Одну остановку доехала на метро до вокзала Виктории, и ей посчастливилось — через десять минут она уже сидела в электричке, которая везла ее к бабушке в Пилбем.
До бабушкиного поселка было минут тридцать езды. Эдит прислонилась виском к стеклу, обхватила обеими руками сумочку, закрыла глаза. Надо успокоиться, глубоко подышать.
Она взрослый человек и знает, что «первый раз» бывает далеко не всегда самым удачным.
Да, она воображала цветы, свечи, шампанское, шелковые простыни, волнующие объятия и необъятный океан нежности. Ну что же, все вышло не так. Это не любовный роман, а реальная жизнь.
Надо же быть такой наивной дурочкой! Сесил сказал, что любит ее. Возможно, он сейчас тоже досадует на нее за то, что она вела себя, словно бесчувственное бревно. Все в порядке вещей: она, не имея никакого любовного опыта, растерялась, испугалась, отсюда и отрицательные эмоции. Все так, все так… Только почему ее не покидает ощущение ужасной ошибки?
На остановке в купе кто-то подсел, и Эдит с трудом подавила досаду, ей сейчас не хотелось ничьего общества. До бабушки ехать еще минут двадцать. Она притворилась, что дремлет. Сосед какое-то время сидел тихо, затем Эдит услышала шорох, царапанье по бумаге и, движимая любопытством, невольно приподняла ресницы. Напротив нее сидел мужчина и делал торопливый набросок в блокноте простым карандашом. Он поднял глаза, и их взгляды встретились.
2
На его лице отразилось легкое смущение, но он тут же широко улыбнулся.
— Простите, я не хотел вас беспокоить, — дружески произнес он, а его карандаш тем временем продолжал летать по бумаге, не сбавляя темпа. — Надеюсь, вы ничего не имеете против? Ваше лицо настолько необычно, что я не смог устоять. Всего лишь маленький набросок…
Он проговорил это, не прерывая своего занятия, быстро перебегая глазами с лица Эдит на страницу блокнота. Эдит ощутила раздражение. Возможно, в другое время она отнеслась бы к бесцеремонности этого человека более снисходительно, сочла бы ее безобидным чудачеством художника. Но сейчас она была не в том настроении.
— Я как раз против, — произнесла она, сурово хмурясь. — Будьте добры прекратить это.
Он удивленно вскинул брови, и его карандаш неохотно замедлил свой бег.
— Простите, — повторил он. — Я полагал, нам обоим это должно быть лестно. Мне — рисовать вас, вам — служить мне моделью.
— В самом деле? — кисло выговорила Эдит. — Ваша фамилия, должно быть, Гейнсборо. Или Ван Дейк? А еще лучше — Рембрандт…
— Что значит «лучше»? — изумился он. — Вы идете на поводу у общественного мнения. Хальс, между прочим, соперничает с Рембрандтом в области портрета…
Эдит вовсе не настроена была сейчас праздно болтать и решительно перебила художника, который, кажется, намеревался поделиться с ней своими пристрастиями в живописи.
— Извините, но мне не хочется сейчас разговаривать. Прошу вас меня не беспокоить, или мне придется перейти в другое купе, — сказала она, жалея, что не захватила с собой газету, за которой можно было спрятаться.
— В этом нет необходимости. Я умолкаю и больше вас не потревожу, — нисколько не обидевшись, произнес с подчеркнутой галантностью мужчина и послушно убрал свой блокнот во внутренний карман куртки. — Тем более, что ваше лицо прочно запечатлелось в моей памяти. Любой, кто увидит его хотя бы раз, уже никогда не забудет, — прибавил он негромко.
Он, наверное, рассчитывал, что она ответит и разговор продолжится, но Эдит не поддалась на уловку и отвернулась к окну. Впрочем, этот человек просто попал под горячую руку, в другое время она попросила бы его показать набросок и послушала бы рассуждения о живописи. В его внешности не было ничего отталкивающего, напротив…
Эдит попыталась додумать важную мысль, которая пронеслась в ее голове перед тем, как ее отвлек этот любитель живописи, но мысль ускользнула, и Эдит не удалось снова выделить ее из водоворота других. Едва поезд остановился, она вышла на платформу и зашагала к бабушкиному дому.
Сейчас она склонялась к мысли, что виновата во всем сама. Не надо было строить из себя недотрогу. Ей и Сесилу следовало уже давно сблизиться по-настоящему. Она делает из мухи слона. Эдит вспомнила двух девушек, с которыми познакомилась во Франции на стажировке полтора года назад, — они делили комнату в общежитии. Чего только Эдит не наслушалась за тот месяц, каких только откровений! Одна из них, шведка Бригита, познала физическую любовь еще в четырнадцать.
Сейчас, в двадцать один год, она придерживалась невысокого мнения обо всех мужчинах и считала, что все зависит от женщины. Как себя с ними поведешь, такими они с тобой и будут. Главное — не дать им понять, что не можешь без них обойтись, поучала она Эдит.
Вторая, итальянка Джоанна, уже два года жила с молодым человеком, автомехаником, но не была уверена, что выйдет за него замуж.
