Мука есть. В холодильнике она обнаружила яйца и масло. Ее не оставляло ощущение, что, несмотря на любезный прием, мистер Смит не особенно хочет, чтобы она хозяйничала в его доме. Но Эдит упрямо вздернула подбородок. Раз слова произнесены, она будет действовать. В конце концов, что ей остается? По крайней мере, сделает что-нибудь полезное.
Она засучила рукава шелкового жакета и замесила тесто. Разыскав баночку с остатками абрикосового джема, Эдит раскатала тесто в лепешку, сверху выложила джем и поставила пирог в духовку. Через полчаса он будет готов.
Она вышла в прихожую и прислушалась — сын и отец негромко о чем-то разговаривали. Она услышала, как Томас спрашивает:
— Значит, с Шейлой у тебя все кончено?
Эта твоя знакомая хотя бы собак не боится.
Эдит тихонько попятилась назад и прикрыла Дверь. Но она снова приоткрылась, в кухню вошла собака, села и, склонив голову набок, посмотрела на гостью — вполне дружелюбно.
— Твой хозяин не хочет обращаться к врачу, да? — вздохнула Эдит. — И ему не очень нравится, что с его сыном приехала я. Спасибо, что ты отнесся ко мне дружески.
Пирог был уже почти готов. Она заварила чай, поставила на поднос чашки и молочник, потом достала пирог, порезала его на кусочки и выложила на блюдо, которое нашла в буфете.
Затем подошла к двери в гостиную и услышала, как Мэтью говорит:
— Ты ведешь себя неразумно.
— Я поступаю так, как считаю нужным, — ответил ему отец, повысив голос.
Но Эдит на этот раз решила, что пора ей напомнить о себе. Легонько постучав в дверь, она сказала:
— Чай готов. Можно нести?
Мэтью вышел и прошел вместе с ней в кухню. Вид у него был расстроенный.
— Не хочет врача, отказывается. Придется просить мистера Локвуда присмотреть за ним. Он тяжело вздохнул. — Это сосед, он и без просьб заглядывает к отцу, но у него самого старенькая мать…
Он подхватил поднос, и они направились в гостиную. Мэтью придвинул к дивану маленький столик, чтобы отец мог пить чай не вставая, а они с Эдит сели на мягкие пуфики. Томас попробовал пирог, похвалил его и стал вежливо расспрашивать Эдит о ее работе, о родителях, но все это время у нее было чувство, что он разглядывает ее, как какое-то насекомое, — таким холодным и изучающим был его взгляд, в котором не чувствовалось ни малейшей симпатии, хотя Томас оставался вежливым и предупредительным. Шериф сидел около хозяина и бросал на него преданные взгляды, изредка получая вкусные кусочки пирога.
Впрочем, больному, похоже, полегчало. Его движения стали более оживленными, он сам наливал себе молоко и ел с аппетитом.
Эдит с интересом рассматривала камин, сделанный из гранита, с очень красивым, затейливым кельтским узором, вырезанным на камне.
— Отец сложил его своими руками, — сказал Мэтью, перехватив ее взгляд.
— Какая великолепная работа! Можно посмотреть поближе? — Эдит встала и подошла к камину.
На нем стояли диковинные фигурки зверей, сделанные из слоновой кости и какого-то редкого сорта дерева. Индийские, должно быть, решила про себя Эдит. Она подержала в руках слоника из черного камня — он оказался довольно увесистым.
Оглянувшись, она увидела, что Мэтью гладит Шерифа по голове, а его отец смотрит на нее напряженно и пристально. Эдит поспешно поставила слоника на место и, решив не спрашивать, что это за фигурки, вернулась к столу.
Они еще немного посидели, и наконец Мэтью сказал, что им пора ехать. Но он с тревогой смотрел на отца и медлил. Тот с некоторым усилием поднялся и прошелся по комнате.
— Со мной все будет в порядке, сынок, — сказал он. — Вот мой доктор. — Он показал на собаку. — Другого не надо. Шериф понимает меня, чувствует мое состояние, и, когда мне плохо, он ложится рядом и передает мне свои силы. Вы любите собак? — обратился он к Эдит.
— Очень. Я бы хотела иметь собаку, но мои родители… Видите ли, я живу в их квартире, а там такая дорогая мебель. К тому же я весь день на работе…
— Словом, много всяких «но», — произнес он и, будто потеряв к ней всякий интерес, повернулся к сыну.
За все время его общения с ней глаза Томаса нисколько не смягчились, лед в них так и не растаял. Зато когда он смотрел на сына, они наполнялись нежностью и тоской.
— До свидания, папа, не провожай нас. Против мистера Локвуда ты ведь не возражаешь, правда? Я позвоню тебе, когда вернусь в Лондон. Пей те таблетки, которые я привез в прошлый раз, — добавил Мэтью настойчиво.
Они обнялись. Эдит с улыбкой пожелала хозяину скорейшего выздоровления и первая вышла в сад. Пес побежал провожать их и сел у калитки, виляя хвостом. Мэтью наклонился и потрепал его по спине.
— Шериф, береги отца. Эдит, я только загляну к соседу, поблагодарю его за помощь.
