебя больше всех на свете», — свидетельствовало перо Кшиша Ветрогона.
Аня, судорожно сжимая в руке послание Кшиша, убегала на перемене в туалетную комнату и, закрывшись в кабинке, до самого звонка повторяла: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Она сидела на крышке унитаза, а Бальбина барабанила в закрытую дверь:
— Выходи, я хочу писать!
«Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. — Аня поворачивала фарфоровую ручку. — Я люблю тебя. — Вода с шумом лилась в раковину. — Больше всех на свете».
Бальбина стояла за дверью кабинки.
— Дурочка, — говорила Бальбина, стуча в дверь.
«Я люблю тебя».
— Сама ты дурочка. «Больше всех на свете».
— Ты дурочка, и Кшиш дурачок, — произносила Бальбина с высокомерием. — Папа мне тоже купит такое перо.
Вечные перья в то время считались редкостью. У детей их не было. Лишь немногие взрослые, богатые и нечестные, имели такие перья. И Кшиш. Но только не Бальбина.
«Я люблю тебя больше всех на свете».
Аня смеялась и возвращалась на урок как ни в чем не бывало. Как будто и не получала письма от Кшиша Ветрогона. Украдкой она отрывала кусочек бумаги и писала: «Я тоже». «Ж» выводилось тщательно, с ее обычного пера стекали чернила, буква становилась большой и тяжелой. Это имело смысл. Кшиш получал свернутый в рулончик листочек, разворачивал его и смотрел на Аню. Она тем временем смотрела в окно, однако слышала, как Кшиш вырывал очередной клочок бумаги. Она смотрела в окно: «Я люблю тебя».
Шорох сворачиваемой бумаги нарушал тишину. Но его слышала только Аня. Затем, хлопая ее по плечу и протягивая записку, Оля с завистью говорила:
— Держи. От жениха, — добавляла она со злостью.
«Когда я вырасту, женюсь на тебе», — обещал Кшиш Ветрогон. Буква «у» выходила из-под его пера, как птица с раненым крылом. От этого «вырасту» Ане становилось тепло.
Возвращаясь домой, Аня старалась не наступать на зазоры между квадратами тротуарной плитки — чтобы не случилось несчастья. Она подпрыгивала от радости, потому что был май, ей было почти девять лет и она пребывала в счастливой влюбленности.
— Кшиш обещал, что женится на мне, когда вырастет, — объявила она родителям во время ужина.
В тот день на ужин были макароны с творогом. Ее сестра вытаскивала вилкой самые длинные и, спрятав один конец за щекой, всасывала с легким свистом.
— Пусть она не балуется за едой, — сказал отец маме.
— Не балуйся за едой. — Мама сделала замечание сестре Ани.
— Когда я вырасту, выйду замуж за Кшиша, — проговорила Аня.
Ее сестра со вздохом отложила вилку:
— Я по-другому есть не умею.
— Пусть она сейчас же перестанет, иначе я выйду из-за стола, — пригрозил отец.
— Когда я вырасту… — еще раз попыталась Аня. Ее сестра всосала макаронину.
— Я же сказал, — произнес отец и встал.
— Видишь, что ты натворила! — рассердилась мама, дав подзатыльник сестре Ани.
— Мамуля, — опять начала Аня, — Кшиш…
— Пойди и попроси у папы прощения, — сказала мама ее сестре.
Сестра встала из-за стола, наклонилась над кастрюлей и схватила длинную макаронину. Она скользнула как живая и исчезла у нее во рту.
Аня насыпала в тарелку сахару. «Я люблю тебя». Макароны с творогом и сахаром лежали в тарелке светлой массой. «Больше всех на свете».
— Перестань баловаться за едой! — крикнула мама Ане.
«Я люблю тебя больше всех на свете». «Когда я вырасту, женюсь на тебе».
Кшишу Ветрогону было восемь с половиной лет. Ему никогда не стало больше. Столько лет ему было, когда он повис на прутьях забора, по которому проходил.
Забор был покрашен серой краской — его родители на своем старом «мерседесе» привезли ее из-за границы, не платя пошлины, а просто спрятав в запасном колесе. Они везли ее из Берлина со средней скоростью девяносто километров в час.
Незадолго до того, как Кшиш повис на частоколе забора, его родители разбились в автомобильной катастрофе на дороге Пултуск — Вёнзовница, превысив допустимую скорость шестьдесят километров в час.
Отец Кшиштофа Ветрогона, не заметив знака «Дорожные работы», врезался в каток. Каток стоял на обочине дороги — его оставили без присмотра рабочие, ушедшие в только что открывшийся сельский магазин. Им просто необходимо было утолить сильнейшую жажду, мучившую их с раннего утра, когда они приступали к работе.