В постели она находила его непревзойденным, но в быту он бывал несносен. Ревнивый, склочный, никогда первым не сделает шаг к примирению.
Эдит в ответ на откровения девушек решила, что отмалчиваться невежливо, и поделилась с ними своими личными планами. Сказала, что имеет жениха, которого знает с детства и за которого, видимо, выйдет замуж, когда окончит колледж. Но что пока их отношения абсолютно целомудренны.
Девушки посмотрели на нее с неприкрытым изумлением.
— Секс только после свадьбы — средневековая чушь, — заявила Бригита. — Разве без этого по-настоящему узнаешь парня? Ведь ты собираешься жить с ним, не только умные разговоры вести.
Они дружно посоветовали Эдит соблазнить Сесила. Тогда она отнеслась к их словам снисходительно. Она чувствовала себя выше их. У нее все будет по-другому. Однажды — и на всю жизнь. Они с Сесилом уже друзья, настоящие друзья, их взгляды и вкусы во многом совпадают. Это надежная основа, фундамент совместной жизни. Секс все-таки дело второстепенное. Главное — духовная близость, взаимное уважение.
Так считала она вплоть до вчерашней ночи.
И теперь, сколько себя ни успокаивала, тихий голосок настойчиво шептал ей — а что, если все ночи с Сесилом будут такими же, как прошлая?
Хотя Эдит и была очень сдержанной по натуре, сейчас ей остро не хватало человека, с которым она могла бы поделиться своими переживаниями и сомнениями. Но разве возможно говорить о таком, интимном? Мысль рассказать все маме и в голову ей не пришла, будь мама даже здесь, рядом, а не в Риме. Близких подруг у Эдит не было. Вот разве бабушка…
Но стоило ей увидеть Бланш, маленькую, худенькую, с кудрявой седой головой, деловито погруженную в кипучую деятельность, ей сделалось стыдно. Бабушка живет в своем мире, она уже не молода, она не сможет взглянуть на ситуацию глазами Эдит. Зачем сваливать на нее свои проблемы? К тому же бабушка всегда недолюбливала Сесила…
И Эдит энергично взялась за цветочный бордюр.
После ланча они с бабушкой дружно принялись мыть посуду, как вдруг на крыльце затопали ноги, в открытую дверь стукнули два раза и в гостиной раздался голос:
— Миссис Грэхем, вы дома? Это я, Дорис. У меня проблема, миссис Грэхем.
— Мы здесь, в кухне! — крикнула бабушка, хотя кричать не было необходимости — в бабушкином пряничном домике можно было разговаривать с собеседником, находящимся в соседней комнате, не повышая голоса.
На кухню вошла пышноволосая молодая женщина с маленькой девочкой на руках.
— Выручите, миссис Грэхем, — с разгону начала она, едва кивнув Эдит, приняв ее, должно быть, за одну из бабушкиных добровольных помощниц. — Мой Годфри уехал смотреть футбол, а сейчас звонит мать — упала и подвернула ногу. Придется срочно ехать к ней, но не тащить же с собой Ви. Может быть, вы…
— Конечно, Дорис. Поезжай к матушке, а я присмотрю за девочкой. Посади ее на диван, сейчас я кончу мыть посуду и займусь ею.
— Огромное спасибо, миссис Грэхем, вы просто наша местная святая, — скороговоркой выпалила Дорис, и через несколько секунд ее туфли простучали на крыльце.
Малышка Ви, водворенная на диван, собралась заплакать. Эдит заспешила к ней, но, увидев незнакомое лицо, девочка еще больше расхныкалась.
— Мама скоро придет, а мы сейчас будем играть, строить домики из песка, — заворковала бабушка. — Эдит, достань-ка из шкафа зеленого зайца.
Эдит вынула из шкафа большого зайца с морковкой в лапках и показала девочке. Та, очевидно узнав старого знакомого, протянула к нему руки и что-то залепетала.
Бабушка села на диван и обняла малышку, и Эдит, глядя, с какой естественной нежностью прижимает она к себе ребенка, вздохнула.
Сама она не могла сказать о себе, что так уж обожает маленьких детей, она как-то терялась с ними. Один раз они заговорили с Сесилом о детях и сошлись на том, что спешить с этим не станут. Конечно, потом у них обязательно будут дети, мальчик и девочка. Эдит никогда не думала о бессонных ночах, материнских тревогах, заботах, детских болезнях, а представляла зеленый газон у красивого большого особняка, который принадлежит им с Сесилом. Она расстилает на траве скатерть для пикника, Сесил учит мальчика играть в крикет, а девочка помогает ей раскладывать еду. Может быть, рядом бегает собака — пудель или спаниель. Теперь, нарисовав себе привычную картинку, Эдит вдруг невольно передернула плечами. Дети — это невозможно без секса. Что же с ней такое творится?