Но мистер Локвуд оказался у себя в саду и подошел к ним со своей стороны живой изгороди — маленький толстячок лет под шестьдесят с розовым лицом и живыми глазами.
— Не беспокойтесь, я пригляжу за ним, — уверил он Мэтью. — И сегодня вечером забегу, и утром загляну. Не беспокойтесь, — повторил он, — мне это не составит труда.
— Когда они отъехали от дома, Эдит оглянулась и увидела, что в окне промелькнуло лицо Томаса. Собаки уже не было во дворе.
Через некоторое время Мэтью заговорил:
— Вы, наверное, удивлены, Эдит. Чтобы понять моего отца, надо знать его историю.
— Если не хотите, не рассказывайте, — быстро сказала она.
— Здесь нет никаких тайн. — Он негромко вздохнул. — Восемь лет назад умерла моя мать.
От пневмонии, тяжелые осложнения, знаете, ну и не смогли вылечить. После этого отец ушел с работы, продал лондонскую квартиру, купил этот дом и живет здесь. Почему именно в Кловере — я сам не знаю. Ему было все равно. Ткнул пальцем в атлас, я полагаю. Главное, чтобы подальше от знакомых мест, от друзей, от привычной обстановки. Моя мать была для него всем.
Он ее боготворил, готов был ради нее на все. Я больше не встречал в жизни примеров такой любви и духовной близости. И с тех пор отец не обращается к врачам и с людьми общается только по необходимости. Мистер Локвуд — единственный, кто переступает порог его дома из посторонних. Да еще миссис Спайбекер — она заходит раз в неделю убрать комнаты, но отец на это время уходит гулять с Шерифом.
— Да, это, видимо, была необыкновенная любовь, — осторожно проговорила Эдит.
— Без нее он не смог работать. Отец проектировал загородные коттеджи, и все свои проекты он показывал сначала маме, а она в каждый вносила своеобразный штрих, который становился изюминкой будущего дома.
— Она тоже была архитектором?
— Нет, искусствоведом. Но вкус у нее был безупречный во всем. Она многие годы интересовалась Индией. Те фигурки, которые вы видели на камине, — ее коллекция, она собирала их несколько лет. Каждый свой отпуск они путешествовали по странам Востока и, конечно же, побывали в Индии.
— Вы ездили с ними? — спросила Эдит.
— Нет, меня отправляли к дяде в Плимут.
Это брат матери, он держит прогулочную яхту.
У него большая, дружная семья. Это были довольно веселые каникулы, и все равно я с большим удовольствием поехал бы путешествовать вместе с родителями.
Бедный мальчик, подумала Эдит. Ему в детстве не хватало родительской любви и внимания. Так часто бывает, когда отец и мать слишком сосредоточены друг на друге.
— А вы, Эдит? — внезапно спросил он. Ваши родители, как я понял, работают за границей? Вам не приходилось в детстве скучать без них?
— Нет, я-то всегда ездила с ними. Мой отец дипломат, мы долго жили в Кении, Марокко, потом в Италии. Я сейчас работаю в Форинофисе.
— Вот как? В каком отделе? — поинтересовался он.
— В отделе отца, разумеется. Я переводчица, но работа у меня скорее секретарская. Потому что мой французский еще далек от совершенства.
— Несмотря на ваши французские корни?
— Увы. Я хорошо говорю по-итальянски, но хотела бы выучить французский в совершенстве.
Моя бабушка француженка. После войны она вышла замуж за англичанина и приехала в Лондон. А ее родители погибли во время войны, отец под Дюнкерком, а мать — ее звали Элен Брикэ — участвовала в Сопротивлении. Ее арестовали. Она ожидала этого и успела спрятать дочку у знакомых. Бабушка считает, что я очень на нее похожа.
Почему-то Эдит была уверена, что эта семейная история не вызовет в Мэтью скуки. Он действительно слушал с интересом, затем быстро взглянул на нее, и ей показалось, что он хотел что-то сказать, но передумал. Эдит открыла сумочку, чтобы достать платок, и украдкой взглянула на себя в зеркало. В доме Томаса Смита она постеснялась зайти в ванную, чтобы привести в порядок макияж, и теперь с досадой заметила, что помада совсем стерлась.
— Я, кажется, не понравилась вашему отцу, — проговорила она.
— Я боялся, что вы так решите, — вздохнул Мэтью. — Но на самом деле вы тут ни при чем.
Отец.., видите ли, он беспокоится обо мне. Боится, что я встречу девушку, которую полюблю очень сильно. Так же сильно, как он любил маму. Он считает, что это не принесет мне счастья. Любить и потерять, что может быть тяжелее в жизни? Он не хочет, чтобы я повторил его судьбу.
Но ведь сам Томас прожил с матерью Мэтью много счастливых лет, подумала Эдит. И теперь он не желает своему сыну полюбить? Это просто эгоизм. Вслух она сказала:
— Но его опасения, видимо, до сих пор не оправдались? Потому что вы, кажется, живете один…
— До последнего времени у него не было особых оснований тревожиться, — как-то туманно ответил Мэтью, и у Эдит почему-то вдруг сильно забилось сердце.