Для того чтобы объяснить невероятный факт, почему Кшиш Ветрогон так рано осиротел, следует добавить, что родители на «мерседесе» спешили в больницу, где умирала от краснухи их дочка, младшая сестра Кшиша. Она, впрочем, умерла, так и не узнав, что стала сиротой. Хотя в Польше краснуха давно не считалась неизлечимой болезнью, девочкам делали от нее прививки в пятнадцать лет.
Кшиш же узнал, можно сказать, обо всем сразу, что, собственно, и позволило ему лазить по заборам без страха: ни мать, ни отец уже ничего не могли ему запретить.
Через пару месяцев после гибели родителей и смерти сестры Кшиш подарил свое перо Ане. «Вместо обручального кольца, — сказал он. — А колечко куплю тебе, когда вырасту».
После этого объяснения он ушел из школы на час раньше. Его позвали ребята из параллельного класса, у которых раньше закончились уроки. Кшиш, упиваясь свободой и ощущая утомление от жалости, проявляемой учителями и бабушкой, смотревшей сквозь пальцы на его поведение, решил пропустить последний урок — а был это урок рисования — и пошел играть «в блинчики».
Смысл этой игры заключался в собирании плоских, отшлифованных водой голышей и бросании их в речку таким образом, чтобы они не тонули, а подпрыгивали и скользили по водной глади.
Итак, сначала Кшиш Ветрогон с друзьями кидал камешки, а когда стемнело, пошел домой напрямик — по забору из металлических прутьев, на которых и повис. Один из прутьев прошел сквозь его бок, легко проскользнув между ребрами, другой вонзился в плечо… Кшиш был еще жив, когда приехала «скорая».
Помощь вызвала соседка Кшиша, услышавшая его единственный, отчаянный крик. К несчастью, врач не смог ничем помочь, кроме обезболивающей инъекции. Он делал укол, стоя на плечах водителя «скорой», ведь Кшиш висел высоко. Прутья ограды были заострены наподобие наконечников индейских стрел. Тело его прошло сквозь них легко, но освободиться он не мог. Вызванный пожарный отряд приехал со специальным оборудованием для резки металла, не исключено, что именно с тем, которым вскрывали «мерседес» родителей Кшиша, чтобы извлечь их тела. Прутья были чугунными и толстыми, и их распиливание отняло довольно много времени.
Кшиш тем временем с высоты полутора метров наблюдал за суетящимися вокруг него — а точнее было бы сказать под ним — людьми и ощущал удивительное блаженство. Хотя в первое мгновение он боялся, но после укола ему стало легко и страх прошел. Его внимание привлекала лысеющая голова врача. Пожалуй, он впервые смотрел на взрослых сверху. Нет, не впервые. Кшиш вспомнил, что однажды ему уже довелось видеть затылки взрослых, отца, державшего его на плечах, когда они все вместе откуда-то возвращались. На плечах у мамы сидела его сестренка. Особенно смешными сверху казались носы, они были совершенно иными. Сейчас ему представился случай увидеть носы других людей. Не нравилась ему вся эта суета, но, если уж стал участником происходящего, он решил воспользоваться случаем, чтобы рассмотреть все как следует. Шлемы пожарных сверху были похожи на созревшие боровики, блестевшие на ярком солнце. Кшишу приходилось щуриться при взгляде на их каски. Макушка доктора была розовой, волосы забавно обрамляли ее, словно неаккуратная, тонкая веревка. Почему у врача такая розовая макушка? У папы была густая шевелюра темных волос, и в последний раз, не считая того случая, когда Кшиш находился высоко, он держал папу за слегка обросший щетиной подбородок. Сверху отец выглядел смешно, особенно его нос, будто нелепо расплющенный треугольник. Тогда отец держал Кшиша за ноги, а сейчас он не ощущал его рук, у него кружилась голова, ноги онемели, а на земле, под ногами водителя «скорой», лежал его зашнурованный парусиновый ботинок.
Голова Кшиша Ветрогона становилась все более тяжелой, но боль наконец прошла. Пожарные поставили лестницу и вытащили его одним движением вместе с двумя спиленными частями заборных прутьев. Заботливые руки поддерживали его как совсем маленького ребенка. Он вспомнил, как однажды уснул в автомобиле, а отец взял его на руки. Однако тогда он уже проснулся и мог бы идти сам, но отец все держал его на руках, думая, что сын спит, и нес его на второй этаж. Кшиш просто притворялся спящим. И сейчас он решил сделать вид, что не может двигаться, приказал своему телу быть бессильным. Небо над головой становилось все более прозрачным, не было необходимости прищуриваться, ведь он уже в крепких объятиях отца. И в теле появилась такая приятная усталость. Скоро будет ночь, он уснет, а мама, как обычно, придет к нему, чтобы перекрестить перед сном. Он сможет заснуть, и будет спать, и выспится на всю свою жизнь.