Бабушка пошла звонить викарию насчет детского праздника, а Эдит вынесла девочку в сад и села с ней под магнолией. Ви начала копать ямку в песке пластмассовым совком, а Эдит машинально принялась собирать высаженные весной вокруг песочницы маргаритки и сплетать из них венок. Когда-то в детстве у нее это ловко получалось. Вскоре венок был готов, она надела его себе на голову, прислонилась спиной к теплому стволу дерева и закрыла глаза.
Сейчас можно перенестись мыслями в будущее.
Вот она сидит в собственном саду со своей дочкой, которую зовут Хелен, и дожидается возвращения с работы Сесила. Дома все сверкает, на кухне ждет вкусный обед. Ей тепло, она задремала. Сейчас Сесил неслышными шагами подойдет, остановится рядом и залюбуется мирной картиной… Она так живо представила себе это, что просто физически ощутила мужское присутствие рядом и невольно открыла глаза.
За живой изгородью стоял человек и глядел на нее. Эдит мгновенно узнала незнакомца из поезда. Он не смутился и не отвел глаз, не пустился в объяснения, как можно было ожидать.
Он продолжал смотреть на нее. Если бы Эдит была более уверенной в себе, она безошибочно прочитала бы в этом взгляде восхищение. Потом он слегка улыбнулся и заговорил:
— Не подумайте, что я вас преследую, это просто совпадение. Я навещал приятеля и иду обратно на станцию, а вас увидел совершенно случайно. Позвольте представиться — меня зовут Мэтью Смит.
Эдит встала и отряхнула песок с тенниски.
— Я Эдит Грэхем. Ну и что же дальше, мистер Смит?
Это прозвучало резковато, о чем Эдит тут же пожалела. Резкость в общении с людьми была не в ее характере. К тому же этот человек не производил впечатление наглеца. Он держался очень естественно и скромно. Эдит обратила внимание, что он не слишком высокого роста, но и не низенький, худощавый, но не кажется слабым. У него были темно-русые волосы и темные же глаза, которые смотрели на нее внимательно и серьезно.
— Дальше я, видимо, отправлюсь своей дорогой, — чуть улыбнулся он. — Но хочу сказать, что вы примиряете меня с Рембрандтом. Вы в этом венке сейчас — вылитая Флора.
Эдит, спохватившись, сдернула с головы венок, о котором совсем забыла. Его слова смахивали на банальный комплимент, но он произнес их весьма серьезно.
— Эдит! Это твой знакомый? Ну что же ты не пригласишь его в дом, — вдруг раздался голос бабушки, которая, закончив выяснять отношения с викарием, вышла на крыльцо.
— Вообще-то мы познакомились минуту назад, — усмехнулась Эдит. — Это мистер Смит, и я знаю о нем только то, что он не любит Рембрандта.
— Вот как? — заинтересованно переспросила бабушка. — Это нетипично. Заходите же, мистер Смит, и расскажите о своих взглядах поподробнее.
Вот так взяла и пригласила в дом незнакомого человека! Бабушка всегда была авантюристкой.
— Неси девочку в дом, Эдит, — скомандовала бабушка. — Ей пора пить молоко. Будьте нашим гостем, мистер Смит. А я пойду приготовлю десерт.
Она исчезла в дверях, и несколько опешившая Эдит взяла малышку Ви, у которой уже давно слипались глаза, на руки и, сделав строгое лицо, обернулась к Смиту, который в нерешительности стоял у калитки.
— Вы можете зайти, раз бабушка приглашает вас. Не удивляйтесь, она на редкость общительный человек.
Смит быстро отворил калитку и в несколько шагов оказался рядом с ней.
— Позвольте, я понесу вашу девочку.
— Нет, я сама, спасибо. Она может испугаться чужого.
Они вошли в дом, где их тотчас окликнула бабушка.
— Эдит, уложи Ви на мою кровать и возьми на столе молоко для нее, я только что согрела.
Мистер Смит, вы не поможете мне? Что-то заедает миксер.
— С удовольствием. Чинить миксеры — мой конек, — радостно откликнулся Смит и проследовал в кухню.
Эдит уложила девочку в кровать, напоила ее молоком, укрыла и торопливо проскользнула в ванную. Так она и знала — вид у нее как у настоящего страшилища: волосы растрепаны до неприличия, старая тенниска вся в земле. И этот Смит назвал ее Флорой! Какой злой сарказм.
Надо будет потом все-таки высказать бабушке все, что она думает о ее безрассудной манере приглашать в дом посторонних, абсолютно незнакомых людей, а сейчас надо быть начеку вдруг этот Смит окажется маньяком. Впрочем, переодеваясь в одежду, в которой она приехала к бабушке, старательно причесываясь и завязывая волосы в хвостик атласной розовой ленточкой, она сознавала в глубине души, что бояться нечего.
— Эдит! Где же ты, мы тебя ждем, — позвала ее бабушка.
Эдит неторопливо вышла из ванной и вошла в гостиную. Бабушка и молодой человек уже сидели за столом, на котором стояли вазочки с ежевикой под шапками из белоснежных сливок. Бабушка разливала кофе — она всегда пила кофе вместо чая, эту привычку она переняла у французов, когда в годы своей молодости жила в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20