Я вас люблю».
Диана плакала, Кэти утирала глаза, мужчины тоже были взволнованы.
Нотариус отложил очки.
— Я пригласил вас, — обратился он к инспектору Дэвиду, — по просьбе Дианы и всех членов семьи Чайлдхуд, потому что мы должны честно исполнить последнюю волю покойного Джона Уэйта. Диана сказала, что вы, поверив в ее вину, не думая о последствиях для собственной карьеры, приняли решение скрыть факты от следствия. Поэтому положенная вам часть наследства составляет…
От оглашенной нотариусом суммы у инспектора на секунду потемнело в глазах. В следующий миг он почувствовал, как руки Дианы обвились вокруг его шеи. Он знал, что любовь важнее денег и сильнее смерти.
ПОЗВОЛЬ МНЕ УЙТИ

Вечер
Марта смотрит на кровать, затем расстилает льняную скатерть на ночном столике. Ткань, ниспадая до пола, прикрывает некрасивую мебель. На лампу Марта набрасывает шерстяной платок с красными розами, и свет, не добираясь больше до углов комнаты, концентрируется вокруг нее. Тени ложатся на разноцветные полоски лоскутного одеяла, рассыпанные на подушке светлые волосы Ивоны, ее прикрытые глаза и хрупкую фигуру. Марта смотрит на нее, затем переводит взгляд на тканый ковер над ее кроватью: нежные ягоды, рябина или калина, — слева, листья и тонкие коричневые веточки — справа.
Ивона спокойна. Слегка подрагивают ее веки. Марта склоняется над сумкой и вынимает бутылку шампанского, два бокала и пепельницу. Тонкий хрусталь звенит в ее руках. Ивона вздрагивает.
— Пока не открывай глаза, еще чуть-чуть… Подожди, потерпи, еще немного… — просит Марта.
— Уже? — Ивона с закрытыми глазами поворачивается к Марте.
— Не подглядывай! — Марта прикрывает ее глаза рукой.
Она смотрит на ее милое лицо, изящный макияж. В полумраке Ивона кажется более молодой, она выглядит как тридцатилетняя женщина в хорошей форме, хотя в действительности ей сорок. Марта, не отнимая ладони с ее глаз, берет другой рукой вазочку с цветами и ставит возле лампы. Цветы заслоняют слабый свет, отбрасывая широкую тень, падающую на стену точно между потолком и стулом. Марта снова склоняется над сумкой — голубой коврик приобретает почти синий оттенок — и вытаскивает маленький серебристый магнитофон. Кассета вставлена. Марта заглядывает за столик в поисках розетки.
— Пожалуйста, не смотри, потерпи еще минуту.
Ивона утвердительно кивает, ее распущенные, светлые с медовым оттенком волосы трепещут, она улыбается чуть тронутыми помадой губами:
— Я слышала!
Марта оборачивается, из включенного магнитофона льется тихая музыка.
— Ничего ты не слышала!
Ивона открывает глаза, хватает Марту за юбку, словно капризного ребенка, и приподнимается на локтях. Платье с глубоким вырезом распахивается у нее на груди. Она выглядит как пробудившаяся после сна царевна, но при этом крепко держит Марту за юбку.
— А ты сильная! Иди сюда, я тебя поцелую!
Марта осторожно отступает, внимательно смотрит на нее, затем говорит:
— Отстань, давай без нежностей, не хватает, чтобы нас кто-нибудь увидел.
— Ой, не забывай, что мы взрослые. — Ивона подтягивает колени, обхватывает руками тонкие лодыжки, кладет подбородок на колени. Она обводит взглядом комнату с таким видом, будто видит ее первый раз в жизни.
Тишина. Марта чувствует напряжение — в животе, ногах, плечах. Ивона молчит, поглаживая лоскутное одеяло, а Марте кажется, что она не сможет больше выносить эту тишину, как в детстве, когда ей ставили двойку и дома на вопрос «как дела в школе?» предательски отвечал ее живот. Нужно притворяться безразличной. Но затянувшееся молчание может стать опасным, и тогда Марта, задвигая ногой сумку под кровать, равнодушно спрашивает:
— Ну и как?