Она встряхнула головой и поспешила перевести разговор на другую тему. Ей давно уже хотелось задать один волновавший ее вопрос.
— Вы меня простите, Мэтью, но у вас дома, пока вы разговаривали по телефону, я заглянула в вашу красную папку с рисунками.
Надеюсь, я не совершила страшного преступления?
— Нисколько. Я сам должен был предложить вам сначала посмотреть мои работы. Ну и что вы скажете?
— Мне понравилось. Даже больше… Я не могу похвастаться, что разбираюсь в живописи, но ваша манера настолько необычна… Я имею в виду, для нашего времени… Вспоминаются старые мастера, великие итальянцы.
Человек, которого изображают в такой манере, кажется намного значительнее и интереснее, чем он есть в жизни. Черты его характера, как положительные, так и отрицательные, как бы делаются более выпуклыми. Например, обычная милая девушка может выглядеть ангелом доброты, а человек, наделенный вполне безобидными недостатками, — злодеем. Но все равно эти люди уже не кажутся заурядными. Может быть, вам мои рассуждения кажутся смешными…
— Ничуть. Вы абсолютно правильно определили суть романтической школы.
— А скажите, вы хорошо знаете всех этих людей, которых изобразили? — спросила она наконец.
— Нет, далеко не всех. Какое-то лицо может так сильно поразить, что я спешу зарисовывать его по памяти, когда возвращаюсь домой, — ответил он.
Она хотела спросить прямо — а Сесил Лайтоллер вам знаком? Но что-то ее удержало. В окне уже мелькали лондонские улицы. Взглянув на часики, Эдит увидела, что уже скоро десять. Надо же, она совсем забыла о времени.
Наверняка ей уже звонили и Сесил, и мама, и они недоумевают, куда она пропала, и беспокоятся. Но почему-то эта мысль не вызвала в ней ответного беспокойства.
Она поймала себя на том, что ждет, когда Мэтью предложит ей продолжить работу над портретом, но он не заговаривал об этом, и его молчание наполняло Эдит таким мучительным беспокойством, перед которым меркло все остальное.
Вот они миновали вокзал Виктории и свернули на ее улицу.
— Поставить машину в гараж? — спросил Мэтью.
— Нет, остановитесь у подъезда. Я попрошу, чтобы ее сначала вымыли, а потом служащий сам поставит в гараж.
Мэтью послушно затормозил у подъезда и вышел первый, чтобы подать Эдит руку.
— Еще раз большое спасибо вам за помощь, — медленно проговорил он, глядя ей в глаза.
— Пустяки. Я рада, что с вашим отцом не случилось ничего плохого.
Надо было прощаться, но они стояли в уже сгустившихся сумерках, смотрели друг на друга и молчали. Вдруг он словно вспомнил.
— А наши сеансы, Эдит? Хотя бы еще один раз.
Наконец-то! А то Эдит уже почти решила сама напомнить ему о работе над портретом.
— Хотя после рабочего дня вам вряд ли захочется сидеть неподвижно еще в течение часа, — вдруг добавил он.
— Вообще-то на работе мне приходится много сидеть…
— Тогда давайте отложим до субботы, вы согласны?
— Конечно. В субботу я абсолютно свободна.
— Тогда, может быть.., давайте встретимся завтра и сходим куда-нибудь? Или просто погуляем? — произнес он, и Эдит поняла, что всю дорогу мечтала услышать от него именно эти слова. У нее в груди разлилось тепло, кровь прилила к обычно бледным щекам.
— Если хотите. Где?
— Может быть, в семь часов у памятника Виктории? Если это вам подходит.
— Да, это мне подходит, — сказала она, и ей внезапно захотелось смеяться. Они с такой церемонной серьезностью договаривались о предстоящем свидании, словно жили сто лет назад, во времена королевы Виктории. Он, кажется, совсем не торопится прощаться. Придется ей сделать это самой.
— До свидания, Мэтью, — проговорила она, протягивая руку. — Сегодня был очень хороший день.
Мэтью взял ее руку и медленно поднес к губам. В тот момент, когда он поцеловал ее, Эдит словно ощутила удар электрического тока. От неожиданности она отпрянула и, взглянув на него испуганными глазами, поспешила скрыться в подъезде. Быстро поднявшись к себе, она сразу прошла в ванную и пристально всмотрелась в свое отражение в большом овальном зеркале. На нее глядела совсем новая, незнакомая Эдит — глаза ее блестели, щеки пылали, губы горели. Правую руку, да и все тело покалывало иголочками. Что с ней? Что случилось? Она пытливо всматривалась в свое отражение и не находила ответа.
Приняв душ и переодевшись в розовый короткий халатик, Эдит налила себе чаю и села в гостиной. Есть не хотелось. А больше всего не хотелось, чтобы сейчас позвонил Сесил.
Она чувствовала, что не может и не хочет отчитываться перед ним, как провела сегодняшний день. Может быть, лучше вовсе не брать трубку?
Она усилием воли отогнала беспокойство и еще долго сидела, глядя в пространство, с улыбкой на губах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20