Когда крепкие руки положили Кшиша Ветрогона на носилки, с забора спорхнул ангел. Он был высоким и стройным, хотя кроме Кшиша его никто не заметил.
Ангел встал у дверей «скорой». Кшиш на мгновение открыл глаза и улыбнулся ему. У ангела было лицо отца, он тоже улыбнулся и подмигнул в ответ. Кшишу хотелось улыбнуться еще раз, но он вспомнил, что должен притворяться спящим и бессильным. Затем двери «скорой» закрылись, и машина с включенной сиреной двинулась по улице Святой Барбары.
Когда Аня узнала о смерти Кшиша Ветрогона, ей было почти девять лет, у нее были светло-рыжие косички, закрепленные резинками из старой велосипедной покрышки. Это случилось на следующий день, на первом уроке математики. В классе было шумно, но Аня опоздала на урок и ничего не знала. Учительница потребовала тишины, пару раз постучав по столу линейкой.
Аня смотрела на учительницу с удивлением. Математичка была доброй и не злилась, даже когда Бартэк не мог сложить простые числа. Сейчас учительница выглядела взволнованной. Аня, не вытащив тетради, осторожно положила ранец на стул. Она смотрела на совершенно изменившуюся в лице учительницу, заговорившую о Кшише. О том, что его больше нет. Что он больше не придет в школу. Что они должны с ним попрощаться. Она говорила ужасные, невозможные вещи, а Аня смотрела на ее движущиеся губы, на появлявшиеся между ними зубы, один из которых был кривой… Аня никогда раньше его не замечала. А учительница продолжала произносить чужие, страшные слова:
— Больше никогда… навсегда…
Но Аня знала, что все это самая настоящая глупость. Еще вчера Кшиш дергал ее за тонкие косички, и это когда-нибудь снова повторится. Не обязательно сегодня, ведь его действительно сейчас нет. Может быть, бабушка перевела его в другую школу. Но недопустимо, совершенно невозможно говорить маленькой девочке такие вещи! Кшиш еще не раз дернет ее за косички, а она будет делать вид, будто ничего не произошло. Потому что Кшиш ее любил, а она любила Кшиша.
— Кшиш был уже мертв, когда его сняли с забора, — продолжала учительница. — И для вас это должно стать важным уроком, чтобы вы никогда не делали того, что может быть опасным. А ты, Антэк…
Кшиш ходил по забору? Он всегда был самым смелым мальчиком в классе. Но по этому забору, этому железному ограждению нельзя было ходить. Он никогда не сделал бы такой глупости!
— …я видела, как ты перебегал улицу. Мне ужасно жаль, что в такой момент… — говорила учительница.
Аня схватила ранец и встала.
— Сядь, Аня, — велела учительница. И тут Аня крикнула:
— Зачем вы нам это говорите? Это неправда. Я видела Кшиша перед школой, только что, это все неправда, он еще у ворот стоит!
Дети бросились к окну, учительница стучала по столу линейкой, но никто не обращал на нее внимания. А Аня открыла дверь и выбежала из класса. Так и надо этой глупой тетке за то, что она сделала! Аня больше никогда не пойдет в школу и не услышит эту учительницу. Человек, который говорит такие глупости, наверняка не сможет научить детей ничему хорошему.
Аня бежала по тротуару в тапочках, ранец бил ее по ногам. Было тепло. С одной косички слетела резинка, и ее волосы развевались, как птичье крыло.
На мрачной лестничной клетке старинного дома слегка пахло гнилью, как в старом подвале. Вот уже через две ступени, совсем скоро, она будет дома, где — правда. Аня стучала кулаками в дубовую дверь, затем услышала быстрые шаги и скрежет открывающегося засова. Она попала прямо в теплые, ароматные мамины объятия.
На следующий день они с мамой уехали в деревню к бабушке и дедушке. В течение мая и почти всего июня через пшеничные поля Аня ходила в маленькую деревенскую школу. После уроков вместе со своей новой подружкой Марысей они бегали на луг пасти корову Мальвину. Девочки переносили колышек, к которому она была привязана, и заботились о том, чтобы Мальвина не паслась там, где растет клевер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19