Ивона осторожно прикасается к ковру, рассеянно проводит по нему рукой.
— Нормально! Нормально! — Вздыхает с облегчением и откидывается на подушку. — Нормально! — повторяет она еще раз, словно хочет, чтобы ответ прозвучал более убедительно.
Напряжение Марты стекает вниз, по серому свитеру, синей юбке, обычным серым ботинкам на низком каблуке. Совершенно спокойно она произносит:
— Ну слава Богу.
Опять молчание и внезапное ощущение неловкости. Первой нарушает тишину Ивона: поворачивается в сторону изголовья, поправляет цветную подушку, прислоняя ее к металлической спинке кровати, и знаком просит Марту сесть. Та садится на краешек кровати. Тогда Ивона судорожно начинает что-то искать — перебирает руками, заглядывает под подушку и наконец тоном с оттенком претензии произносит:
— У меня где-то здесь были часы!
Марта вскакивает — она об этом не подумала. Часов нет ни на ночном столике, ни на кровати — снова эта дурацкая паника. И вот рука скользит по серому свитеру, изучает содержимое кармана. В ее ладони сверкает что-то серебристое. К тени от цветов прибавляется огромная тень маленьких с узким браслетом часов, охватывающая букет, словно коса. Руки женщин сталкиваются — ногти Ивоны, покрытые лаком лососевого цвета, щелкают о серебро. Марта убирает свою руку — ее ногти коротко острижены — и объясняет:
— Я их спрятала, поскольку хотела, чтобы ничего… Но Ивона, надевая часы на запястье, прерывает ее на полуслове:
— Я ведь должна знать, который час! — В ее голосе проскальзывает нота легкого раздражения.
Марта помнит положение маленькой стрелки на циферблате.
— Семь минут.
Ивона не может справиться с миниатюрным замочком.
— Вижу, что семь! Марта пожимает плечами:
— Понятно.
Ивона смеется, как будто ей удался хороший анекдот.
— Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, старт!
Марта на лету схватывает, о чем идет речь. Она теребит свои маленькие пальцы без колец. Не нужно их сжимать.
— Хм… От чего?
— Играешь в вопросы? — Ивона все прекрасно понимает.
— А ты нет? — Марта улыбается.
— Это риторический вопрос?
— А ты как думаешь? — Марта не проиграет, только нужно помнить, что отвечать надо все время вопросом на вопрос.
— А я?
— Откуда ты взялась, такая наблюдательная? — Внимание Марты ослабевает.
— Разве это имеет значение?
Паузы между вопросами не должны быть длинными. Марта задумывается.
— Почему ты меняешь тему?
— А какая у нас сегодня тема? — Ивона реагирует быстрее Марты.
— Как будто ты не знаешь? — удивляется Марта.
— Не хочешь ответить на мой вопрос?
— Ты действительно думаешь, что выиграешь?
Ох, пауза. Ивона смотрит не нее, затем спрашивает:
— Который час?
— У тебя же есть часы, — вырывается у Марты. Ивона радостно смеется:
— Проиграла, проиграла!
Марте вдруг становится обидно.
— Я всегда проигрываю. Ивона грозит ей пальцем:
— Только без этого!
Затем она отодвигается, освобождая место на постели, чтобы Марта могла сесть напротив.
— Снимай обувь, залезай и не обижайся. Сегодня я командую.
Но Марта еще дуется:
— Я никогда об этом не забывала, ни на секунду.
Ивона как будто не слышит. Марта снимает стоптанные туфли, проверяет, не поехала ли петля. Не хотела бы она здесь сидеть в дырявых колготках и пить шампанское. Она и так рядом с Ивоной выглядит как бедная родственница. К счастью, все в порядке.
— А вот и шампанское. Бокалы в полумраке блестят.
— Да. Но…
— Только без «но». Сигареты.
