Отстал муравей.
На поляне тигр завтракает. Шум услышал — антилопа поперек горла встала: «Что случилось? Слон со всех ног бежит. От кого? Если уж слоны побежали...»
Тут муравей выскакивает, весь в мыле:
— Фу! Слышь, старый, слон такой толстый не пробегал?
— Пробегал. А вы с ним в пятнашки играете?
Ну, муравью кровь в голову бросилась, ничего не соображает.
— Цыц! Матрац полосатый! Погоди, со слоном покончу, тобой займусь! Не буди во мне зверя — укушу! — и за слоном вдогонку побежал.
«Так, — подумал тигр. — Надо сматываться. Пока не загрыз».
Скоро все узнали, какой жуткий муравей в лесу объявился: за слонами да за тиграми гоняется. А сам никого не боится. Чуть что, как пискнет страшным голосом — у всех мурашки по коже.
Медведя из берлоги выгнал, живет там с молодой львицей, которую у старого льва отбил.
В лесу что-то страшное творится. По всяким спорным вопросам извольте явиться к нему, к мудрейшему. И еще, представляете, требует, чтобы перед ним на колени вставали. Нет, на колени-то каждый встать может, было видно перед кем! А в траве как его разглядишь, кровопийцу рыжего? А вы спрашиваете, почему у нас звери в очках...
Тьфу! Вот зверюга свалился на нашу голову, не приведи Господь...
Вечер встречи
Когда-то они дурачились вместе на площадке молодняка. Прошли годы. Жизнь раскидала кого куда, и вдруг приглашение на вечер встречи.
Собрались на опушке леса. Заяц с зайчихой, лев со львицей, волк с волчицей, лисица с бобром.
Выпили, разговорились.
Зайца от выпитого развезло, льва по плечу хлопает:
— Лева, я тебя вот таким помню. Давай поцелуемся, не пожалеешь! Как ты вырос, Лева! А я что ни ем, все такой же! Как говорится, не в коня корм! Да и корм то есть, то ни хрена нету!
— Как это «ни хрена нету»? — удивился лев. — Я проверял: с кормом все в порядке.
— Какой там порядок, Лева! Морковка не уродилась!
— Оленина зато уродилась! Что за манера: есть то, чего нет! Оттого и не растешь, заяц!
Волчица метала в пасть куски мяса, косясь на лисицу:
— Слушай, рыжая, что у тебя со шкурой? Оно не заразное?
Лисица дернула плечиками:
— До чего ж ты, серая! На мне крокодилова кожа!
— Крокодилова? — Волчица перекрестилась. — У нас в лесу крокодилы отродясь не водились!
— "У нас в лесу!" Дальше своего леса ничего не видите! А я за границу от нашего леса выезжала! Муж, бобер, ты знаешь, работает соболем. Они на экспорт идут. Я их сопровождаю.
— Кого? Мужей, что ли?
— Пушнину! Кстати, скажи зайчихе: заячьи шубы давно не носят. Дурной тон. Неужели заяц не может достать чего-то приличного!
Заяц вскинулся:
— А на какие, позвольте спросить, шиши?!
— Не понял! — Лев сплюнул косточку. — У нас каждый получает такие шиши, какие ему положены. Вот ты сколько, заяц?
— Да ни шиша!
— Значит, тебе столько и положено! Я лев, побольше тебя, поэтому тысячу!..
— Ой, ну ты прямо королева! — Лисица подсела ко львице. — Страшно рада за тебя, просто страшно! Слушай, а твой на сторону не бегает?
— Бегает. Но говорит: «Задержался, исполняя служебные обязанности».
— И ты веришь?
— Что я, дура? Конечно, верю. А он спрашивает меня: «Мордастая, говорят, тебя видели с тигром. Это правда?» Я говорю: «Ложь!» И он мне верит. Закон джунглей: все держится на доверии. А не поверишь, — разорвет. Кстати, твой старик исполняет супружеские обязанности?
— Бобруша мой? — Лисица порозовела. — Как умалишенный! Все хатки строит, хатки. На лето сдает. Приличная сумма набегает. Знаешь, в этом браке я по-настоящему счастлива! Тьфу, тьфу, тьфу!..