Марта чувствует: она должна что-то сказать:
— Есть, но…
— Ну так давай. Без «но»… без-о-но, без-о-но-мучо… — напевает Ивона, а Марта садится на кровать.
Красная пачка, зажигалка. Марта бросает то и другое Ивоне. Та с удовольствием затягивается, огонек зажигалки освещает ее лицо ярче, чем свет лампы. Начинает кашлять. Марта сердится:
— Вот видишь?
Ивона нетерпеливо отмахивается, разгоняя дым.
— Мы же договаривались. Без «но», — сухо кашляя, возражает она. — Ненавижу слово «но»… Расслабься. Это самое ужасное слово во всех языках… На тебе прекрасное платье, но…
Марта смеется и заканчивает:
— …выглядишь ты в нем как корова.
— Я тебя люблю, но…
— …мы должны расстаться. Так будет лучше. Ивона глубоко затягивается, она больше не кашляет.
— Браво! У тебя красивая прическа, но…
— …тебе она не поможет.
Ивона переставляет пепельницу на кровать.
— Вот именно. Будешь жить, но…
Ивона стряхивает пепел. Ждет. Марта молчит. Ивона осторожно дотрагивается до нее:
— Почему ты молчишь? Мы так здорово веселились. — Последнее слово сопровождается новым приступом кашля.
Марта не выдерживает:
— Мне бы не хотелось, чтобы ты курила.
— Ты, праведница, сама дымила как паровоз. Почему это я не должна курить? Заработаю рак и умру? Дорогая, почему мне нельзя курить? — Ивона в ярости.
Марта тут же берет себя в руки.
— Ради Бога, кури, если хочешь.
— Лучше, уже лучше, намного лучше. — Голос Ивоны резок. — Я буду жить долго и счастливо. Для тебя бутылка всегда наполовину пуста, а для меня — наполовину полна.
— Да делай что хочешь. — Марте становится обидно. Ивона смотрит не нее, затягивается еще раз, потом резким движением гасит сигарету.
— Я противная. Смотри, гашу. Вот уже погасила. Сдаюсь. Делаю это ради тебя. Ну?
Марта чувствует, что должна дать объяснение:
— Курение, правда…
— …вредно для здоровья, министр здравоохранения… ну и хрен с…
Только не это! Марта не желает этого слышать!
— Ивона! Эти слова не для тебя!
Но Ивона довольна. Ругательства ее провоцируют.
— Не будь такой нежной, сестричка. От матерных слов еще никто не умирал. Ни от того, что их произносил, ни от того, что слушал. Я лично предпочитаю выражаться. В экстремальной ситуации мат даже может спасти жизнь.
Марта с неодобрением кривит губы:
— Ну ты как что-нибудь скажешь…
Нельзя было так говорить. С лица Ивоны исчезает улыбка.
— Я, — напоминает она Марте, — могу сегодня говорить все, что мне вздумается.
Марта снова ощущает легкое напряжение.
— Да.
Но этого недостаточно. Голос Ивоны становится более высоким, чем обычно.
— Тебя вообще не спрашивают. — Ивона смотрит на Марту, видит, как вздрагивают ее плечи, замечает ее обиду и бросает: — Ты не должна обижаться.
Марта соглашается:
— Ладно. — Но ее плечи вновь вздрагивают, и это движение явно противоречит словам.
Ивоне не хочется ссориться.
— Не обижайся. Ну, не делай такую мину, лапочка… — Ласковый тон не производит впечатления на Марту.
— Отстань.
Однако Ивона не собирается отступать. Она придвигается к Марте, приподнимает брови и с невинным видом просит:
— Лапочка, котенок, ну посмотри на меня! Ласточка моя, мой зайчонок, это я, твой воробышек, твой крысенок-писенок, ну сделай доброе лицо вежливой девочки, у воспитанных девочек всегда добрые мины, минки, минетки, нимфетки, нужно быть вежливой…
Марта не выдерживает, заливаясь тихим смехом. Лицо Ивоны тоже проясняется.
— Наконец-то. О'кей. Курим, пьем, безумствуем. Открываем. — Она протягивает Марте бутылку шампанского.
Тихо звенят хрустальные бокалы. Марта на секунду ставит свой на столик и зажигает свечу.
Пламя свечи иначе освещает комнату — мягче и приятнее. Лица женщин словно разглаживаются, округляются углы мебели, комната будто одухотворяется. Они лежат рядом, на подушке — волосы Ивоны, разметавшиеся светлыми волнами, после мелирования, и более темные волосы Марты, стянутые резинкой в немодный конский хвост. Женщины держат в руках бокалы, на столе — пустая бутылка, их ноги высоко подняты. Марта подтягивает юбку и поднимает их еще выше. Ноги Ивоны длиннее и стройнее.
— Определенно, я выигрываю! — Ивона вытягивает ступни, как танцовщица.
— Эй, ты нечестно измеряешь. — Марта не дает себя обмануть, сползает с подушки. — Вот, пожалуйста, я! Не мошенничай!
Ее бокал наклоняется, шампанское перетекает к краям хрусталя. Марта опускается все ниже, и все, что оставалось в ее бокале, выливается на грудь Ивоне. Та с криком отстраняется. Все еще вытянутые к потолку ноги Марты подрагивают.
— Господи!
— Вот видишь? Мои длиннее!
— Это нечестно! — Ивона вытирается, на платье остается мокрое пятно.
Марта берет носовой платок, промакивает декольте Ивоны и упрямо бормочет:
— Правду не скроешь.
Они снова ложатся рядом. Ивона переливает часть своего шампанского в бокал Марты.
— Я всегда за собой следила… А о стольком не позаботилась…
Марта что-то бурчит в ответ, вежливо поддакивая, наклоняет бокал, золотистая жидкость течет прямо ей в рот.
— Знаешь, когда-то я сказала во дворе, что моя младшая сестра еще писается в штанишки. Ребята смеялись… — Ивона смотрит в потолок, не замечая, что лицо Марты становится напряженным. — Не перебивай. Но потом прекратили. А она убежала домой. Перестала со мной разговаривать и выходить во двор. Сейчас я бы сказала ей, что… Дождь идет, слышишь?
— Слышу, — деревянным голосом отвечает Марта.
— Не думала, что это так ее заденет. Я люблю гулять под дождем… Пошла бы сейчас гулять… Идешь себе в калошах, звук хлопающий раздается… и слышно, как по веткам: кап, кап… Во мгле становится заметна паутина. После дождя видно, как паук плетет ее прямо перед твоим лицом. Фу! — произносит она с содроганием.
— Ты преувеличиваешь.
Но Ивона словно не слышит возражения:
— В ясный день невозможно это увидеть, а после дождя видно. Так хочется на это посмотреть…
Марта решительно ставит бокал на столик.
— Думаешь, было бы лучше оказаться сейчас в холоде, с паутиной на губах, с мокрыми ногами…
Глаза Ивоны закрыты.
— А капли: кап, кап, как из капельницы…
— Капли: срап, срап…
— Ненавидела выходить на прогулки. Три, четыре, Лежебока! А сейчас гулять! Словно собаке. Петр был такой… правильный. Это полезно, Лежебока! Ну-ка давай, Лежебока! На три, четыре. Перед обедом нужно гулять, чтобы появился аппетит, после обеда — чтобы еда поскорее усвоилась. Полезно! — Ивона смеется, потом мрачнеет. — А сейчас я бы пошла…
— Ночью? — Марта реалистка. Ивона оживляется:
— Точно! Я однажды на спор пошла. Ночью. На кладбище… Темно было. Кипарисы — как люди. А помнишь, как под Краковом мальчишки поспорили, что один пойдет ночью на кладбище и в доказательство того, что был там, вобьет гвоздь в могильный крест?
— Нет.
— Ну, вбил гвоздь, как вдруг его что-то сильно схватит… — Ивона быстро берет Марту за юбку и сильно тянет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19