Заяц долго кашлял на ухо задремавшему льву:
— Лев, а правду говорят, ты козлика задрал? С нашей площадки, серенького, помнишь?
Льва передернуло:
— Что за народ! Козел пригласил на день рождения. Ну выпили. А закусывать нечем! Я же не алкоголик. «Задрал!» Надо же, так исказить факты! Кстати, заяц, зашел бы с зайчихой по старой дружбе! Фигура у нее какая стала! Прелесть!
— Да ты что, ты что, Лева! Вглядись: кожа да кости!
— А я говорю: фигура хорошая! Ничего в зайчатине не понимаешь, даром что заяц!
Волк совсем нализался, еле языком ворочает, но заводится:
— Я санитар леса! Отец был санитаром леса! Кто была моя мать? Санитарка леса! Кто зверей кругами гоняет, чтоб не зажирели!
— Ты, ты! — зарыдала волчица. — Гомеопат ты наш единственный!..
Заяц дрожащими лапками поднял бокал:
— Хочу произнести тост за нашу площадку молодняка, которая сдружила навеки! За вас, друзья!
Лев, чокаясь, подмигнул зайчихе:
— Завтра в десять утра. Устроим завтрак на траве. Только ты да я. Не пожалеешь!
Вечер прошел в теплой и дружественной обстановке.
Дуплет
Рыбкин ехал на старушке «восьмерочке» вдоль тротуара, прикидывая, где втиснуться. Обнаружил приличную щель и, по-воробьиному вертя головой, аккуратно вписался без всяких проблем.
«Мастер за рулем!» — похвалил себя Вадим. Нагнувшись за сигаретами, случайно надавил газ и услышал, как погребальный набат: бздым!
Вадим поднял чугунную голову.
Мама родная! Вошел в «мерседес»! Едва задел заднюю панель, но «мерседеса»! Все равно что чихнуть рядом с тигром!
Рыбкин резко сдал взад. И тут раздался «бздым» круче первого.
Не веря своему счастью, Вадим повернул голову.
БМВ! Фара!
Как говорится, одним выстрелом двух зайцев! Причем за каждого полагалась смертная казнь.
Из «мерседеса» вылезала девица. Формы покруче, чем у авто.
«Вот в кого въехать бы передком! Повезло, что баба, — не убьет же!»
И тут к девице по бокам пристроились двое. Телохранители! Хотя в галстуках и морды нестрашные.
— Ну что, мужик, — улыбнулся блондин. — Ты аккуратный. В пятьсот баксов уложился!
Рыбкин покрылся холодным потом.
— Ребята! Вы же интеллигентные люди! Откуда такие деньги?
— Ты же не спрашиваешь, откуда у нас деньги. И мы не спрашиваем про твои деньги. Надо уважать коммерческую тайну, верно? Тебе осталось до похорон полчаса. Ищи деньги!
Рыбкин затравленно оглянулся и увидел сорвавшихся с цепи пару бритоголовых, не иначе хозяев БМВ.
— Мы тебя сейчас в асфальт закатаем!
За Рыбкина вступились «интеллигенты» из «мерседеса».
— Пацаны, повежливей! Товарищ нам должен пятьсот баксов. Будете за нами!
Орлы из БМВ пиджаки разом скинули и пошли стенка на стенку.
Рыбкин, радуясь, что всех пристроил, дал деру.
Через минуту его догнали все четверо.
— Дружбан, не спеши! Мы тут с ребятами посовещались: в сумме ты гульнул на тысячу баксов. Даем тридцать минут. Потом пойдет счетчик.
— Миленькие! — взвыл Рыбкин. — Я инженер. Полгода сижу без работы!
Крепыш посмотрел на часы:
— Осталось двадцать девять минут! Держи трубу, звони близким, пусть поторопятся.
Честно говоря, у Вадима за семь лет была накоплена заначка в три тысячи долларов. На всю оставшуются жизнь: зимние сапоги жене, ремонт и себе на похороны. Неприкосновенный запас, о котором никто не знал.
«Будем считать, потратил на похороны».
Рыбкин набрал номер соседа.
— Никита! Беги к нам в туалет! На полке слева, в коробке из-под «Тайда», отсчитай тысячу долларов так, чтобы жена не видела! И пулей к магазину «Нептун»! Иначе через полчаса меня похороните!
Сосед поперхнулся и бросил трубку.
Блондин предложил:
— Может, еще кому позвонить хочешь? Льготный тариф.
А в это время, как выяснилось позже, Никита вломился в квартиру к Рыбкиным и в туалет пулей.
Галя, жена Вадима, опешила:
— У вас туалет засорился, что ли?
И слышит, за стенкой все рушится. Решив, что Никита потерял сознание, Галя рванула дверь и видит: сосед из «Тайда» вытряхивает доллары!
У Гали глаза на лоб:
— Никита, ты в нашем туалете деньги хранишь? У нас проценты больше, чем в вашем?
Никита орет:
— Твоему жить осталось двадцать минут! — и с тысячей вон из квартиры...
Никита успел вовремя. С ребятами рассчитались. Они дали свой телефон. «Будут лишние деньги, звони, постукаемся!»
Вернулся Рыбкин домой через час.
Жена в темной прихожей кинулась на шею. У Вадима на глазах слезы. Целует, а сам чует что-то неладное.
Вошли в комнату, и тут Рыбкин видит на жене новую шубку. На шее золотая цепочка. И пахнет от нее отвратительно. Дорогими духами!
В голове раздался «бздым», будто врезался в «мерседес»!
— Вадюша, я как увидала у нас лишние две тысячи долларов, решила купить самое необходимое. А то потратим на ерунду!
Рыбкин застонал:
— Черт! Отказываю себе во всем, а эта за час пустила по ветру две тысячи долларов!
Эх, знать бы раньше, что пропадут деньги! На все три тысячи въехал бы паразитам по самые помидоры!
Хоть раз в жизни душу отвел!
Эстетика
— Журавль, а журавль, скажи, почему, когда вы летите по небу, люди улыбаются, говорят: «Журавлиная стая летит». А когда мы, коровы, — носы воротят, ворчат: «Стадо коровье прется!» А в чем разница?
Журавль гордо задрал голову и сказал:
— Ну мы как-никак журавли. А вы коровы!
Буренка замотала головой:
— Но мы даем людям молоко, мясо, шкуру последнюю отдаем! А вы, ну что вы даете человечеству?
— Ну, не знаю, — обиделся журавль. — Зато мы летим красиво! Не как-нибудь, — журавлиным клином. А вы бредете как попало, стадом! Неэстетично!
Буренка задумалась: «А ведь журавль прав. Нам бы... клином! По журавлиному! И люди скажут: „Полюбуйтесь! Вон коровья стайка прошла!“»
На следующий день коровы возвращались домой, построившись несколько странно. Впереди бежала Буренка. Она то и дело оглядывалась и мычала, чтобы коровы подравнялись, держали линию.
Пропуская коров, люди, прижатые к заборам, ругались:
— Совсем озверела, скотина! Всю улицу заняли!
Коровы прошли. Остались на земле коровьи лепешки.
Кто-то сказал: «Смотрите! Смотрите! Лепешки-то как легли! Прямо журавлиный клин получился!»
Услышав последние слова, Буренка радостно замычала:
— Что значит — эстетика! Выходит, и мы можем!
Хор
Последний раз Ниночка видела у директрисы такое лицо в апреле, когда стало известно, что Васильев, Никонов и Цузин после третьего урока отправились искать золото на Аляску и неделю их не могли найти ни здесь, ни там.
Директриса закрыла за Ниночкой дверь, задернула занавески и при свете настольной лампы шепнула учительнице пения на ухо:
— Завтра вы будете выступать в австрийском посольстве!
— Слава богу! Я уж подумала, что-то серьезное!
— Нина Васильевна! Не понимаю, чему вы радуетесь?! — Елена Александровна навела на нее двустволку близко посаженных глаз. — Можно подумать, ваш хор по вечерам распевает в посольствах! Вы понимаете, какая это ответственность?!
— Так, может, не выступать? — упавшим голосом сказала Ниночка.
— Сказали «надо выступать»! И предупредили, в случае чего... понятно? Соберите хор после урока. Я буду говорить.
Когда Елена Александровна вошла в класс, крики чуть поутихли, а когда директриса трагическим голосом произнесла: «Товарищи!» — наступила гробовая тишина.
— Товарищи! Завтра у вас ответственнейшее мероприятие! Вам предстоит выступать в австрийском посольстве! Надеюсь, не надо объяснять, какая это честь и чем она может для вас кончиться! Я повторяю, Сигаев, не в грузинском посольстве, а в австрийском! Это не одно и то же. Другими словами, вы как бы отправляетесь за границу. Заграница — это местность, где проявляются лучшие качества человека. Как в разведке! Ни на минуту не забывайте, что у вас самое счастливое детство из всех детств! Обувь почистить, уши вымыть! В туалет сходить заблаговременно. Дома. Сигаеву подстричься, как нравится мне, а не твоему папе. Челка — полтора пальца моих, а не его! Австрийцы говорят по-немецки, у вас — английский! Что бы ни предлагали, отвечать «данке шен», то есть «спасибо»! У наших австрийских друзей ничего не брать! Они должны понять, что у вас все есть! Вы поняли? — повторила директриса. — У вас все есть! Сигаев, и у тебя тоже! Руки в карманах не держать, матерям зашить! Будут задавать вопросы — пойте! Будут угощать — не ешьте! И вообще держитесь как можно раскованней. Прочитайте газеты, выясните, где эта Австрия, кто глава государства, чем занимается население... Кто сказал «земледелием и бандитизмом»? Сигаев, не путай со своими родителями!
Директриса пошла к дверям, улыбаясь и так приветливо помахивая рукой, что всем стало жутко. Расходились молча, по-одному.
Всю ночь родители гладили, подшивали, мыли, стригли. Утром хористы появились в школе чистенькие, страшненькие, как приведения на выпускном балу.
Ровно в десять к школе подкатил иностранный автобус с темными стеклами. Елена Александровна по такому поводу в парадном кожаном пиджаке и юбке, надетой на левую сторону, — проверила у всех ногти, уши, обняла крепко Ниночку, и траурная цепочка исчезла в автобусе.
Минут через сорок подъехали к трехэтажному особняку. Ворота с чугунными кружевами распахнулись, и автобус мягко въехал во двор, другими словами, за границу.
Навстречу вышла загорелая женщина в голубом платье и непонятно с какой стати заговорила по-русски. Наверно, приглашая идти за собой...
Иностранная территория угнетала неестественной чистотой и подозрительно пахло чем-то вкусным, очевидно международным скандалом. У Потемкина оборвалась пуговица, которую он нервно тискал свободной от Кирилловой руки. Он хотел бросить пуговицу в урну, но, подумав, решил не рисковать, а просто сунуть пуговицу в карман. Карманы оказались зашитыми! Тогда Потемкин принял единственно верное решение: незаметно для себя сунул пуговицу в рот и языком пристроил ее к щеке.
В зальчике, где предстояло петь, около небольшой эстрады в креслах сидели пять взрослых и человек десять иностранных детей, одетых так аккуратно, будто они тоже должны были петь. Хористы парами стали взбираться на сцену, отчего возникла заминка, поскольку мальчики, как учили, пропускали девочек вперед, при этом продолжая крепко держать каждую за руку. Блеснуть хорошими манерами в таком положении оказалось непростым делом.
Наконец хор выстроился. Ниночка вышла вперед и, с трудом подбирая русские слова, увязая в прилипшем к гортани «данке шен», выговорила, что они рады присутствовать в этом зале у своих австрийских друзей. «Мы любим и знаем вашу страну, — бормотала Ниночка, — особенно любим красавицу Вену, подарившую миру короля вальсов Штрауса и канцлера Крайского!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20